Но Лесков, по мысли Л. Аннинского, также знает, какая невероятная бездна сокрыта в человеческой душе, "какой зверь там дремлет". "И будит этого зверя не корысть и не подлость, не стечение обстоятельств…, а самая что ни есть естественная, всю душу забирающая любовь" [114].

Сам Лесков, несмотря на глубокое чувство, испытанное им к Катерине Степановне Савицкой, с которой прожил тринадцать лет, так и не сможет никому и ничему, кроме литературы, отдать душу. Но в "Леди Макбет Мценского уезда" он вдруг предстанет "преклонившим колени перед страстью, темной ее силой, "тусклым огнем желанья"" [115]. И опять перед читателем вырастает невероятный человеческий характер.

Катерина Измайлова – образ неожиданный для Лескова. Говоря словами критика А. Басманова, рассказ о ней – это своеобразная трещина на зеркале лесковского мира, который, как полагал М. Горький, представляет собой иконостас святых и праведников.

В 1870-е годы в творчестве Лескова появляется тема праведничества, продолжающая оставаться главной до конца жизни писателя. Тогда же возник цикл рассказов о "праведниках" ("Однодум", "Пигмей", "Кадетский монастырь", "Несмертельный Голован", "Русский демократ в Польше", "Инженеры-бессеребреники", "Человек на часах" и др.).

Слово праведник [116]у Лескова соотносится с человеком, постигшим истину (правду) жизни, проводимую и самим писателем. Несут ее людям лесковские однодумы и очарованные странники, инженеры-бессеребреники и несмертельные голованы… бессменно стерегущие душу России. На них надеялся писатель, полагая, что ими будет спасена Россия.

Истина (правда) жизни, по Лескову, заключается в евангельской беззаботливости о себе – постоянной готовности прийти на помощь другому человеку, в чувстве сострадания, бескорыстном служении людям, ибо каждый из живущих нуждается в тепле, любви, добре, утешении и понимании. Но каждый из живущих должен сам научиться любить и утешать. Поэтому человека-праведника Лесков открыл во всех слоях общества.

"Беззаботливые о себе" у Лескова в большинстве своем простые люди, невысокого звания, скромные, незамечаемые. Однако все они удивительно красивые люди. Красота их неброская, невидимая глазам, явленная редкой нравственной чистоты душой. Таковы воспитатели и врачи петербургского корпуса ("Кадетский монастырь"), привившие своим воспитанникам человеколюбие в условиях жесточайшего николаевского времени, и инженеры-бессеребреники, не пожелавшие служить злу. Живет согласно священному писанию и собственной совести чудаковатый Однодум. Идут за советами люди к Головану, и, "должно быть, его советы были очень хороши, потому что всегда их слушали и очень его за них благодарили".

Но этот богатырского склада человек с "умными и добрыми" глазами и светящейся "в каждой черте его лица" "спокойной и счастливой улыбкой" не оставляет людей и заботой на деле. С самоотвержением и "изумительным бесстрашием" он входил в "зачумленные лачуги", чтобы хоть как-то облегчить положение обреченных на неминуемую смерть: поил зараженных свежею водою и молоком и проделывал это ежедневно, после чего его имя "стали произносить с уважением в народе".

В лесковской галерее праведников стоит и Селиван ("Пугало"), несправедливо прослывший в народе "пугалом". Но праведничество героя, по Лескову, связанное с евангельской проповедью добра, просветляет глаза и сердца людей: "Так всегда зло родит другое зло и побеждается только добром, которое, по слову Евангелия, делает око и сердце наше чистыми".

И все окружающие вдруг увидели, какое "прекрасное и доброе лицо" у "колдуна" и "злодея" Селивана. А считали его таковым по причине нелюдимости; людей он всячески избегал и жил вместе с немощной женой на заброшенном постоялом дворе, куда "не заглядывал ни один проезжающий", потому и рассказывали о нем всяческие небылицы. Но никто не мог предположить, что увела его от людей единственно забота о девочке-сироте, дочери палача, "человека презренного в народе". Он "скрывал ее потому, что постоянно боялся, что ее узнают и оскорбят", смирившись во имя другого человека с собственной участью изгоя, "пугала".

Праведники у Лескова не озабочены вниманием к себе окружающих, не стремятся к тому, чтобы их благородство было кем-то замечено [117]. Завершая рассказ "Человек на часах", Лесков пишет: "Я думаю о тех смертных, которые любят добро, просто для самого добра и не ожидают никаких наград за него где бы то ни было. Эти прямые и надежные люди тоже, мне кажется, должны быть вполне довольны святым порывом любви…" – любви и сострадания к другому человеку, нуждающемуся в них.

Поэтому когда солдат Измайловского полка Постников, стоя ночью на часах у Зимнего дворца, заслышал "отдаленные крики и стоны" со стороны Невы, то его первым, естественным порывом было "подать помощь утопающему".

Но Постников также "помнил и службу и присягу; он знал, что он часовой, а часовой ни за что и ни под каким предлогом не смеет покинуть своей будки". В противном случае солдата на часах ожидали военный суд, а потом гонка сквозь строй шпицрутенами и каторжная работа, а может даже и расстрел. Однако стонььи зов о помощи пересилили боязнь за себя. Часовой бросился к сходням и сбежал на лед.

С момента спасения солдатом Постниковым тонувшего человека начинают происходить события, не поддающиеся здравому объяснению. Переживая за оставленный пост, промокший часовой тут же возвратился к будке. Проезжающий мимо офицер выдает себя за героя-спасителя и намеревается ходатайствовать о награде за якобы совершенное геройство. В это время полковник Свиньин, узнав о проступке Постникова от батальонного командира и боясь за собственную карьеру, не знает, что предпринять, чтобы обер-полицмейстер Кокошкин не смог доложить утром государю о случившемся. Сам же виновник всей суеты уже находится под арестом в казарменном карцере. И только "мудрость" служаки-оберполицмейстера все расставила по своим местам: было решено, офицера, привезшего спасенного утопленника, наградить и доложить о его благородном поступке Николаю Павловичу.

Но верхом абсурда во всей этой истории явилось наказание часового Постникова двумястами розгами как нарушившего свой долг. И таким образом в лице главного героя рассказа Лесков представил не только тип праведника, незримо творящего подвиг человеколюбия, но и жертву произвола и беззакония.

В ряду лесковских праведников особо выделяется фигура странника-богатыря Ивана Северьяновича Флягина. По сравнению с Селиваном или Голованом, праведниками по жизни, Флягина трудно назвать таковым. Иван Северьянович находится лишь в самом начале праведнического пути. Не случайно повесть "Очарованный странник" имеет "распахнутый" финал. Лескову было важно показать, насколько трудна и драматична дорога героя (и подобных ему людей) к обретению своего земного предназначения.

Повествование в "Очарованном страннике" начинается с того, что юный Иван "возлюбил коня". И восхищали его те кони, что "просто зверь, аспид, василиск", те, что "устали… никогда не знали", одним словом, дикие кони, а не смирные заводские, на которых "даже офицеры могут сидеть".

Под стать мальчишеской страсти был и Иванов характер – по-русски удалой, залихватский, безудержный. Нет в нем никакой сдерживающей струны, опорной точки. Вот и получается, что в азарте, запале, форейторском озорстве нагнал Иван воз, на котором спал старичок-послушник, и изо всей мочи ударил старика "вдоль спины кнутом". С тех пор станет приходить к нему во сне тот монах и плакать, что умер без покаяния. От него-то Иван узнал и свою судьбу: много раз погибать и ни разу не погибнуть, пока не придет настоящая погибель, и тогда пойдет он в чернецы, как мать Богу обещала.