В стихотворении "Родина" (1846) приговор своему детству и родовым корням еще жестче и категоричнее:

Ранняя поэтическая концепция детства сохранила ясно выраженные романтические черты: мать – "затворница", безгласая страдалица, натура, преисполненная высокой духовности; отец – тиран, "угрюмый невежда", грубый помещик-крепостник. Мысль о сословном "грехе", избавиться от которого недостает сил, и раскаяние, не ведущее к полному духовному освобождению от "ошибок отцов" (М. Ю. Лермонтов), тяготят ощущением причастности этому "греху":

Некрасов родился 10 декабря 1821 г. в украинском местечке Немирове, но детство и юность его совпадают с пребыванием в родовом селе Грешневе Ярославской губернии близ Волги, где поселился отец, отставной майор. Впоследствии умудренный опытом поэт стал понимать, что качества отца (именно их Некрасов "научился ненавидеть") – не столько личные, сколько социально-типические, рожденные временем. Но такое понимание только ярче высветило безмерность наблюдаемых вокруг страданий: "стон" бурлаков на Волге, слезы матери, плач детей, жалобы крепостных крестьян сливаются для поэта в единый скорбный глас человечества, лишенного естественных прав, обреченного на немоту и глухоту. Социальным символом этих страданий становится доля народа:

("Элегия", 1874)

Образ некрасовской Музы с самого начала проникается иронией позднеромантического типа: возвышенные мечты, началом которых служат юношеские идеалы, воплощенные, прежде всего, в "неземном" облике матери, постоянно испытывают на себе гнет "земного", уступают неизбежному давлению сущего.

Учеба Некрасова в Ярославской гимназии (с 1832 по 1837 г.) не была успешной. Но зато он читал "Корсара" Байрона, оду "Вольность" и "Евгения Онегина" А. С. Пушкина. Лирика, составившая тетрадь романтических стихов, имеющих все внешние признаки подражания В. А. Жуковскому, М. Ю. Лермонтову, В. Г. Бенедиктову, А. И. Подолинскому и популярным в широких кругах публики поэтам-эпигонам, в своей тайной глубине оставалась искренней и по сути соответствовала натуре юного поэта. Закономерным был его первый самостоятельный поступок: вместо вступления по настоянию отца в Дворянский полк Некрасов прибыл в Петербург затем, чтобы вполне отдаться литературному труду, призванию художника. Поэзия представлялась ему миром, где все противоречия бытия очищаются и возвышают "дух", которому непросто преодолеть соблазны "тела" ("Разговор").

Проза петербургской жизни и осознание несвоевременности, неуместности отвлеченной мечтательной поэзии в эпоху пристального интереса к действительности, развивающегося "под знаком" Гоголя, – ясно показали Некрасову, что сборник, названный им "Мечты и звуки" (1840), остался фактом его внутренней, личной биографии. Резкие замечания Белинского о первом поэтическом сборнике Некрасова: "истертые чувствованьица", "общие места", "гладкие стишки" и т. п., ведущие к беспощадному выводу: "посредственность в стихах нестерпима" – стали суровым уроком, который обратил Некрасова от "идеальной" поэзии к литературной поденщине ("Ровно три года я чувствовал себя постоянно, каждый день голодным"). Но именно неожиданно настигшая его судьба бедняка, как признавал поэт впоследствии, обусловила "поворот к правде" – к новому пониманию поэзии, уже не отделенной от обыденной жизни, а находящейся в ее пределах, какими бы ограниченными и тесными они ни были.

Сегодня, с исторической дистанции, становится очевидным, что значение сборника "Мечты и звуки" не следует ни преувеличивать, ни заведомо отрицать. Чтобы выяснить действительную его роль в судьбе Некрасова-художника, необходимо признать, что живой образ поэта далеко не совпадает с рамками социального стереотипа, созданного уже современниками и закрепленного позднейшим общественно-литературным сознанием. Не "вписываясь" в этот стереотип, "Мечты и звуки" надолго выпали из поля зрения литературоведов и лишь недавно по праву стали объектом тщательного научного изучения. Заслуживает внимания вывод исследователя о первом сборнике Некрасова как о "не случайной книге": "Исторически ей суждено было стать сокрытым фундаментом дальнейшего развития некрасовской музы, а с нею и всей русской поэзии. Нашедший себе воплощение в раннем сборнике поэта нравственно-гуманистический пафос определил содержательность и его гражданской лирики, и покаянных мотивов, и поэтических поисков общенародной правды" [31].

В начале 40-х годов Некрасов пишет прозу. Он берет сюжеты из собственного опыта – из того, что довелось пережить за три тяжких петербургских года (герой-бедняк марает стихи чернилами, приготовленными из ваксы; ночует в артели нищих; испытывает унижения в качестве просителя "хорошего места" и т. д.). В современной ему литературе Некрасову безусловно близко "гоголевское направление": следуя ему, он декларирует только "правду", напрямую встретившись с проблемой ее творческого воплощения и необходимого для этого отбора литературных средств. Можно согласиться с одним из первых исследователей прозы Некрасова Г. Л. Гуковским в том, что для воссоздания образа многоликой реальности начинающий писатель пользовался "осколками чужого творчества", "готовыми" стилями, но правомерна также и мысль ученого относительно того, что "пути обработки" этого материала "были свои" [32]. Став под знамена "натуральной школы" (чему способствовало личное знакомство с Белинским, состоявшееся, вероятно, в 1840–1841 годах), Некрасов по-своему подошел к проблеме "неприукрашенной действительности": он не только показал ее без всяких "эстетических покровов" в духе установок "школы", но и осознанно сохранил эти "покровы", справедливо полагая, что одно "разобнажение" (Ап. Григорьев) еще не означает полноты изображения реальности во всей ее истине. В результате "физиологизм" бытовых описаний окрашивается тонами сентиментально-романтической патетики, а герои лишаются однозначности, выпадая из границ "амплуа", определенного средой.

Так, пошлый франт и обольститель Орест Сабельский ("Жизнь Александры Ивановны", 1841) неожиданно обретает человеческую глубину, оказываясь способным к раскаянию и нравственному перерождению, подобно карамзинскому Эрасту (сходство имен не случайно) из "Бедной Лизы". И вместе с тем герой-романтик, близкий автору, из "Повести о бедном Климе" (1841–1848) вдруг иронически снижается, обнаруживая черты хлестаковщины.

Наиболее значительным произведением этих лет является незаконченный автобиографический роман "Жизнь и похождения Тихона Тростниковая, где с беспощадной правдивостью воссоздается наиболее сложный, исполненный мытарств и душевных сомнений отрезок жизни Некрасова в Петербурге. И здесь его героем движет главное стремление: постичь "кровное родство жизни с поэзией". Черновики романа о Тростникове содержат важные автопризнания: "Я только чувствовал, что есть она, высокая и благородная цель, к которой должен стремиться человек высокой натуры (каким я в ту эпоху своей жизни почитал себя). Полный безотчетной тревоги, безотчетного стремления, я старался отыскать ее, чтоб привязаться к ней и навсегда слить с нею существо мое; но увы! Я не находил ее, потому искал там, где ее совсем не было: в мире отвлеченных идей… – и не подозревал, что она гораздо ближе от меня – в самой деятельности практической". Именно поиск "идеального начала" приводит героя Некрасова к народу. Его носителем, в первую очередь, оказывается не романтик, "разъедаемый" рефлексией, а цельные, чистые люди простого звания, такие как талантливая художница Параша или крестьянская девушка Агаша, преподающая нравственный урок герою-романтику.