Последовательно воплощая эти принципы в своей прозе, Короленко сразу же стал уходить от репортажности, которая проявилась у него при первых пробах пера. "Репортажность" впоследствии будет слегка проявляться в его чисто очерковой прозе, в частности такой, как "В пустынных местах", "Павловские очерки", "В голодный год". Короленко изначально влекло к крупномасштабным художественным обобщениям, благодаря которым отражение жизни дается не в случайных, а в закономерных ее проявлениях, и созданный образ превращается в "тип".

Уже в таких художественных условиях создавалась "Чудная" (1880), в повествовательном центре которой героический образ "политички" Морозовой. Ее мужество и решительность не может сломить даже смерть, приближение которой ускорили ее гонители. Создавая этот образ, Короленко обратился к сказу (в поэтике художественного реализма сказ займет ведущие позиции). Короленко необходима была сказовая "устная речь", чтобы показать, как Гаврилов (подручный унтер-офицера), сопровождая Морозову, все больше и больше проникается к ней сочувствием и любовью. "Закашляла крепко и платок к губам поднесла, а на платке, гляжу, кровь. Так меня будто кто в сердце кольнул булавкой", – завершает один фрагмент своего печального рассказа Гаврилов. Мотив "сердечной" боли осветит весь рассказ Гаврилова и определит его трагическую тональность. Отсюда и "литературная" реакция автора, который на основе сказа создает свой образ Морозовой, мгновенно соотнеся его с традицией народной плачевой поэзии ("рыдания бури"): "Глубокий мрак закинутой в лесу избушки томил мою душу, и скорбный образ умершей девушки вставал в темноте под глухие рыдания бури". Этим трагическим звукообразом, в чем надо видеть еще одно проявление манеры Короленко, завершается повествование в "Чудной". Возникшая скорбная музыка также способствует "романтизации" образа Морозовой.

В "Сне Макара" (1885) Короленко создает такой образ, который вырастает в символ жизни народа. Макар – это одновременно характер и символ. Такое стало возможным потому, что Короленко обратился к такому "жанру", как сон, с его концентрированной художественной условностью. Из бездны небытия вырывается страстное слово Макара о горькой участи народа: "Да, его гоняли всю жизнь! Гоняли старосты и старшины, заседатели и исправники, требуя подати; гоняли попы, требуя ругу; гоняли нужда и голод; гоняли морозы и жары, дожди и засуха; гоняла промерзшая земля и злая тайга!"

Жизнь как социальная трагедия становится лейтмотивом данного фрагмента и поэтики всего "Сна Макара", в котором есть художественная условность и бытопись, характерная для первых трех глав.

"Сон Макара" стал высшим проявлением синтетической прозы Короленко 80-х годов. Синтетический стиль объем лет "Соколинец" и "В дурном обществе".

В рассказе "Река играет" ("Эскизы из дорожного альбома"), созданном в 1891 г., этот стиль дает все художественные возможности для воплощения мотива народной талантливости (образ перевозчика Тюлина) – той талантливости, на которой мир держится. Этот символический мотив с большой отчетливостью проявляется в описании того, как Тюлин в самые критические минуты оказывается "на высоте своего признанного перевознического таланта".

Талант дает свободу для проявления всех духовных сил. И эта мысль символически воплощается в "Эскизах" ("так легко, так свободно на этой тихой реке"), как она и выступит в качестве ведущего организующего начала в повести "Слепой музыкант" (1886–1898). Соединив свой "синтез" с традициями русской психологической прозы, вплоть до недавних художественных открытий Гаршина, Короленко со всей психологической убедительностью раскрывает жизнь души своего слепого героя. Мобилизовав все возможности своей синтетической поэтики, Короленко с поразительным художественным эффектом показывает, как сила человеческого таланта побеждает мрак ("Он прозрел, да, это правда – он прозрел").

Проза Короленко ярко откликнулась на историко-литературную ситуацию конца века. Футурологический напор русской прозы (финалы "Воскресения" Л. Н. Толстого и "Дамы с собачкой" А. П. Чехова, а также "Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории" Вл. С. Соловьева), вызванный желанием заглянуть в приближающийся новый век, усилил и Короленко, создав музыкально-символический этюд "Огоньки". Художественная футурология, несущая печаль и надежду на счастливое будущее ("все-таки впереди – огни!…"), – главное в этом этюде.

Такой чуть ли не всеобъемлющей футурологической реакцией на конец века завершается сложный процесс развития русской прозы 1880–1890-х годов, прозы, которая при всех ее типологических различиях (социальная, психологическая, синтетическая) все же не отстранялась от художественного реализма.

Художественный реализм, "многоголосие", "тенденциозное" творчество, натурализм, беллетристика, цикл очерков, психологическая проза, "синтетическая" проза.

1. Какова природа художественного реализма 1880–1890-х годов?

2. Почему проза поэтов-романтиков приобрела реалистические черты?

3. Как воплощается тема красоты в рассказе А. А. Фета "Кактус"?

4. Как происходит освобождение от тенденциозности в прозе А. И. Эртеля?

5. По каким причинам было ослаблено влияние западноевропейского натурализма на русскую прозу 1880–1890-х годов?

6. Как осуществлялось взаимодействие классики и беллетристики в прозе 1880–1890-х годов?

7. Назовите основные художественные особенности прозы Г. И. Успенского.

8. Опишите поэтику психологической прозы В. М. Гаршина.

9. Докажите, что проза В. Г. Короленко по своей природе является синтетической.

Аверин Б. Личность и творчество В. Г. Короленко. В кн.: Короленко В. Г. Собр. соч. в 5 т. Т. 1. Л., 1989.

Бунин И. А. Эртель. В его кн.: Собр. соч. в 6 т. Т. 6. М., 1988.

Бялый Г. А. В. М. Гаршин. Л., 1969.

Д. Н. Мамин-Сибиряк – художник. Свердловск, 1989.

Каминский В. И. Пути развития реализма в русской литературе конца XIX века. Л., 1979.

Латынина А. Н. В. Гаршин. Творчество и судьба. М., 1986.

Пруцков Н. И. Глеб Успенский. Л., 1971.

Чупринин С. И. "Фигуранты" – среда – реальность (К характеристике русского натурализма). "Вопросы литературы", 1979, № 7.

Так сложилось, что Николаю Семеновичу Лескову суждено было стать одинокой звездой на небосводе русской литературы второй половины XIX в. Нелюбимый, затравленный, неоцененный и непризнанный современниками, он прошел большой, сложный, временами мучительный жизненный и литературный путь. Своеобразный, отдельный во всем, замкнутый в себе художник оказался не нужен своему времени. Однако свет звезды Лескова достиг двадцатое столетие и сполна пролился на прозу этого времени. Среди тех, кто испытал его, Ф. Сологуб, А. Ремизов, Е. Замятин, Б. Зайцев, И. Бабель, И. Шмелев… Причем новая литература откликнулась именно на то, что не приняла в Лескове современная ему эпоха.

Лесков прежде всего завораживал причудливым языком, который при жизни писателя считался вычурным. Не меньше впечатлял и родственный гоголевскому лесковский нравственный максимализм, проявившийся в своеобычном взгляде на Россию, ее историческую судьбу, в способности писателя говорить горькую правду о русском человеке и при этом неотступно верить в него, жить надеждой на обретение им праведного пути, освященного единственно кротостью духа и чистотою сердца. В любом вопросе Лескова по преимуществу волновала сторона нравственная. Поэтому он больше верил в "хороших людей", нежели в "хорошие порядки".