Но, прежде всего, по замыслу писателя испытать на себе ощутимое положительное влияние Мышкина должны были главные герои романа: Настасья Филипповна, Парфен Рогожин и Аглая Епанчина.
Отношения Мышкина и Настасьи Филипповны освещены легендарно-мифологическим сюжетом (избавление Христом грешницы Марии Магдалины от одержимости бесами). Полное имя героини – Анастасия – в греческом означает "воскресшая"; фамилия Барашкова вызывает ассоциации с невинной искупительной жертвой. Особые художественные приемы использует автор, подчеркивая значимость образа, готовя восприятие героини Мышкиным: это разговор в поезде Лебедева и Рогожина о блистательной петербургской "камелии" (от названия романа А. Дюма-сына "Дама с камелиями", где в мелодраматическом, "романтизированном" ключе изображается судьба парижской куртизанки); это поразившее князя портретное изображение женщины, изобилующее, в его восприятии, прямыми психологическими деталями: глаза глубокие, лоб задумчивый, выражение лица страстное и как бы высокомерное.
Поруганная честь, чувство собственной порочности и вины сочетаются в этой женщине с сознанием внутренней чистоты и превосходства, непомерная гордость – с глубоким страданием. Она бунтует против намерений Тоцкого "пристроить" бывшую содержанку и, протестуя против самого принципа всеобщей продажности, как бы пародируя его, на собственном дне рождения разыгрывает эксцентрическую сцену. Морально-психологический эксперимент, черта мениппейной жанровой праосновы, разворачивается в ситуации конклава – оригинального элемента романной поэтики Достоевского. Дословно конклав – совет кардиналов, собирающийся для избрания папы. Предложенный в качестве термина Л. П. Гроссманом для обозначения многолюдных и бурных сцен, споров, скандалов, словно "сотрясающих все построение романа" [78], конклав рассматривается в современных исследованиях как оригинальный элемент романной поэтики Достоевского. В композиции он играет роль критической точки, после которой переструктурируются заявленные конфликты, система персонажей. В содержательном плане произведения начинает доминировать этико-философский аспект, а жанровая природа кристаллизует черты романа-трагедии [79].
Такое жанровое определение ввел в научный обиход Вяч. Иванов, полагая, что в основе всех романов Достоевского лежит "трагедия конечного самоопределения человека, его основного выбора между бытием в Боге и бегством от Бога к небытию" [80]. Судьба Настасьи Филипповны как нельзя лучше иллюстрирует трагическое отрицание личностью мира. Предложение Мышкиным руки и сердца оценивается Настасьей Филипповной как жертва, жертва бессмысленная, ведь она не сможет позабыть прошлое, не чувствует себя способной к новым отношениям: "Ты не боишься, да я буду бояться, что тебя загубила да что потом попрекнешь". Внутренне ощущая себя "уличной", "рогожинской", она бежит из-под венца и отдает себя в руки Парфена. И вновь на поверхности конфликта обнажается интерес Достоевского к низменному, здесь – к осознанному низменному. Самоунижение у Достоевского – не только всем известная изнанка гордыни, но и особый вид протеста против унижения.
Неспособная поддержать в душе Рогожина добрые ростки, прорвавшиеся из глубин его расхристанной души под влиянием любви, Настасья Филипповна становится для него, как и для Мышкина, воплощением злого рока. Говоря о поруганной красоте в мире денег и социальной несправедливости, Достоевский одним из первых повернул проблему красоты в иную смысловую плоскость: увидел не только известное всем облагораживающее ее влияние, но и губительные начала. По Достоевскому, в неизбывной внутренней противоречивости человека, как его родовой черты, таится амбивалентность красоты, неразрывно соединяющей божественное и дьявольское, Аполлоновское и Дионисийское. Неразрешимо-трагическим в романе остается вопрос, спасет ли красота мир.
Только Мышкин глубоко понимает ее затаенную мечту о нравственном обновлении. Он "с первого взгляда поверил" в ее невинность, в нем говорят сострадание и жалость: "Не могу я лица Настасьи Филипповны выносить". Считаясь женихом Аглаи Епанчиной и переживая по отношению к ней чувство влюбленности, он все же в момент решающего свидания с обеими женщинами, устроенного Аглаей, бессознательно выбирает Настасью Филипповну. Нерациональный, импульсивный порыв Мышкина подтверждает существо глубинных оснований его личности, реализует осмысленное жизненное кредо героя: "Сострадание есть главный и, может быть, единственный закон бытия всего человечества". Метания героя между двумя женщинами, со времен "Униженных и оскорбленных" ставшие устойчивой чертой художественного метода писателя, в "Идиоте" свидетельствуют не о раздвоенности натуры Мышкина, а, скорее, – о ее безмерной отзывчивости.
Аглаю Епанчину – соперницу Настасьи Филипповны в романе – отличают незаурядный ум и горячее сердце. Именно она распознала голубиную душу Мышкина, точно сравнив его с пушкинским "рыцарем бедным", всецело посвятившим себя служению Богоматери. Гордость и самоотверженность – едва ли не главные ее достоинства. Не случайно наблюдательная, но "ординарная" по натуре, как и ее брат, Варя Иволгина говорит: "Не знаешь ты ее характера: она от первейшего жениха отвернется, а к студенту какому-нибудь умирать с голоду, на чердак, с удовольствием бы побежала, вот ее мечты!" Вновь Достоевский исследует крайности человеческого характера. Болезненное самолюбие, гордое самоотречение привели ее в комитет эмигрантов-поляков, борющихся за восстановление Польши, в среду католиков. Одержимый идеей православия, Достоевский считал католическую ветвь христианства ложной, а католиков – вероотступниками, "искаженного Христа проповедующими", виновниками многих исторических катаклизмов. Мышкину не удается довести Аглаю, как планировал писатель, "до человечности".
"Сильное действие" Мышкина "на Рогожина и на перевоспитание его", также вынашиваемое в писательских замыслах, оказалось в самом тексте романа недолговременным, ограничилось братанием героев-антиподов в мрачном родовом особняке Парфена. В свете трагического финала эпизод этот выглядит как мрачное предзнаменование: обмениваясь крестами, герои символически разделяют общую страшную судьбу – судьбу двух страстотерпцев, по-разному вырванных из нормальной жизни. Одному грозит пятнадцатилетнее искупление убийства на каторге, другому – вечный мрак безумия.
Знаменательная деталь интерьера жилища Парфена Рогожина как бы бросает трагический отсвет на все жизненное пространство героев произведения. Это копия картины Ганса Гольбейна младшего "Мертвый Христос", изображающая тело снимаемого с креста мертвого Спасителя жестко натуралистически, от которой, по словам Мышкина, "у иного вера может пропасть". Ее художественный смысл в романе можно трактовать как смерть без надежды на воскресение. Поражением заканчивается миссии князя Мышкина, публично им провозглашенная: "Теперь я к людям иду… наступила новая жизнь. Я положил исполнить свое дело честно и твердо". Бескорыстная любовь, смирение и добро оказались бессильными в жестоком мире человеческой гордыни, сладострастия, алчности и расчета. Возникает в романе прямая проекция мотивов Апокалипсиса на "текущую" жизнь, на художественно воссозданную современность: один из четырех всемогущих всадников, явившихся при Конце Света, будет держать в руке "меру" – весы: "Мера пшеницы за динарий и три меры ячменя за динарий" (динарий – серебряная монета в Древнем Риме). Мотив разрушительной власти денег в современной писателю России в "Идиоте" звучит особенно сильно. Преобразование мира на основе евангельской любви осталось недостижимым идеалом, а сам Мышкин – героем и жертвой, с одной стороны, собственных иллюзий, с другой – религиозно-утопического мировидения самого писателя. Жестокая логика реальности продиктовала писателю трагический финал романа.
