Верховное командование создало передовой командный пункт в Авене, на французском склоне Арденн. 21 марта немецкие войска перешли в наступление на Западном фронте. План этого наступления содержал (впервые после Марны) серьезную попытку возродить принципы маневренной войны, он был впервые сформулирован на совещании, состоявшемся 11 ноября минувшего года, на котором Вильгельм не присутствовал. Его роль свелась к тому, что за два дня до начала битвы он посетил Гинденбурга и Людендорфа в Авене. Несколько немецких снарядов разорвались на улицах Парижа, однако главный удар пришелся на участок фронта, который занимали англичане. Это не было случайностью: идея заключалась в том, чтобы, разгромив британский экспедиционный корпус, заставить Англию выйти из войны, благодаря чему Франция неминуемо капитулирует. После первых успехов немецких войск Вильгельм поспешил объявить Англию побежденной и приказал подать на ужин шампанское. В своем автомобиле он проехался вдоль длинной колонны захваченных английских пленных, внимательно вглядываясь в их лица. Один из них впоследствии вспоминал о своих впечатлениях от встречи с кайзером:

Разумеется, оптимизм был преждевременен. Наступление постепенно выдыхалось, Антанта получила возможность подтянуть подкрепления и контратаковала.

Когда 1 мая Спа посетил император Карл, Гинденбург в разговоре с ним вынужден был признать неудачу наступления. Неделей позже пришла ободряющая новость: Румыния запросила мира. В конце мая началось новое наступление — в направлении Марны. Продвижение немецких войск было на этот раз таким быстрым, что Вильгельм даже перебрался из Спа поближе к линии фронта. 1 июня часть дивизий армии кронпринца была на расстоянии 39 миль от Парижа. Дона поспешила в Спа — очевидно, чтобы быть рядом с супругом в торжественный миг окончательной победы. Однако во второй половине июля войска Антанты перешли в контрнаступление на Марне. Каждый день прибывали свежие американские части, и положение немецкой стороны становилось все более безнадежным. Апологеты подводной войны совершили фатальную ошибку. Отныне германская армия могла лишь отступать — то медленнее, то быстрее, но неуклонно откатываясь к границам рейха.

Очередной мишенью критики стал Берг. Говорили даже о желательности возвращения Валентини. Более распространенной была идея о замене канцлера — муссировалась кандидатура Макса Баденского. Вильгельм вроде был согласен, но против выступила Дона. Рицлер, вернувшийся в Берлин в конце апреля, дал свою оценку ситуации: «Налицо военная диктатура, причем без вуали».

Друг детства Вильгельма, известный нам Паултни Бигелоу, как раз в это время разнес его в пух и прах в книге под несколько странным названием «Гензерик, король вандалов и первый прусский кайзер». Творение имело ярко выраженный характер военной пропаганды. Бигелоу утверждал, в частности, что Америка вступила в войну с человеком, который намеревался «разрушить всю систему мировой торговли» и преследовал свою цель «с беспрецедентным коварством, основательностью в разработке всех деталей и дьявольской эффективностью». Согласно Бигелоу, с самого начала все шло по заранее разработанному плану: «Вильгельм сбросил с себя маску не сразу, а лишь после семи лет пребывания на троне, после того, как был построен канал, соединявший Северное и Балтийское моря. После того, как он подкупил папу, чтобы тот поддержал его на выборах в рейхстаг, после того, как вымуштровал свой народ в духе ненависти к Англии. И отныне не только армия, но и весь народ готовы были приветствовать объявление войны как благословенное Всевышним начало крестового похода за спасение культуры».

В начале августа в ближайшем окружении Вильгельма произошли изменения. Появился новый адъютант — капитан Сигурд фон Ильземан, которому было суждено оставаться на этом посту еще 23 года, вплоть до кончины кайзера. Ответственную должность офицера связи с Генштабом при Вильгельме занял Альфред Ниман, которого Плессен заранее предупредил о необходимости как-то поднять состояние духа монарха. В описании своего первого обеда в присутствии Верховного главнокомандующего Ниман останавливается прежде всего на интерьере виллы «Френез», или «малого Трианона», как называл ее владелец, богатый промышленник Огюст Пельцер. Сама по себе вилла была расположена удачно: высоко над городом, внутри все было оборудовано с претензией на шик — филигранные украшения, мраморные стены, огромная гостиная, выходящая окнами в парк. По одну сторону гостиной была расположена столовая, по другую — рабочие кабинеты. Ниман не разбирался в архитектурных стилях, но нашел верную характеристику увиденному — сусальная аляповатость. Верхние этажи занимали личные покои кайзера, которые были выдержаны, по мнению Нимана, «в английском стиле» (автору этих строк не было позволено осмотреть помещения верхних этажей, но в остальном стиль обстановки виллы — однозначно французский. Теперь здесь находится спортклуб и на месте парка разбиты корты). Красоты обстановки, судя по всему, не производили ни малейшего впечатления на присутствовавших. Разговор был вялый и какой-то пустой, никто не хотел откровенничать.

8 августа стал самым черным днем для германской армии. Англичане совершили прорыв под Амьеном — погибло не менее 20 тысяч немецких солдат, еще 30 тысяч оказались в плену. Боевой дух немцев стал падать. Достижение мира на приемлемых условиях — возвращения к довоенному статус-кво — стало главной задачей Германии. Вильгельм наконец понял: «Теперь мы проиграли войну». Осознание этой печальной истины отразилось на его внешности: у него появилась привычка нервно жевать губу. Кайзеру пришло в голову, что ситуацию можно было бы поправить удачным контрнаступлением, подобным тому, что было проведено под Камбрэ. Он поручил Ниману передать замысел фельдмаршалу. В ответ Людендорф сообщил, что в войсках растут мятежные настроения. Вильгельм решил — пришло время обратиться к королеве Вильгельмине с просьбой о посредничестве в деле заключения мира.

14 августа состоялось заседание имперского совета. Общее мнение свелось к тому, что войну надо быстрее заканчивать. Статс-секретарь Гинце высказался в том смысле, что перспективы мира будут лучше, если включить в правительство нескольких социалистов. К концу дня прибыли император Карл со своим новым министром иностранных дел, графом Бурианом. Они советовали то же самое. Спустя неделю Вильгельм отбыл на отдых в Вильгельмсхоэ. Его нервы были на пределе. Беда не приходит одна — у Доны (к тому времени она уже была в Вильгельмсхоэ) случился сердечный приступ. Вильгельм со свитой подъехали к флигелю, чтобы не беспокоить больную. Для новичка Нимана неожиданностью стала скудость порций, подаваемых на общий стол: как он сформулировал, «крайне ограниченная диета составляла одну из характерных черт образа жизни кайзера». Вильгельм казался одиноким и каким-то потерянным. Адъютанты пытались отвлечь его от грустных размышлений разговорами о искусстве и науке. 16-го числа состоялось еще одно заседание имперского совета, его участники пытались по мере возможности скрыть от Вильгельма истинное положение дел на фронтах.

Вильгельм принял болгарского царя, тот обещал сохранять твердость и не заключать мира без своего германского союзника. Между тем британские танки развивали наступление на Аррас и Камбрэ, доложить об этом его величеству выпало на долю Ильземана. О том, что прорвана линия Зигфрида и под артиллерийский обстрел попал семидесятилетний генерал-адъютант Плессен, тоже сообщил Ильземан. Вильгельм, выслушав его, стукнул кулаком по столу: «Теперь ясно: мы проиграли, бедная родина!» С этими словами он отправился в спальню. «Помочь могла только императрица. Только она знала, что творится в душе у монарха, и только она со своим женским и материнским чутьем могла найти способ оживить волю к сопротивлению у своего супруга», — пишет Ниман в авторизованном самим Вильгельмом повествовании. Она была очень больна, но тем не менее Ниман решил обратиться к ней. «Скажите мне всю правду! Неужели всему конец? Не могу поверить, что Господь оставил своей милостью нашу бедную родину!» — так Ниман передает слова, которыми его встретила Дона. Ниман объяснил ей, какие надежды возлагаются на нее. «Я помогу вам!» — заявила она.