В отношениях между Вильгельмом и Эйленбургом давно уже наступило охлаждение. Последний проявил себя неплохо в качестве посла при венском дворе, завел полезные знакомства, установив, в частности, дружеские отношения с актрисой Катариной Шратт — особой, приближенной к императору Францу Иосифу. Однако в 1901 году после инцидента с банщиком, который решил его пошантажировать, и последовавшего в этой связи откровенного разговора с Гогенлоэ и Гольштейном он принял мудрое решение — во избежание дальнейшего развития скандала уйти с поста посла, затем оставил и дипломатическую службу. С 1902 года он был частным лицом. Его коллега по МИДу Бернсторф в своих мемуарах дал высокую оценку профессиональным качествам Эйленбурга: «Как политик это был человек очень способный, он неоднократно оказывался полезным в улаживании некоторых щекотливых проблем, имевших место в конце прошлого века». В качестве мотивов его отставки назывались нежелание подвергаться клеветническим нападкам, плохое состояние здоровья и общее истощение организма. Вильгельм все еще продолжал время от времени наезжать в Либенберг, но это случалось все реже и реже. Граф Хюльзен-Хезелер, ставший в мае 1901 года шефом военного кабинета кайзера, терпеть не мог Эйленбурга и, вероятно, сумел повлиять на кайзера. Впрочем, по мнению Маршалля фон Биберштейна, Эйленбург не оставлял попыток вмешательства во внешнеполитические дела, и порой ему это удавалось — Биберштейн возложил именно на него ответственность за танжерский фарс. В 1906 году Германия потерпела дипломатическое фиаско на конференции в Алжесирасе, где обсуждался марокканский вопрос. Националист Гарден требовал крови виновников — с подачи Гольштейна козла отпущения он нашел в Эйленбурге.

Впрочем, петля у него на шее затянулась не сразу. В статьях «Ди цукунфт» упоминалось имя Куно Мольтке. Генерал отреагировал тем, что 6 июня подал на издателя в суд за клевету. Гардена это не смутило — он, вероятно, был в курсе, что некий Аксель Петерсен пригрозил предать гласности разоблачительные материалы, относящиеся ко времени пребывания Мольтке в качестве военного атташе в Вене. В ходе процесса самой большой сенсацией стали показания бывшей жены Мольтке — озлобленная дамочка много всякого наговорила, в частности и об отношениях между ее экс-супругом и Эйленбургом. 29 октября был объявлен приговор — Гарден был оправдан, Мольтке должен был оплатить судебные издержки. Гольштейн торжествовал. От Шимана Аксель фон Варнбюлер узнал, что кайзер воспринял весь этот скандал очень тяжело: «По временам он был в печали, иногда — в ярости, а порой просто-таки впадал в отчаяние». Бывали моменты, когда он, казалось, может упасть в обморок.

7 ноября начался новый процесс. На этот раз в роли истца выступал сам канцлер, а в качестве ответчика — редактор журнала гомосексуалистов «Дер ейгне» Бранд, который поместил на страницах издания статью, где говорилось о нетрадиционной сексуальной ориентации Бюлова. Это была полнейшая чепуха: Бюлов был строгим ревнителем нравов; в мемуарах он писал о своем «отвращении к малейшим отклонениям от нормальности» и этим, кстати, объяснял свой отказ отменить закон, направленный против гомосексуализма. Тем не менее суд счел необходимым вызвать Эйленбурга в качестве свидетеля. В конечном счете иск Бюлова был удовлетворен Бранд получил полтора года заключения.

Однако для Эйленбурга этот процесс стал началом конца. В «Ди цукунфт» появилась серия статей с грозными предупреждениями в его адрес — он должен немедленно прекратить давать свои советы кайзеру, а иначе ему не поздоровится… Вильгельм через третьих лиц задал Эйленбургу вопрос о том, как он собирается отвечать на выдвинутые против него обвинения. Эйленбург ответил обращением к прокурору Укермарка (в этом округе было его имение) — пусть тот займется расследованием его личных дел. Тот, разумеется, никакого компромата не обнаружил. Однако Гарден не желал оставить свою жертву в покое.

Внешне все развивалось по тому же сценарию, как и в истории с Оскаром Уайльдом, которая до основания потрясла поздневикторианскую Англию. Известную параллель можно найти и в том, что оба обвиняемых были натурами творческими. Но имелись и принципиальные отличия. Уайльд не был близок ко двору, и, конечно, эйленбурговские «Песни скальдов» и «Розы», несмотря на неоднократные переиздания (общим числом около трех сотен!), не выдерживают никакого сравнения с шедеврами англичанина — «Портретом Дориана Грея» или «Как важно быть серьезным». Самое главное — процессы над Уайльдом не имели каких-либо политических последствий, тогда как «дело Эйленбурга» вместе со скандальным интервью Вильгельма «Дейли телеграф» привели к падению кабинета, а кайзер изменил свою роль в управлении государством.

«Граф Трубадур» сначала хотел привлечь Гардена к суду за клевету. Бюлов утверждал, что он лично отговорил Эйленбурга от этой идеи. Вопрос: когда он мог это сделать? Кажется, они не встречались со времени процесса над Брандом. Это не единственное противоречие в трактовке той роли, которую канцлер сыграл в судьбе своего прежнего благодетеля. Есть версия, согласно которой только во время упомянутого процесса до Бюлова впервые дошли слухи о неестественных наклонностях Эйленбурга и графа Гогенау. Это абсурд — об их наклонностях речь шла в служебной записке, составленной самим Бюловом еще за несколько лет до описываемых событий. Сам он с целью отвлечь внимание от собственной персоны обвиняет Макса Фюрстенберга за то, что тот настроил кайзера против своего старого приятеля. Между тем, по мнению многих, именно Бюлов был режиссером направленной против Эйленбурга кампании. Посол в Риме граф Монте отмечает, что «определенные тенденции», характерные для Эйленбурга, не только были предметом всеобщего обсуждения — в отделе печати МИДа на него было заведено специальное досье! По его данным, и сам Гарден признавал, что за кулисами скандала скрывалась фигура канцлера, который считал, что Эйленбурга надо убрать, пока тот не убрал его. Гофмаршал Цедлиц полагал, что Бюлов вообще несет единоличную ответственность за разразившийся скандал: «У него были для этого личные мотивы. Если бы он убедил Эйленбурга остаться за границей, никакого скандала бы не случилось. Такого опасного лжеца мир не видел со времен Чезаре Борджиа».

Полученный Гарденом компромат базировался на материалах, относящихся к 80-м годам XIX века. Даже в досье дотошной берлинской полиции после 1888 года на Эйленбурга не нашлось ничего серьезного. Он либо стал более осторожным, либо изменил своим привычкам. Воспоминания Бюлова не заслуживают особого доверия, но даже он отмечает, что из 145 вызванных свидетелей показания против Эйленбурга дали только двое. Речь шла, по всей видимости, о Якобе Эрнсте и Георге Риделе. Последний показал, что впервые встретил Эйленбурга, в то время прусского консула в Мюнхене, в 1882 году, когда ему было 19 лет. В лодке, которой управлял Эрнст, Эйленбург угощал его вином и склонял к развратным действиям. Потом он потребовал, чтобы оба простолюдина занялись «этим» друг с другом в его присутствии. Личность Риделя позволяла усомниться в правдивости его признаний, но рассказ второго свидетеля — Эрнста — убедил даже скептиков. Простой рыбак-лодочник из Штарнберга трижды приезжал в Либенберг и получил от прусского дипломата в общей сложности не менее 12 тысяч марок. Они часто оставались наедине — о близости их отношений свидетельствовал и тот факт, что Эйленбург, узнав, что отец Эрнста умирает от рака, поспешил в Штарнберг — утешить «любимого». Подозревали, что в связи с Эйленбургом состоял его личный секретарь Карл Кистлер, служивший у него с 1887 года. Он был хорошим рисовальщиком и музыкантом. Кистлер был спутником своего патрона в его лодочных экскурсиях — иногда один, иногда вместе с Эрнстом.

События, связанные с процессом Мольтке — Гардена, послужили для Вильгельма предлогом для того, чтобы уклониться от намеченного визита в Англию. В конечном счете он уступил настояниям своего окружения, визит состоялся и продолжался целый месяц — с 11 ноября по 12 декабря. Официальных мероприятий было немного: Вильгельм в основном отдыхал. Официально сообщили, что здоровье кайзера «полностью подорвано», но у него побаливало лишь колено. 13-го числа лорд-мэр Лондона устроил в его честь прием в Гильдхолле; выступая, Вильгельм заверил присутствующих в том, что сохранение мира — это «та цель, к которой он неуклонно стремился и стремится», а «самое яркое проявление и краеугольный камень мира во всем мире — это поддержание хороших отношений между нашими двумя странами». Несколькими месяцами ранее он отметил, что Британия уже успела стать союзником всех стран Европы, только в отношении Германии она не желает брать на себя никаких обязательств.