За четыре дня до смерти Фриц дал волю своему отчаянию, начертав на клочке бумаги: «Я должен выздороветь, мне еще так много надо сделать!» 12 июня он смог найти в себе силы, чтобы во всех королевских регалиях приветствовать прибывшего с визитом короля Швеции, но это полностью исчерпало его силы. 14-го состояние больного резко ухудшилось; по свидетельству Вильгельма фон Деринга, которое приводит Эйленбург, вводимая ему пища вытекала наружу через отверстие в шее; оттуда же потоком шел гной. Чувствуя, что силы его оставляют, он взял руку Викки и положил ее в ладонь престарелого канцлера — умирающий надеялся, что Бисмарк защитит интересы его вдовы. Первой, кто обнаружил бездыханное тело, была Моретта, зашедшая в покои кайзера поздно ночью.

Вплоть до последнего момента Викки не допускала своего первенца к постели умирающего отца. Ему было позволено лишь ночевать в дворцовых покоях. Он увидел отца только на следующее утро — уже мертвым. Перед смертью Фридрих неверной рукой нацарапал на листке бумаги: «Виктория, дети и я…» Вильгельм истолковал это как доказательство того, что «внутренне он был со мной». В остальном его комментарии свелись к нападкам на мать. «Несмотря на все, она, оказывается, давно ждала смерти отца, готовилась к ней, все тщательно продумала. Не осталось ни одной бумажки, все куда-то исчезло! И никакого завещания или чего-либо подобного!» — говорил он позднее Вальдерзее. Викки со своей стороны писала королеве Виктории не менее эмоционально: «Такого сына ни одной матери не пожелаешь!»

Междуцарствие закончилось. Бисмарк был свободен от «этого холодного эгоиста», «бессердечного человека» — так канцлер отзывался о Фридрихе III. Заодно он избавился и от императрицы, вечно во все вмешивавшейся, снедаемой жаждой власти, воплощавшей в себе столь ненавистный ему дух Гвельфов-Кобургов. Оставался, правда, их отпрыск — но с ним, как самонадеянно считал Бисмарк, он справится. Два последующих года престарелый канцлер сохранял в своих руках рычаги управления политикой рейха. В отношении Вильгельма он применял своеобразную тактику: специально создавать проблемы для молодого монарха, чтобы тот мог убедиться — он не способен решить их самостоятельно, без помощи старого лоцмана, ведущего государственный корабль. Тактика оказалась неудачной.

Новый верховный властитель был невысок — пять футов пять-шесть дюймов. Имел привлекательную внешность, несмотря на заметную асимметрию лица, темно-русые волосы, голубые глаза. Его парикмахер Хаби ежедневно напомаживал усы Вильгельма специальной помадой так, чтобы те имели закрученные вверх кончики и принимали форму буквы «W». С этой буквы начиналось имя нового кайзера, но совпадение, несомненно, было случайным. В Германии такая форма усов получила название «Дело сделано!», и вплоть до отречения Вильгельма в 1918 году она пользовалась исключительной популярностью.

К моменту восхождения на трон Вильгельм давно уже свыкся со своим физическим недостатком — сухорукостью. В спальне кайзера был установлен специальный тренажер — весло в уключине, с помощью которого он укреплял здоровую правую. Сохранилось множество историй о том, как он любил демонстрировать силу руки, едва не заставляя гостей вскрикивать от боли во время рукопожатия. Император любил проскакать верхом от Потсдама до Берлина, держа постромки в горсти ладони, — 28 километров он преодолевал за полтора часа, и это было хорошим физическим упражнением для укрепления мускулов здоровой руки.

Первое время после смерти Фридриха III Викки жила попеременно то в Новом Дворце, то в Борнштедте. Вильгельм не скрывал своего нетерпения — он хотел избавиться от общества матери как можно быстрее. Как только Викки переехала, он устроил во дворце постоянную резиденцию, если можно применить слово «постоянная» к человеку, который вечно находился в движении. Его личные комнаты располагались на первом этаже, окна выходили на фонтан в парке Сан-Суси. Стены кабинета, задрапированные зеленой тканью, украшали картины Ватто, любимого художника Фридриха Великого, и несколько полотен Пуссена. Мебель XVIII века Вильгельм сохранил. Двери в ванную и туалет выглядели как створки встроенного в стену шкафа. Покои, где умер Фридрих III, использовались как проходная комната, но даже злопыхатели вынуждены были признать, что не было и намека на неуважение к памяти покойного, просто это «ничего более, чем планировка».

В 1909 году в Германии вышла книга «Тайная история берлинского двора», автор которой графиня Урсула фон Эппингховен без прикрас и достаточно скабрезно описывала частную жизнь семьи монарха. Вероятно, за псевдонимом скрывался кто-то из придворной челяди — автор был осведомлен о бытовых деталях повседневной жизни кайзера и его супруги, о которых посторонние обычно не имеют никакого представления. Читатели могли узнать, что после обеда Вильгельм обычно «обливался холодной морской водой» (возможно, это привычка детства, с той поры, когда лечили его левую руку?). Затем кайзер принимал горячую ванну. Спал он в ночной сорочке, одевался и раздевался с помощью двух камердинеров, в постели курил, на столике у кровати всегда хранил револьвер.

Гардероб говорил о некоторых странностях его владельца — шесть сорочек со сменными обшлагами, двенадцать пар носков (шесть желтых и шесть коричневых пар), нижнее белье сиреневой расцветки. На каждом предмете одежды была вышита монограмма в виде буквы «W» и короны. Одеколоном Вильгельм не пользовался — только мылом, обладал целой коллекцией различных мочалок и губок. Две комнаты были полностью забиты военным обмундированием — по меньшей мере тремя сотнями мундиров немецких полков. И это не считая форменной одежды зарубежных армий — от полковничьей до фельдмаршальской (в ней он принимал гостей из соответствующих стран). К 1898 году Вильгельм считался шефом трех австро-венгерских полков, трех российских, одного британского и одного португальского; он имел звание адмирала британского, шведского и датского флотов.

Кайзер не был чревоугодником или приверженцем Бахуса. Вечерами он обычно ограничивался небольшой кружкой пива. Трезвый образ жизни молодого кайзера и его скуповатость стали предметом многочисленных острот офицеров его полка. Заповедь воздержанности не распространялась, однако, на отношения со слабым полом. Как писала Дейзи Плесс, англичанка, жена немецкого аристократа, которая одно время была почти неразлучной спутницей Вильгельма, «ему всегда хотелось быть в дамской компании; запах духов действовал на него как приманка». По ее словам, Дона «успешно управляла своим переменчивым, увлекающимся, заносчивым и ненадежным муженьком, решительно пресекая все, что могло выйти за пределы невинного флирта»; кроме того, на взгляд Плесс, у нее были красивые руки что, как мы помним, имело для Вильгельма особую притягательную силу. Сам он называл Дону «идеалом немецкой женщины», хотя к концу восьмидесятых годов она сильно располнела и полностью утратила обаяние, которое было свойственно ей в молодости.

Автор «Берлинских тайн» разделял мнение Бисмарка о чрезвычайной мужской привлекательности Вильгельма и приводил примеры его увлечений в молодости. Трудно сказать, продолжил ли он свои похождения после того, как стал кайзером, — надежных свидетельств не обнаружено. Из «Тайной истории…» можно было узнать, что свой необузданный темперамент наш герой обратил на исполнение супружеских обязанностей, не уклоняясь от них и в последние месяцы беременностей Доны. Супруга его была крайне ревнива: фрейлин она отбирала из самых непривлекательных женщин, чтобы у мужа не возникло соблазна флиртовать с ними. Когда Вильгельм позировал для портрета художнице Вильме Парлаги — кокетливой венгерской еврейке, принявшей католичество, Дона решила не оставлять их наедине во избежание всяких случайностей. Возможно, до нее дошли слухи о чрезмерном интересе, который ее супруг проявил к творчеству этой дамы, оказав ей личное покровительство в устройстве выставки ее работ. Со своей стороны, Вильгельм не считал Дону светской женщиной и, видимо, тяготился ее обществом, во всяком случае, за пределами супружеской спальни. Вечера он обычно проводил в компании своих адъютантов за игрой в бильярд. Впрочем, по Берлину ходили слухи о его ночных забавах с дамами в Голландском дворце. В его кабинете было множество женских фотографий, в частности, снимок фрейлейн фон Беклин, обладательницы могучего бюста. Говорят, что на его письменном столе стоял портрет обнаженной герцогини Аоста (урожденной Летиции Бонапарте, дочери Плон-Плона). Дама, по слухам, была какое-то время любовницей Вильгельма.