Критические замечания Вальдерзее, которые он, видимо, высказывал не только на страницах дневника, вызвали недовольство кайзера. Во взглядах, которые он бросал на своего военного ментора, читалось «уязвленное самолюбие», сменившееся «суровой холодностью». При разборе учений он свалил свои ошибки на Вальдерзее.
Вильгельм пришел к выводу, что его начальник Генштаба заходит слишком далеко, да и с Каприви у него как-то не складывалось… Строптивому Вальдерзее кайзер предложил место посла в Штутгарте и орден Черного орла. Вальдерзее отказался. Строки его дневника дышат горечью: «Кайзер начинает ощущать себя настоящим военным и не хочет далее демонстрировать свою зависимость от меня. Но какой же он дилетант в военном деле! Если он пожелает в случае войны взять на себя командование, не формальное, как его отец и дед, а фактическое — какое это будет несчастье!» Вальдерзее поделился с дневником крамольной мыслью: может быть, социал-демократы были не так уж не правы в своих высказываниях о кайзере?
В сентябре 1890 года Вильгельм посетил Мюнхен. Эйленбург позаботился — выправил стиль его речей, сделав их более спокойными. Но над пером Вильгельма он был не властен. 8 сентября в золотой книге мюнхенского магистрата кайзер сделал запись, вызвавшую скандал: «Suprema lex regis voluntas» («Воля короля — высший закон»). Позднее его апологеты пытались представить дело так, что кайзер просто решил проявить свое чувство юмора, и вообще, похожее латинское высказывание — «Sic volo sic jubeo» («Как хочу, так и приказываю» — из сатир Ювенала) — было запечатлено на потолке здания министерства по делам религии, образования и культуры в Берлине. Однако в Баварии, где два последних короля были сумасшедшими (в медицинском смысле слова), такие слова были восприняты болезненно, с контекстом — пруссак насмехается над баварцами. Каприви посчитал, что если это была шутка, то крайне неудачная — кайзер совершил мальчишеский поступок. Баварцы были возмущены.
III
Вальдерзее еще какое-то время оставался на своем посту. Вероятно, Вильгельм решил чужими руками провести неприятную операцию по увольнению в отставку множества отслуживших свое генералов. Реакция начальника Генштаба была однозначной: «Он слишком рано взошел на трон». Впрочем, порой у Вальдерзее находились добрые слова по адресу молодого монарха: он неглуп, быстро все схватывает, у него отличная память; он в душе добряк, не забывает тех, кто ему служил верой и правдой; неплохо умеет общаться с толпой. При всем при том критические тона преобладали: кайзер стал лениться, не обнаруживает ни малейшей склонности к систематической работе. Но главный корень зла Вальдерзее видел в переменчивости взглядов и мнений правителя:
«Кайзер абсолютно непредсказуем. Сегодня он с одними, завтра с другими, сегодня он против евреев, завтра — не разлей вода с ними; то он сулит свою поддержку аграриям, то возникает впечатление, что он хочет разорить их, то он обнаруживает интерес к промышленникам, то проявляет к ним враждебность. Он увольняет Бисмарка за то, что тот вел переговоры с Виндхорстом, а теперь сидит и спокойно смотрит, как Каприви вовсю сотрудничает с Центром; он объявляет дворянство самой достойной частью общества и тут же грозит расправиться с мятежниками в их среде (непонятно, кого имеет в виду Вальдерзее); то он полон ненависти и презрения к России, то заискивает перед русскими, так что те потешаются; австрийцы для него то жалкие создания, то лояльные и верные союзники. Действительно ли он верующий и богобоязненный христианин, или просто притворяется таковым? Вообще, можно ли на него положиться? Мы не знаем ответа».
Возможно, эти слова — не более чем жалобы попавшего в немилость приближенного. Однако критические замечания встречаются в дневнике Вальдерзее все чаще. 4 октября он выразил недовольство «забавами» Вильгельма: «Маневры, то сухопутные, то теперь все чаще морские, путешествия, охота — это для него важнее всего; времени на работу, по сути, не остается». Читает кайзер только вырезки из прессы, сделанные его сотрудниками, пишет только на полях документов, используя фразы и выражения Фридриха Великого, доклады предпочитает максимально краткие. «Просто скандал: дворцовые пресс-релизы создают у публики впечатление, будто кайзер работает с утра до вечера, а на самом-то деле… Вдобавок он еще весь в долгах: точь-в-точь как его папаша…» — пишет Вальдерзее.
Настроение Вальдерзее не подняла и расправа со Штеккером, учиненная Вильгельмом. Ходили слухи, что кайзер окончательно порвал с «этим антисемитом» из-за того, что получил большую сумму от еврейской общины (сам Вильгельм нашел эту версию смехотворной). Как бы то ни было, 4 ноября проповедник вынужден был подать прошение об отставке, 7 ноября кайзер подписал его. По мнению Вальдерзее, проповедника «сожрали» Луканус и евреи. 16 ноября Штеккер читал проповедь в Берлинском кафедральном соборе, кайзер демонстративно проехал мимо и направился на службу в гарнизонную церковь. Отмежевание от Штеккера было разумным шагом. Несколькими годами позже социалистическая газета «Форвертс» опубликовала несколько писем бывшего редактора органа крайне правых «Крейц-цейтунг» Вильгельма фон Хаммерштейна, из которых следовало, что Штеккер плел нити заговора по устранению Бисмарка. Если бы к тому времени кайзер еще сохранял с последним отношения, это могло бы ему сильно повредить.
Сестра Вильгельма София, герцогиня Спартанская, готовилась к переходу в православие — это было условие, которое ей поставили эллины. Ярая лютеранка Дона соответствующим образом настроила супруга, и он уже собрался выразить официальный протест греческому правительству. Вмешалась Викки, резонно заявившая сыну, что ему не следует лезть не в свое дело. Вильгельм вновь разразился упреками по адресу матери. Он жаловался Вальдерзее: «Она специально торчит в Берлине», чтобы строить ему пакости. Он назначил ей «щедрое содержание, предоставил несколько замков и вообще позаботился, чтобы она могла делать что хочет или вообще ничего не делать. И вот благодарность!».
Внимание кайзера снова привлекла проблема школьных программ. Некоторые гимназии изменили их в соответствии с пожеланиями главы государства, но далеко не все. Гуманитарные дисциплины по-прежнему преобладали — лишнее доказательство того, что кайзер не был абсолютным монархом. Вильгельм не унимался. 4 декабря он выступил с речью, где страстно полемизировал со сторонниками традиционной системы обучения:
«Мы должны обращать внимание на существо дела, а не на форму… Мы должны создать немецкий тип гимназии; мы должны воспитывать национально мыслящих молодых немцев, а не молодых греков или римлян. Мы должны отойти от принципов прежних веков, от монастырского наследия Средневековья, когда латынь с примесью греческого была важнее всего на свете. Теперь другое время, мы должны ориентироваться на все немецкое».
Звезда Вальдерзее между тем неудержимо склонялась к закату. Он понимал это, что и отметил в дневнике 2 января 1891 года. Пришло время расплаты за несоблюдение золотого правила общения с кайзером, которое состояло в том, чтобы беспрестанно выражать восхищение его талантами — хотя бы ораторскими. Вальдерзее винил во всем Каприви, но он должен был отдавать себе отчет в том, что кайзер имел другие причины для недовольства. Вильгельму не нравились экстравагантные планы строительства крепостей, которые представил ему начальник Генштаба; не нашло одобрения с его стороны и создание параллельной дипломатической службы в лице военных атташе (и также любимый проект Вальдерзее). Возможно, кайзеру донесли, что Вальдерзее выразил недоумение, увидев портрет кайзера, который был отправлен в парижское посольство, — Вильгельм был изображен в форме гвардейца, с черными кирасами, в пурпурной мантии и — что, видимо, особенно удивило генерала — с фельдмаршальским жезлом в руке!
17 января Вильгельм вместе с матерью появился на торжествах по случаю десятой годовщины основания рейха. Баронесса фон Шпитцемберг отметила перемены в его внешности — он располнел и слегка обрюзг. В день своего тридцатидвухлетия кайзер сделал подарок Вальдерзее — наградил его большим крестом к ордену Гогенцоллернов и объявил о его переводе на должность командующего округом в Альтону. Округ был не пограничный, и объяснить, зачем там нужен человек с опытом службы в качестве начальника Генштаба, было затруднительно. Вильгельм нашелся: никому другому он не может доверить деликатную миссию — приглядывать за Бисмарком, поместье которого Фридрихсру было как раз неподалеку. Вильгельм пытался подсластить пилюлю генералу и другу, который много раз помогал кайзеру выпутаться из амурных приключений. Новое назначение — не понижение, сообщил кайзер и поделился с Вальдерзее новым видением роли Генштаба: она будет все более уменьшаться, и, соответственно, будет возрастать значение командующих округами. «Начальник Генерального штаба будет при мне чем-то вроде стенографистки, а для этого подойдут те, кто помоложе», — безапелляционно заявил он. Вальдерзее сделал для себя горький вывод: «Он хочет быть начальником генштаба! Боже, спаси и сохрани наше отечество!»
