В спальне Доны Вильгельм устроил нечто вроде усыпальницы: там все должно было остаться так, как при ее жизни, на постели всегда были свежие цветы, разложенные в форме креста. «Все те же картины на стенах, стулья на своих обычных местах. Это самая большая и солнечная комната во всем доме» — такую трогательную картину описывает один из визитеров Доорна. По меньшей мере раз в неделю Вильгельм сам стирал пыль в спальне своей покойной супруги. Он любил посидеть в розарии, которым раньше занималась Дона. Когда появилась новая супруга, Эрмина, она тоже завела себе цветник, но ей пришлось смириться с тем, что дух ее предшественницы по-прежнему царил в доме; ей были выделены две комнаты, но не такие удобные, как спальня Доны.

Эрмина была не первой, на которую бодрый вдовец положил глаз. Вначале он имел виды на некую фрау фон Рохов, свою давнюю знакомую. Она не была особенно родовита, но Вильгельма это не останавливало: «Почему я должен брать жену обязательно из нашей знати? Этот Готский альманах с его родословными принадлежит прошлому». Кстати, единственная невестка, которая ему нравилась — супруга Оскара, — была отнюдь не голубых кровей. Терпимость Вильгельма имела свои границы; когда его старший внук влюбился в женщину «неподходящего круга», это вызвало с его стороны крайне резкую реакцию. Но об этом — позже. Пока скажем лишь, что с фрау Рохов у него ничего не вышло. По-видимому, были и другие попытки, тоже неудачные. Дейзи Плесс, которая не могла простить экс-кайзеру того, «как он бесчестно обошелся» с ней самой, злорадно отметила, что он «хотел добиться взаимности от своей племянницы, но получил по носу». Зато фрейлейн Иттель фон Чиршки сама предложила свои услуги; однако, прибыв в Доорн на смотрины, она вернулась ни с чем: хозяин оказался в дурном расположении духа. Он затеял было флирт с местной аристократкой Лили ван Хеемстра, дамой кокетливой и ветреной, которую в узком кругу называли баронессой «Красное солнышко». Ей было всего 25 лет, и для Вильгельма она была несколько молода. Ее избранником в конечном счете стал один из гессенских племянников Вильгельма.

8 июня 1922 года из поезда на станции Амерсфорт сошла дама, которую встречал министр двора бывшего кайзера Доммес. Это была принцесса Эрмина Шенайх-Каролат, будущая вторая супруга Вильгельма. Короткий путь до Доорна, и вот уже автомобиль с Эрминой встречает у ворот сам Вильгельм — в мундире цвета хаки, с букетом алых роз в руках. Короткий поцелуй — и он приглашает гостью на «простой, но с выдумкой ужин». Вопреки неписаным правилам распорядка ей разрешено остаться на ночь в доме. На протяжении нескольких следующих дней они были неразлучны; внешне могло показаться, что они уже давно знакомы. Вместе кормили уток во рву. Вильгельм не преминул пожаловаться на судьбу, добавив, впрочем: «Я рассматриваю все, что со мной случилось, как испытание, ниспосланное мне свыше, которое я должен принимать с христианским смирением».

Эрмина явно польстила ему, заявив, что его портрет всегда висел у нее в спальне. Вильгельм впоследствии утверждал, что он «сразу понял, что она — моя женщина» (по-видимому, он хотел сказать, что это была любовь с первого взгляда). Хозяин дома вел себя как молодой влюбленный: зажигал ей сигареты, услужливо подвигал кресла, поправлял подушки, чтобы ей было удобнее сидеть. Через три дня Эрмина капитулировала. В описании самого Вильгельма все это выглядело очень романтично: «Эти три дня показались мне вечностью. Я в буквальном смысле дрожал от нетерпения. Наконец она дала свое согласие. Я поцеловал ее руку, мы обнялись; все в первый раз; это был для меня самый счастливый момент со времени смерти Августы Виктории». Более того, первое приятное событие с того момента, как он последовал «злосчастному совету фельдмаршала Гинденбурга и его окружения, что диктовалось исключительно чувством долга, которое всегда было свойственно моему роду». Эрмина назвала поступок Вильгельма «геройским».

Окружение Вильгельма ломало себе голову, откуда появилась эта дама. Ее силезское поместье было по соседству с имением кронпринца, но тот утверждал, что не имеет никакого отношения ко всей этой истории. Подозрение пало на дочь, Викторию Луизу, но она отрицала, что способствовала сватовству. Сам Вильгельм говорил, что все началось с того, что после смерти Доны он получил трогательное письмо от младшего сына Эрмины, Георга. Вот его текст.

Вильгельм утверждает, что он вспомнил, что когда-то виделся с принцессой, и эти воспоминания навели его на мысль возобновить знакомство. Он послал молодому принцу свою фотографию, а его матери — приглашение погостить у него в Доорне. Она приехала — так и начался роман. Не очень убедительное объяснение. Окружение Вильгельма не сомневалось, что свои руки приложили кронпринц и Виктория Луиза.

Как бы то ни было, жребий пал на Эрмину (или Эрмо, как ее обычно называл Вильгельм). У нее было немало положительных качеств: помимо того, что она была намного моложе своего избранника, она была богатой вдовой, имела два больших поместья в Лаузитце и вместе с сестрами являлась наследницей старинного рода Рейссов (их единственный брат страдал безнадежным психическим расстройством). К числу недостатков можно было отнести наличие пяти детей, но все они были обеспечены, и, по общему согласию, было решено, что в Доорне с ней останется только младшая дочь, четырехлетняя Генриетта, «генеральша», как ее стали называть.

Решение Вильгельма вступить в новый брак менее чем через полтора года после смерти первой жены, как и можно было предвидеть, шокировало роялистов. Больше всего чувствовал себя задетым Доммес. Он не скрывал своего мнения по поводу того, что Вильгельму следовало подождать хотя бы три года, чтобы не нанести ущерба идее монархии. Вильгельм в ответ заявил, что таково решение его семьи (это было явной ложью) и что он тяжко переживает одиночество (последнее было, конечно, правдой). Кроме того, продолжал он, пожертвовав ради Германии всем, он теперь обречен на заключение в Доорне и не собирается отказываться от своего счастья. Прибыла делегация ост-эльбских юнкеров с целью уговорить его отложить свадьбу. Вильгельм привел исторический аргумент: его прадед, Фридрих Вильгельм IV, после смерти своей супруги, королевы Луизы, женился вторично — на графине Харрах. Юнкеры возразили: это произошло через пятнадцать лет после кончины первой супруги, а не через год. Вильгельм рассердился и заявил им, чтобы они занимались своими делами и не лезли туда, куда их не просят; Эрмо для него вполне подходящая пара еще и потому, что она — «ее королевское высочество», пусть даже ее владения не больше носового платка.

К огорчению свиты, Вильгельм совершенно потерял голову. Каждому встречному он изливал душу: «Я уже потерял надежду найти женщину, которая могла бы скрасить мое проклятое одиночество! Я нашел ее — это она! Мой ангел-спаситель!» Ильземану он по секрету открыл, что они с Эрмо уже обручились. Тот встретил это известие молчанием. Вильгельм выразил удивление: «Ты не собираешься меня поздравить?» Ильземан что-то пробормотал, Вильгельм принял это за выражение восторга. Ничего подобного: адъютант и его молодая супруга были единодушны в, мягко говоря, критической оценке избранницы экс-кайзера. Сам Сигурд находил, что у нее ужасный рот, Элизабет — что «симпатичной ее никак нельзя назвать; фигура ужасная, только в профиль еще куда ни шло». Принцесса Кастель отмечала, что у нее репутация «лгуньи и нимфоманки»; в семье ее звали «спринцовкой с ядом». Виктория Луиза решила, что она типичная хищница, заинтересованная в капиталах ее отца. Ауви раскопал кое-какие пикантные детали из ее прошлого, о чем не преминул поведать отцу. Тот отмахнулся: сын просто ревнует и хочет сам завладеть его сокровищем. Фото Эрмины заняло почетное место в кабинете Вильгельма, рядом с фото Доны, наброском портрета самого Вильгельма, сделанным рукой королевы Виктории, а также портретами Вильгельма I и Фридриха II. «У меня теперь есть кому излить свою душу, кто читает мои мысли и чувствует мое настроение», — сообщил Вильгельм Виреку.