21 августа — еще до того, как исход битвы на Марне обнаружил провал плана Шлиффена, — кайзер, сидя на скамеечке, задал окружавшим, притом совершенно серьезно, неожиданный вопрос: «Неужели вы все меня так презираете, что никто даже рядом не хочет сесть?» Это лишь одна из иллюстраций к тезису о глубокой депрессии, охватившей Вильгельма в те дни. Иногда он даже не мог заставить себя подняться с постели. Но кайзера недаром называли Вильгельмом Переменчивым. На следующий день прибывший в Кобленц секретарь Бетман-Гольвега Курт Рицлер обнаружил, что кайзер, восседавший за столом в компании баварского короля и гросс-адмирала Тирпица, выглядит свежо и импозантно.

Тирпиц, который от Рицлера удостоился характеристики «кондотьера-иезуита», считал, что Вильгельм по природе своей неспособен был нести «бремя ответственности». По мнению адмирала, чем старше становился кайзер, тем более полагался на мнение окружавших его лиц.

Между тем утешительные новости стали поступать с Восточного фронта. После первоначальных неудач, когда русские войска совершили опустошительное вторжение в Восточную Пруссию, престарелый Гинденбург, только что принявший командование войсками после долгого пребывания в запасе, сумел переломить ход событий. 23 августа он захватил в плен 8 тысяч русских под Гумбиненом. В период между 26 и 30 августа развернулось крупное сражение, которое принесло немцам первую значительную победу в войне. Битва получила название Танненбергской, что должно было придать ей некую историческую символику: под Танненбергом в 1410 году поляки нанесли решающее поражение тевтонским рыцарям. Теперь можно было бы вроде говорить о реванше. Символика, правда, была ущербной, хотя бы потому, что поле сражения 1410 года было совсем в другом месте. Как бы то ни было, через несколько дней последовала еще одна победа — в битве под Ликом, и Гинденбург, возведенный в звание генерал-полковника, стал вторым обладателем ордена «За заслуги».

Мольтке принял единоличное решение модифицировать план Шлиффена, который касался Западного фронта. Первоначально предполагалось, что германские армии вторгнутся не только в Бельгию, но и в Голландию, а французам будет позволено развернуть наступательную операцию на территории Германии. Голландию Мольтке решил не трогать, чтобы она не выступила на стороне Антанты. Кроме того, он отказался усилить свой правый фланг за счет левого, в результате чего охватывающий удар получился гораздо слабее, и вообще весь стратегический замысел (под названием «вращающаяся дверь») рухнул, когда 25 августа Мольтке начал наступление в Лотарингии, не предусмотренное планом. Идеи Шлиффена парадоксальным образом воплотились в действиях Гинденбурга и Людендорфа на Восточном фронте.

30 августа ставка Вильгельма перебазировалась в столицу оккупированного Люксембурга. На протяжении следующего месяца его жилищем стала бывшая резиденция германского генконсула. 31 августа кайзер отправился в Лонгви: осмотреть место битвы, где отличился его сын. Впервые со студенческих времен он оказался на французской земле. Там он пробыл два дня, ночуя в доме французского генерала — почему-то не в спальне, а в гостиной. В расположенном внизу помещении, где прежний владелец хранил свои архивы, велась обычная штабная работа. Было довольно тесновато. Стены были завешаны картами.

Этими сведениями мы обязаны шведскому ученому Свену Гедину, который посетил кайзера в импровизированной штаб-квартире. В окружении Вильгельма визитер выделил генералов Плессена и Гонтарда и шефа военно-морского кабинета кайзера, Мюллера, который поразил его своим знанием шведского языка. Ученый называл имена еще нескольких офицеров из окружения кайзера — там были Карл фон Трейтлер, генерал Ульрих фон Маршалль, Максимилиан фон Муциус, доктор Фридрих фон Ильберг, Плесс, Арним. Вильгельм спустился из своих покоев в час дня. Обед был самый простой: суп, мясо, овощи, пудинг, белое и красное вино. «Я редко бывал таким голодным, как после того, как встал из-за стола Его Величества», — замечает Гедин. Причина недоедания состояла лишь в том, что ученый не смог позволить себе жевать: «Когда император говорит, я слушаю, а потом заказываю себе сандвич в отеле». В Лонгви Вильгельм посетил лагерь для французских военнопленных и в разговоре с ними выразил сожаление, что приходится воевать с Францией.

Между тем приближалась развязка — битва на Марне. Германским войскам оставалось пройти до Парижа всего 30 миль, и казалось, что повторится история 1870 года, но этого не случилось. 9 сентября германским войскам был отдан приказ отойти и закрепиться на новых позициях. В тот день принц Иоахим был легко ранен разрывом шрапнели. Когда 25 сентября кайзера вновь посетил Гедин, тот был преисполнен чувством отцовской гордости. «Вот и кровь Гогенцоллернов оросила поле боя!» — так высокопарно выразился он в разговоре с гостем, продемонстрировав вдобавок письмо от какого-то сержанта, где содержались подробности героического поведения его сына. Семьи других германских монархов несли потери: в списках погибших числились два представителя династии Липпе и два — из династии Мейнингенов.

Мольтке всю вину за исход сражения на Марне возложил на… дипломатов: они не смогли предотвратить вступление Англии в войну, в этом и первопричина всех бед. У начальника Генштаба случилась самая настоящая истерика — оказалось, что у него нервы ничуть не крепче, чем у кайзера. Тот узнал о прекращении наступления в своей ставке в Люксембурге. Как вспоминает Мольтке, «упреков не было, но у меня сложилось впечатление, что он не вполне был убежден в необходимости отступления». 14 сентября место Мольтке занял военный министр генерал Фалькенгайн. Правда, Вильгельм не решился просто выгнать своего старого приятеля Юлиуса, и на какое-то время тот сохранил титул начальника Генерального штаба. Фалькенгайн вполне определенно дал понять, что не нуждается в услугах своего обанкротившегося предшественника. На Западном фронте войска принялись окапываться. Начиналась позиционная война, а именно ее Мольтке и хотел избежать.

Многие и раньше понимали, что разбить Францию за шесть недель — за пределами возможного. Такого мнения придерживались, в частности, шефы личных кабинетов кайзера Валентини и Мюллер, Тирпиц, Поль, Фалькенгайн, Баллин, Гвиннер и Гельферих. Главным фактором, который обусловил провал плана Шлиффена, было прибытие во Францию британского экспедиционного корпуса. Немцы, конечно, недоучли роль Англии; они обычно отзывались пренебрежительно о британской армии: ничтожная величина, которую и в расчет не стоит принимать. Тем сильнее было потрясение, когда они столкнулись с ее мощью. В ситуации, когда война приняла застойный характер, немецкая сторона решила разыграть пропагандистскую карту: появился тезис о «зверствах» противника. Вильгельм получил несколько донесений об обстреле медицинского персонала и применении разрывных пуль дум-дум и выступил с официальным протестом, апеллируя к президенту США Вильсону.

Фалькенгайн не верил в победу; он считал, что самое большее, чего можно добиться, — избежать поражения. Его программа включала в себя три элемента: массированное наступление на Западном фронте (воплощением этой идеи стал Верден), подводная война с целью подрыва английской торговли, сепаратный мир на Востоке. Он имел сильную поддержку в лице Тирпица и кайзера с его окружением; противостояли Гинденбург и Людендорф, два генерала, на счету которых были самые громкие победы германского оружия. Они намеревались реализовать план Шлиффена «наоборот»: вначале разгромить русских, а затем приняться за французов. Фалькенгайн проявил себя неплохим военачальником (если не считать верденского фиаско). Однако по популярности он значительно уступал паре Гинденбург — Людендорф. В 1915 году немецкие армии под их командованием продвинулись на 250 миль, тогда как Западный фронт застыл на месте.

В сентябре Вильгельма в его люксембургской ставке посетил кронпринц. Он завел старую песню: Бетман-Гольвега надо отправить в отставку, Фалькенгайна, который держит Восточный фронт на голодном пайке, — заменить Гинденбургом. То же самое внушала Вильгельму и Дона. По мнению кронпринца, на пост канцлера лучше всего подошли бы Тирпиц или Бюлов. Встреча с отцом оставила у Вилли Маленького не лучшие впечатления: как это формулирует один из его биографов, «он с пугающей ясностью осознал, что кайзер не способен выполнять обязанностей Верховного главнокомандующего».