Фриц стал похож на собственную тень. Он еще более безропотно, чем обычно, подчинялся капризам и причудам своей супруги, которая не находила ничего лучшего, как таскать его за собой по городам и весям Европы, не давая времени передохнуть. Не зная, чем заняться, кронпринц начал вырезать из газет статьи, в которых упоминалось его имя, и аккуратно вклеивал их в свой дневник. Врачи, которые осмеливались в чем-то возразить кронпринцессе или Маккензи, безжалостно изгонялись из августейшего табора. Такая судьба постигла, в частности, Ландграфа и Вегнера.

Чем занимался в это время наш герой? По возвращении из Англии 7 июня он устроил в Потсдаме обед для Эйленбурга и Вальдерзее. Он был откровенен — рассказал, какой безобразный прием ему устроили на юбилейных торжествах. Назвал Маккензи мерзавцем и удивлялся, как можно было обращаться к врачу-чужеземцу… Он жаловался на отца — тот воспринимает его как чужого, и на мать — она не любит Германию. Эйленбург поддакивал: если Фриц придет к власти, то фактическим правителем Германии станет его супруга, а это будет означать «катастрофу для отечества». Вильгельм передал присутствующим высказывание своей матери по поводу ее планов на случай смерти супруга: она «не останется в стране, где ощущает всеобщую ненависть и ни одной искорки любви».

Молодые Гогенцоллерны возобновили свою вендетту против Александра Баттенберга. Расставшись с Болгарией, тот служил в гарнизоне родного Дармштадта и завел интрижку с певичкой местного театра Иоганной Лойзингер. Принцы куражились: Генрих донимал Сандро, обвинял в двуличии — и любовницу имеет, и планы втереться в императорскую семью не оставляет. Баттенберг вынужден был заявить: «Принцесса Виктория свободна найти себе подходящую партию, и я первым поздравлю ее с помолвкой». Вильгельм усиленно распространял в офицерской среде сплетни по поводу того, что Сандро был на содержании у русских, а потом отплатил им черной неблагодарностью. Бедный изгнанник пытался по мере сил опровергнуть эти обвинения, но безуспешно. Сандро очень обеспокоила болезнь Фрица, он понимал, что если кайзером станет Вильгельм, то ему не видать Моретты.

Вильгельм принял приглашение Эйленбурга посетить его прусское поместье Либенберг. Вильгельм приехал сюда впервые. Они охотились в лесах Укермарка, причем со стороны хозяина это была большая жертва: он не любил охоты. Позднее Эйленбург вспоминал, как трудно Вильгельму давалась стрельба: левая рука не могла удержать ружье, и ему приходилось прибегать к помощи слуги. Неудивительно, что результаты были не особенно впечатляющими: «Не каждый олень был готов доставить ему удовольствие! Принц упустил двух и попал только в третьего, и то не убил, а легко ранил». Разговаривали о политике. Оба согласились с тем, что пока надо держаться союза с Россией. По мнению Эйленбурга, русофилия его собеседника подпитывалась от корней старопрусских традиций; возможно, на него подействовало недавно прочитанное и еще не ставшее известным широкой публике «Политическое завещание» Фридриха Великого. Вильгельм излил свое негодование по поводу того, как с ним обошлись в Англии, и рассуждал о том, что Викки организует семейный заговор против Пруссии.

Эйленбург в то время обдумывал поступившее ему предложение стать директором театра в Веймаре, но Вильгельм убедил его не покидать дипломатическую службу. Возможно, Эйленбург рассчитывал на то, что, став кайзером, Вильгельм предоставит ему должность интенданта королевских театров, которую в то время занимал Болько фон Хохберг, не признававший Вагнера и потому не пользовавшийся популярностью в Байрейте. Вильгельм вроде бы готов был поддержать кандидатуру Эйленбурга.

11 июня они вернулись в Берлин, встретились с Гербертом фон Бисмарком, и компания занялась усиленными возлияниями, по мнению некоторых свидетелей, «явно перебирая» по этой части. Впрочем, вероятно, пили в основном Эйленбург и Бисмарк — последний был особенно невоздержан в потреблении горячительных напитков. Вильгельм никогда не был замечен в пристрастии к спиртному. Герберт использовал интимную атмосферу, чтобы просветить будущего кайзера по поводу «прусской идеи». По его мнению, принц много шумел о своей приверженности «старопрусским ценностям», но не вполне отдавал себе отчет, в чем они состояли. Скорее всего Вильгельмом руководило чувство противоречия: «прусская идея» была чужда его родителям. Герберт думал о будущем и не исключал возможности того, что в прусско-германском рейхе усилится влияние южно-германских либералов — в этом случае Вильгельм стал бы его козырной картой в борьбе против них.

В августе Вильгельм вместе с Эйленбургом отправился в Байрейт на вагнеровский фестиваль, а затем — на озеро Штарнбергерзее. Вильгельм явно был очарован своим приятелем-эстетом, но многие в Германии имели менее высокое мнение о нем. Кто-то отмечал его манерность и подверженность припадкам ипохондрии, другие считали его познания в области искусства легковесными. Третьим представлялось, что в их отношениях с принцем есть нечто нездоровое. Была хорошо известна склонность Эйленбурга к мистицизму, и при дворе опасались, что он может «заразить» этим Вильгельма.

7 сентября 1887 года кабинет вынес решение, согласно которому прикомандирование Вильгельма к гражданскому ведомству продлевалось еще на год — курс его обучения должен был включить в себя стажировку в министерстве финансов. Там его ментором стал чиновник по фамилии Майнеке, чью манеру инструктажа Вильгельм нашел суховатой. Позднее он признавал, что финансовые дела его не особенно интересовали — по крайней мере до тех пор, пока его министром финансов не стал Иоганнес Микель. Бисмарк тщательно следил за просвещением принца по части государственных дел, считая, что принц лишь незрелый подросток, многого не понимающий (в таком же возрасте Фридрих Великий уже правил государством). К Вильгельму приставили еще двух консультантов: престарелого профессора Берлинского университета и тайного советника Рудольфа фон Гнейста и регирунгсрата Ганса фон Бранденштейна. По военной части его опекал генерал Адольф фон Виттих.

В конце месяца Вильгельм отправился на юг — проведать больного отца. Принц не особенно торопился, в Венгрии и Штирии выезжал на охоту. В Мюрцштеге ему удалось наконец вожделенное рандеву с двумя дамами легкого поведения, которых в Вене к нему не допустила сверхбдительная охрана. Элла Зоммзих имела опыт общения с принцем в Берлине и хорошо знала его вкусы, а потому прихватила с собой подружку — Анну Гомолач — «у нее такие красивые руки». Троица предалась любовным утехам в номере отеля «У саксонского короля» и расшумелась так, что перебудила всех обитателей отеля. Как обычно, Вильгельм недоплатил девочкам за услуги, и они в отместку утащили у принца запонки с монограммой. Анна впоследствии предъявила претензии на выплату содержания для ее дочери, зачатую от Вильгельма в ту развеселую ночь. Казне пришлось раскошелиться.

Кронпринц с супругой после краткого пребывания в Венеции переехали в местечко Бавено на озере Лаго-Маджоре, арендовав виллу «Клара». Там отметили день рождения Фрица — как оказалось, последний в его жизни. Восемь лет назад на вилле отдыхала королева Виктория — в саду росли посаженные ею два дерева. Викки на удивление приветливо встретила прибывшего в середине октября сына. Разговаривали на отвлеченные темы — об итальянской живописи, в частности, все вместе совершили экскурсию на остров Борромео. Викки рассказала сыну, что именно здесь Гете написал свои знаменитые строфы «Знаешь ли ты страну, где цветут лимоны». 30 октября явился Маккензи. Оптимизм его поубавился, когда он обнаружил, что опухоль перешла и на ранее здоровую правую сторону голосовых связок.

3 ноября начался предпоследний акт трагедии. Фриц и Викки переехали на виллу «Зирио». Привлекло, видимо, удобное расположение — на взгорье, в зарослях лигурийских олив. Ниже, у моря раскинулось местечко Сан-Ремо. Хозяева заломили за аренду чудовищную сумму, но Викки это не смутило. «Очень дорого, зато все новое, все чисто, все удобства…» — писала она. Явное преувеличение: не было ни ванны, ни печки. В саду под пальмами был сооружен искусственный грот, и Фриц часами лежал в нем на солнышке. Немецкая пресса под дирижерскую палочку Бисмарка продолжала тем временем свою кампанию против Маккензи. 17 октября во время пребывания Вильгельма на вилле «Клара» по этому поводу разгорелась жесткая перепалка.