По отношению к мужу у Викки развилось чувство собственницы в самых крайних формах. Как выражался эрцгерцог Баденский, женатый на единственной сестре Фрица, тот превратился в «почти бессловесное орудие» супруги. Как дочь королевы, она не усматривала ничего предосудительного в том, чтобы государством управляла женщина, но это противоречило традициям Салической правды, прочно укоренившимся в прусском менталитете. По ее мнению, не было бы ничего непристойного, если бы она надела брюки вместо юбки. Характерно поучение, которое Викки адресовала мужу:
«Править страной — это дело не только короля и немногих привилегированных персон… Напротив, право и священный долг отдельных индивидов и нации в целом — участвовать в управлении. То образование, которое обычно получали прусские принцы, не соответствует современным требованиям, хотя Ваше благодаря усилиям Вашей любящей мамы было лучше, чем у прочих… Однако Вы не прониклись как следует либеральными и конституционными традициями и ценностями — во всяком случае, так было ко времени, когда мы начинали нашу совместную жизнь. Какой прогресс с тех пор!»
Приятель Фрица, романист и политик либерального толка Густав Фрейтаг, дал меткую характеристику той односторонности, которая составляла суть отношений между супругами:
«Преданность и покорность любимой жене были с его стороны абсолютными. Любовь к ней представляла собой для него самое святое и самое ценное в жизни. Больше ему ничего не было нужно. Она была его любовницей, хранительницей его очага, его советником и другом. Как планировать садовые посадки, как покрасить стены, как воспитывать детей, как относиться к тем или иным людям и событиям — во всем он следовал ее указаниям. В тех редких случаях, когда его внутреннее „я“ отказывалось принимать ее аргументы и он не мог согласиться с ними, это вызывало у него смятение и он был склонен винить во всем себя самого».
В августе 1858 года Виктория и Альберт в сопровождении трех членов Кабинета министров нанесли визит в Берлин. Дочь ждала их с цветами на перроне вокзала. Последовали многочисленные банкеты и лодочные прогулки по Хавелю. Из Кобурга прибыли Штокмар и герцог Эрнст. Альберт встретился с Александром фон Гумбольдтом и напугал пруссаков высказываниями, которые они истолковали как вмешательство в их внутренние дела. Сам виновник всех этих страхов, как представляется, даже и не подозревал об эффекте, который он произвел в Германии. «Расставание было тяжелым», — записал он в своем дневнике. Сложнее всего было Викки: Альберт был единственным человеком в мире, чей совет она ценила. Как отмечалось в одной из биографических работ о молодом Вильгельме [1], «у Викки была врожденная черта, которую не изменили ни время, ни опыт: она делала то, что хотела, и говорила то, что думала, — не сознавая и не задумываясь о возможных последствиях своих дел и слов. Она была обаятельна и очаровательна, но окружающим с ней было очень трудно».
ГЛАВА 2
ВОПЛОЩЕНИЕ ПРОЕКТА
I
27 января 1859 года в 2 часа 45 минут Викки родила первенца. Осуществилась мечта Альберта Кобургского. Он ожидал, что ребенок воплотит в себе качества двух народов и двух династий. Несколько месяцев королева Виктория жила тревожными предчувствиями, опасаясь последствий неудачного падения дочери, которое случилось на пятом месяце беременности. Королева отправила дочери свою акушерку мисс Инносент и врача сэра Джеймса Кларка. Тот привез с собой бутылочку со снадобьем, которое должно было облегчить муки роженицы. (Обыкновенный хлороформ — тогда еще новый и не опробованный анестетик; королева Виктория принимала это снадобье, когда рожала сына Леопольда). Сэр Кларк неизвестно по какой причине так и не решился применить его в течение тех восьми или девяти часов, когда у Викки были крайне болезненные схватки. Прусская медицина была представлена доктором Августом Вегнером и акушеркой фрейлейн Шталь. Ни Кларк, ни Вегнер не были гинекологами. Не был им и «королевский хирург» профессор Иоган Лукас Шенлейн, приглашенный присутствовать в качестве консультанта. Единственным специалистом в команде родовспоможения являлся профессор Эдуард Мартин, но он прибыл с запозданием, поскольку Вегнер направил ему вызов по почте (!).
Сын профессора Мартина позднее представил веские доказательства того, что его отец прибыл к ложу роженицы тогда, когда ребенок уже появился на свет, и он застал двух врачей, колдующих над беспомощным тельцем. Официальное медицинское заключение, однако, говорит о том, что Мартин при родах присутствовал. Положение плода в матке было неудачным, его нужно было выправить, что вроде бы и сделал Мартин, повредив при этом плечевой сустав новорожденного. Чтобы облегчить и ускорить роды, Кларк наконец применил хлороформ, а Мартин — стимулятор сокращения матки. Такова, во всяком случае, официальная версия.
Все кончилось тем, что появившийся на свет ребенок долгое время не подавал признаков жизни. Безжизненное тельце массировали, окунали в горячую ванну, шлепали по попке — и наконец сумели заставить его задышать. Эти манипуляции производили доктор Мартин и фрейлейн Шталь, однако молва приписала заслугу спасения младенца исключительно последней. Продолжительная асфиксия, вполне вероятно, подействовала на мозг. Есть мнение, что именно этим объяснялись беспокойное поведение и эмоциональная нестабильность у ребенка. Первые слабые всхлипы новорожденного вызвали всеобщий вздох облегчения. Принц-регент благодарно сжал руку Мартина, не преминув заметить: «Разве можно так грубо обращаться с прусским принцем!» Престарелый фельдмаршал Врангель взял на себя миссию оповестить народ. Открыв окно, он заорал толпе, собравшейся на Унтер-ден-Линден: «Ребята, у нас принц! Рекрут будет что надо!» Раздался салют из ста одного орудия. Особое ликование вызвал двадцать шестой залп: если бы родилась девочка, все кончилось бы на двадцать пятом.
Тремя днями позже сиделка обратила внимание на то, что левая рука ребенка не двигалась. Оказалось, что плечевая кость была вырвана из суставной сумки, при этом были сильно повреждены мышечная ткань и связки. Медицинские проблемы у Вильгельма не ограничивались последствиями неудачных действий врачей при родах. Всю жизнь он страдал воспалением правого уха, порой развивалось нагноение и ему приходилось затыкать ушную раковину ватой. Добавим сюда еще частые ангины и левосторонний тремор — непроизвольные подергивания и судороги преследовали его всю жизнь. Современный диагноз гласил бы, по-видимому: «явления церебрального паралича в легкой форме». Ухаживавшая за ним в младенчестве сиделка выразилась подкупающе просто: ребенок был «от природы не совсем того». Добавилась унаследованная от Альберта склонность к депрессиям. Наследственность по отцовской линии тоже оставляла желать лучшего: достаточно вспомнить о душевной болезни Фридриха Вильгельма IV.
4 марта во дворце Кронпринцен состоялся обряд крещения. Ребенок получил длинное имя: Фридрих Вильгельм Виктор Альберт. Правда, до шести лет его звали просто Вилли. Супруга британского посла оставила интересное описание будущего кайзера в колыбели: «Он живо реагирует на командный голос принца-регента и непрестанно сучит ручками, как будто играет».
Детство Вильгельму выдалось не особенно радостное. С самого раннего возраста он подвергался различным процедурам, с помощью которых надеялись исправить поврежденную руку: ванны в соленой и морской воде, ежедневный массаж и тугое бинтование. До одиннадцати лет парализованную руку регулярно подвергали электрошоковой терапии. Применялся и такой странный метод, как погружение руки в кровь зарезанного кролика.
Ребенок стал ползать в шесть месяцев, хотя в четыре все всполошились, заметив у него кривошею: головка все время склонялась к правому плечу. Было разработано специальное устройство — нечто вроде «клетки» для головы, которая крепилась к поясу с помощью вертикального стержня, проходившего вдоль позвоночника.
