Новый, 1890 год Вильгельм открыл кровавой оргией. Она развернулась в силезском местечке Нейдек, в поместье графа Гвидо Хенкеля. Граф считался одним из богатейших людей Германии — перед ним в списке были кайзер и, вероятно, Альфред Крупп. Вильгельму там нравилось все: угощение (каждый день икра на завтрак!), местные крестьяне, которые бросались ниц перед графиней, целуя полы ее платья, но главное, конечно, охотничьи угодья, полные дичи, — где еще можно было за один день уложить пятьсот пятьдесят фазанов (!). Возможно, этой бойней кайзер готовил себя для решающей схватки с всесильным канцлером. Идиллию (в понимании Вильгельма) пришлось прервать: пришло известие, что при смерти его бабушка Августа. В последний день рождественских каникул Вильгельм возвратился в Берлин. 7 января Августа скончалась.

В середине января Вильгельм все еще не решил, увольнять канцлера или нет. Вопрос о дальнейших шагах кайзера стал предметом обсуждения между Вальдерзее и дядей Вильгельма, великим герцогом Баденским. По мнению последнего, Бисмарк скорее всего сохранит свой пост, но его полномочия будут несколько урезаны. Его собеседник не согласился с этим прогнозом, предположив, что Вильгельм просто не хочет, чтобы весь мир раньше времени узнал о его намерении отделаться от Бисмарка — человека, который, по сути, создал германский рейх. В дневнике Вальдерзее мы по этому поводу читаем следующее:

Лучше других понимала сложность ситуации супруга канцлера, Иоганна. 20 января она писала сыну Вилли: «Поистине необходимо, чтобы папа приехал (в Берлин), дабы положить конец всему этому смятению, волнениям и трусливым воплям». Вильгельм, по ее мнению, настолько увлечен своими детскими грезами, что уже не способен отличить белое от черного. Она имела в виду, очевидно, различие взглядов кайзера и канцлера по поводу закона против социалистов, которое должно было привести их к открытому столкновению. Герберт считал, что «опыт», накопленный его отцом, будет важным аргументом в его пользу, но Вальдерзее был убежден, что Вильгельм «не уступит».

24 января, после нескольких месяцев отсутствия, Бисмарк наконец прибыл в Берлин. На имперском совете он заявил, что к 1 октября внесет в рейхстаг новый, еще более драконовский законопроект против социалистов, и прямо пригрозил отставкой в случае, если Вильгельм по-прежнему будет выступать с речами на тему социальной справедливости. В общем, если один хотел предложить рабочим перспективу улучшения их жизни, то другой намеревался показать им «оскаленные зубы». Вильгельма все больше раздражало, что бисмарковская пресса употребляет формулировку «политика канцлера», а не «политика кайзера». «И министры-то уже не мои, а князя Бисмарка!» — жаловался он. Тем не менее он не решился прямо выступить против канцлера; как пишет Эйленбург, «в глазах немцев кайзер предстал в виде несмышленого юнца». Это было нестерпимое унижение для Вильгельма.

Канцлер не мог не понимать, что его законопроект будет отклонен рейхстагом. Назревал кризис, но, видимо, расчет Бисмарка как раз и состоял в том, чтобы половить рыбку в мутной воде: пусть все увидят, что Германия погружается в анархию, и тогда он вновь явится в тоге спасителя отечества. Прочие министры как завороженные следили за происходящим наверху, полностью выпустив из рук бразды правления. Впрочем, видимо, Бисмарк понял, что слегка перехватил в своей оппозиции к кайзеру. Когда на следующий день после заседания имперского совета рейхстаг, как и ожидалось, не одобрил законопроект Бисмарка, тот счел за благо отступить, возложив вину за ухудшение своих отношений с Вильгельмом на интриги третьих лиц. В качестве козлов отпущения фигурировали то Хинцпетер, то Беттихер, хотя обоснованность обвинений в их адрес более чем сомнительна. Что касается Хинцпетера, то он действительно посетил в январе Берлин и имел встречу с Вальдерзее. По его мнению, его бывший ученик стал более нервным, более импульсивным. Он с одобрением отметил эволюцию позиции Бисмарка.

Канцлер продолжал угрожать отставкой. Он решил уступить один из своих постов — министра торговли, который занял один из ближайших советников Вильгельма — Берлепш. Двумя днями позднее Бисмарк дал понять, что готов согласиться с политикой Вильгельма в рабочем вопросе при условии, если позднее можно будет вновь вернуться к жесткому закону против социалистов. Этот момент слабости, видимо, и стоил ему канцлерского кресла. 1 февраля Вильгельм сообщил генералу Каприви, что в скором будущем он будет, возможно, нуждаться в его услугах.

Вильгельм решил изменить правило, согласно которому никто из министров, за исключением военного, не имел права прямого доклада кайзеру. Бисмарк сослался на принятое в 1852 году постановление кабинета, которое как раз и вводило такое правило. О существовании такого постановления, как выяснилось, никто не знал, а документ долго искали — он был обнаружен только 23 февраля. В обстановке, когда с начала 80-х годов Бисмарк подолгу отсутствовал в столице, соблюдение этого документа означало полный паралич государственной машины. Настаивая на том, что документ 1852 года продолжает действовать, Бисмарк фактически занимался обструкцией. Министры его не поддержали. Начались тайные встречи недовольных своеволием канцлера членов кабинета в доме Беттихера.

3 февраля в ходе аудиенции у кайзера Бисмарк выразил свое согласие с тем, что ему нужно постепенно уменьшать объем своих полномочий; в день выборов — 20 февраля — он готов объявить об уходе с поста министра-президента Пруссии, потом можно подумать и о сложении с себя других должностей. Вильгельм, поначалу встретивший канцлера ледяным молчанием, смягчился. 5 февраля он устроил для него обед, где была предпринята попытка примирения. Бисмарк чувствовал за собой поддержку промышленников, напуганных радикальными взглядами кайзера по вопросам социальной политики, и решил не уступать. 8 февраля он вновь заявил о намерении расстаться с постом министра-президента Пруссии и назвал кандидатуру преемника — Каприви. Герберт Бисмарк, по мнению канцлера, должен был сохранить пост статс-секретаря в министерстве иностранных дел. Сам Бисмарк остается канцлером. Каприви имел в виду и кайзер, но предполагал предоставить ему более высокий пост. Вальдерзее не возражал: он был не прочь стать канцлером, но разумно решил, что пока лучше воздержаться — иначе все посчитают, что он «подсидел» своего великого предшественника; пусть молва припишет это кому-нибудь другому, тому же Каприви, например.

Тайным союзником Вальдерзее стал Эйленбург, который сохранял видимость хороших отношений с Бисмарками и мог снабжать генерала последними новостями из Фридрихсру. Оба затем попеременно обрабатывали кайзера. 16 февраля в Потсдаме Вильгельм принял Вальдерзее, а вечером долго говорил с Эйленбургом, гуляя по Шарлоттенбургскому парку. По воспоминаниям последнего, кайзер пребывал «в глубокой печали». Судя по его словам, он вначале хотел лишь уменьшить полномочия канцлера, отнюдь не увольняя его в отставку; его постигло разочарование. В воспоминаниях Эйленбурга речь императора предстает в виде сплошных восклицаний: