— Обойдусь как-нибудь и без твоей выручки, понятно?

— Оно-то понятно, — кивнул парень. — Значит, пионерская логика не действует. А как насчет русской народной? Не ешь меня, лисичка-сестричка, может, я тебе и пригожусь…

— Уйди! — болезненно поморщилась Наташа. И, обогнув парня, пошла вперед.

Но он пошел рядом, не отставал ни на шаг.

— Да не переживай ты, в жизни чего только не бывает. Понимаю, ты теперь обижена на весь белый свет. Думаешь, все в Москве такие подлецы, как этот подонок. Честное слово — нет. Да не спеши ты, скользко ведь, еще упадешь, ногу сломаешь.

— Не твое дело! — Наташа остановилась, посмотрела парню в глаза. — Что ты пристал, как репей? Не видишь — я не желаю с тобой разговаривать. Отвяжись! По-хорошему прошу.

— Да погоди ты! Я же помочь хочу. Ты бы сначала послушала, потом делала выводы, а то получается, как у советских писателей: я Пастернака не читал, но я его презираю за антисоветскую писанину.

— Помочь? — Наташа презрительно усмехнулась. — Много же у вас тут помощников!

— Москва — очень дружелюбный город, — дурашливо кивнул парень. — У меня есть к тебе деловое предложение, думаю, оно тебя должно устроить. Не смотри так, вполне приличное предложение.

Наташа вспомнила сальную улыбку носильщика на вокзале — тоже ведь привязался с предложением!

— Пошел вон! — Хотела обойти парня, но он снова загородил ей дорогу.

— Сначала послушай, а потом ругайся. Я работаю в коммерческой палатке на Калининском, ну, где большие дома, видела, наверное, на картинках. Продаю всякую чушь: майки, сумки, сигареты, зажигалки, напитки, в общем то же, что и все. Короче, вижу, терпение твое на пределе. Мне нужен напарник или напарница. Зарплата — три тысячи в месяц, работа через день. Понимаю, ты не москвичка, но я могу тебя устроить в общежитие, а там что-нибудь придумаем. Ну как? Разве это не помощь?

Наташа с ненавистью посмотрела ему в глаза.

— И за это, конечно же, нужно платить? Мне уже сейчас бежать с тобой под кустик или как? Подождать до вечера?

Парень с огорчением вздохнул, покачал головой.

— Я, конечно, понимаю, ты с Кубани, там казаки с шашками на лошадях гарцуют и все такое, но сейчас в твоих словах мне слышится советская классика, что-то вроде: комиссарского тела захотелось? Помнишь, в «Оптимистической трагедии»? Ничего я от тебя не требую. Просто помогу. Соглашайся, я же понимаю, тебе не хочется возвращаться в хан Гирей. Это нормальная работа, многие приличные люди занимаются торговлей сейчас.

— Ты, например…

— Я, например.

— Отвяжись! — Наташа оттолкнула парня и быстро зашагала прочь.

— Ты все-таки подумай! — крикнул он вслед. — Я буду ждать. Знаешь где? У памятника Пушкину сегодня в шесть вечера. Запомнишь? Он «Бахчисарайский фонтан» написал. Про Гирея!

Засунув руки в карманы куртки, Сергей Мезенцев стоял и смотрел, как удаляется от него сердитая девчонка. Упрямая казачка, Аксинья — она была похожа на актрису Элину Быстрицкую, которая играла Аксинью в «Тихом Доне», поэтому он так называл ее. В шутку.

Вот она подошла к остановке, вот вбежала в подъехавший автобус. Захлопнулись двери, и автобус, переваливаясь с боку на бок, поплыл по улице, унося строптивую казачку.

Пошел снег. Грязные машины, автобусы, трейлеры сплошным потоком тянулись по улице. Вот ее и нет. И грустно вдруг стало на душе — как будто увидел, как вырос на грязном асфальте прекрасный цветок, наклонился к нему, но пробежали люди и затоптали цветок в снеговую кашу.

— Эй, Аксинья, мы так не договаривались, — стиснув зубы, пробормотал Сергей. И помчался вслед за автобусом.

— Ну и что? Подумаешь, старичок возбудился, вспомнил молодость. Не стоит переживать из-за этого. Значит, есть в тебе что-то такое… притягивающее мужиков. Не на всех же бросался твой профессор с такой прытью! Вот что, Наташка, кончай горевать. Лучше пойдем куда-нибудь сходим. Ты же хотела посмотреть на Красную площадь, Кремль, побродить в центре. Вот и пойдем. Слышишь?

Наташа лежала на кровати Ирины, спрятав голову под подушкой. Она слышала голос подруги, но думала о своем. О том, какой неприветливой, недружелюбной оказалась по отношению к ней Москва, о том, что случай с профессором страшен не как случай, а как символ московской жизни, символ выживания в этом городе: хочешь добиться чего-то — покорись тому, от кого это зависит. Покорись, сделай так, как он желает. Все, что захочет, сделай. Но почему?! И ведь это — профессор. Наверное, умный человек, в театр ходит, книги читает, относит себя к людям воспитанным. Что же сказать о других? О тех, кто не читает книг и плюет на приличия?

— Конечно, плохо, что не поступила в эту дурацкую академию, — спокойно рассуждала Ирина, не обращая внимания на молчание Наташи. — Но я же тебе говорила и, как видишь, оказалась права. Это самая обыкновенная шарашкина контора. Ничего хорошего из твоей затеи и не могло получиться. Ну и ладно. Поживи пару дней у меня, отдохни, погуляй по Москве, в театр сходи, а потом вернешься домой. Подготовишься хорошенько и поступишь летом в какой-нибудь настоящий институт. Их тут много.

— Я сегодня уеду, — пробурчало из-под подушки. — Вот полежу немного, соберу чемодан и махну на вокзал. Ты проводишь меня, Ирка? Хватит с меня этой московской жизни.

Ирина тонкими ломтиками нарезала вареную колбасу, сложила на тарелку, принялась нарезать хлеб.

— А вот это — глупее не придумаешь. Москва тут ни при чем, это чудесный город, и ты должна хотя бы немного познакомиться с ним.

— Уже знакома, — сердито отозвалась Наташа.

— Не говори глупостей, Наташка! В Москве живут прекрасные люди, их здесь больше, чем в любом другом городе. Но и проходимцев всяких, подлецов, бандитов здесь тоже больше, чем где-либо. На лбу у людей не написано, кто есть кто, поэтому всегда нужно быть осторожной. Это тебе не Гирей, где все знают, что с Плешаковым связываться опасно, а дед Василий, как напьется, так хватает палку и гоняет свою бабку вокруг хаты. Здесь все гораздо сложнее. Но и интереснее. Неужели ты не понимаешь этого, Наталья?

Наташа отбросила подушку, села на кровати. Все она понимала, одного лишь не могла себе уяснить: как же ей приспособиться к этому городу? Ведь если она к чему-нибудь потянется, плату с нее потребуют все ту же. Так платить она не будет. Никогда. Никому! Значит, никогда и ничего не достигнет здесь? Да так ли это?!

Она вдруг разозлилась на себя. Расстроилась, нюни распустила — для этого, что ли, приехала в Москву? Конечно, никто ее здесь не ждал с распростертыми объятиями, чего ж обижаться?

Прошло несколько мгновений, и Наташа поняла, почему разозлилась на себя, почему решила попробовать поиграть с этим городом. А ну, как он и не такой уж страшный, если, конечно, с умом все делать? Она вспомнила парня, который бежал за нею по скользкому асфальту и предлагал помощь. Она и слушать его не хотела, а он все бежал, все предлагал… Она злилась, прогоняла его и… она не боялась. Был бы на его месте носильщик с вокзала, наверное, не стала бы с ним разговаривать так, хоть и сердитой была. Нет, конечно, этот парень абсолютно не похож на носильщика. Да и на профессора — тоже. Было в нем что-то такое, что позволяло доверять этому человеку. Не во всем, это естественно, и все же, все же…

— Иди к столу, хватит тебе печалиться, — позвала Ирина. — Я тут обед соорудила, очень даже неплохо получилось. У меня и шампанское есть, теперь можно и выпить по бокалу за твой приезд, а то вчера ты опасалась, что в академии, не дай Бог, запах учуят и не запишут. Не учуяли, а все равно — не записали. Ну и не надо.

— Ирка, — Наташа присела к столу, — знаешь, там был один парень…

— Высокий, красивый, дружбу и помощь предлагал, — усмехнулась Ирина.

— Откуда ты знаешь? — удивилась.

— Забудь. — Ирина старательно вытаскивала пробку из бутылки. Раздался хлопок, но ожидаемого фонтана шампанского к радости Ирины не последовало. Она наполнила фужеры, посмотрела на подругу. — Таких парней в Москве — видимо-невидимо, сама с ними сталкиваюсь на каждом шагу. Самое лучшее в таких ситуациях — поворачиваться и уходить.