— Что это ты разругался здесь? Перестань.

— Вот видишь… — Шерстобитов снова приложился к горлышку бутылки. — Я тоже сволочью стал, грубо выражаюсь при даме. Ты знаешь, какая ты красивая?! Такая, что даже в стихах описать невозможно. Вот говоришь мне: не вздумай руки распускать. А я боюсь к тебе и притронуться. Потому что когда просто смотрю — уже на душе светлее становится. — Он улыбнулся ей, и таким детским, таким наивным показалось вдруг его лицо, что Наташа тоже улыбнулась. — А если прикоснуться — так от этого и умереть можно. Хочешь, я умру за тебя, Наташа?

— Нет. Если ты уже сдал экзамены, возвращайся к себе домой и занимайся каким-нибудь делом. И все будет хорошо.

— Не будет. — Шерстобитов смотрел на нее восторженными глазами и улыбался. — Вот если бы ты согласилась поехать со мной, тогда — да, я бы выкарабкался. У меня есть дом в деревне, лес рядом, летом будем грибы и ягоды собирать, зимой на лыжах бегать. А «Сникерсы» пусть они жрут сами. И виски забугорное пьют, глядишь, скорее окочурятся, гниды.

— Ну вот еще. С чего ты взял, что я могу поехать с тобой? И не надо меня грибами да ягодами соблазнять. Мало того, что один с «мерседесом» пристает, так еще и ты.

— Он выиграет, — понурил голову Шерстобитов. — Ты — последнее достояние России, и оно достанется им. А после ничего уже не будет. Все. Хана! — Он допил остатки вина, поставил бутылку на стол. — Но душа моя им не достанется! Думают, все можно купить? Нет, гады, душа Ивана Шерстобитова не продается! Ни за какие паршивые доллары! Так и передай им.

— Ты уже пьяный, Иван, иди к себе. И я лягу спать.

— Прогоняешь?

— Ты же сам сказал — на несколько минут. Они прошли.

— Все прошло… как с белых яблонь дым. Иван Шерстобитов тоже прошел… ни тебе аванса, ни пивной — вечность… Но ты скажи им… — он пьяно качнул пальцем, словно подчеркивая сказанное, — Иван Шерстобитов душу свою не продал. Все. Прощай, Наталья. Запомни, что я тебе скажу: ты дорого стоишь. Сто «мерседесов» — дешевка по сравнению с тобой. Знай свою цену. Пока.

Закрыв дверь, Наташа с облегчением вздохнула. Утомил ее поэт Шерстобитов своими разговорами, хотя, сам того не ведая, избавил от тоскливых мыслей. Наташа погасила свет, легла в постель и сразу вспомнила Сергея. Нежного, ласкового, красивого…

Она вспоминала и улыбалась, улыбалась и плакала.

Сергей проснулся ни свет ни заря — шести еще не было. Минут пятнадцать лежал с закрытыми глазами, стараясь уснуть, но сон не возвращался, пришлось вставать и идти в ванную. Там, в горячей воде можно было понежиться полчаса, а потом…

А что потом? Ехать на Калининский, сидеть в палатке и продавать пиво и сигареты? Вдруг все это показалось глупым, ненужным, детским протестом против сложившейся ситуации. Ничего ведь не изменишь. Но и поступать так, как хочется родителям, он не собирался.

— Революционная ситуация, — пробормотал Сергей, — верхи не могут, низы не хотят…

Конечно, можно было и торговать в свое удовольствие, если бы… Но сидеть в палатке без Наташи, ждать шести часов без надежды прийти к ней, обнять ее, поцеловать, вдохнуть всей грудью запах ее волос — невыносимо.

А еще и эта новость… Неужели правда?!

Максуд попросил его поработать неделю каждодневно. Когда ничего ему не должен — нормальный мужик, шутит, улыбается, о здоровье родителей справляется… Говорит, хитро прищурившись: «Твоя девушка замуж собирается, большой человек предложение сделал, на «мерседесе» ездит, солидный человек».

Неужели правда?

Если он продался, почему бы и ей не сделать то же самое? Но ведь у него было безвыходное положение, другого способа выжить никто не подсказал. Да, он выполняет условия Ларисы, не встречается с Наташей, но и с Ларисой не встречается, не говоря уже о большем! Она несколько раз предлагала куда-то пойти, но он отказывался, просто говорил, что не хочет. И она не настаивала, не надоедала.

А Наташа — замуж? За какого-то богатенького с «мерседесом»? Его Наташа — с каким-то важным и тупым бизнесменом?!

Неужели правда?!

Не может быть!

Не надо, Наташа! Не делай этого!

В семь часов, встряхнув себя ледяным душем после горячей ванны и выпив пару чашек чаю с бутербродами, Сергей выкурил на лоджии сигарету и поехал в общежитие. Валет пригрозил, если Сергей не выполнит условия Ларисы, Наташе придется плохо. Но он же просыпается не раньше десяти. Сейчас утро, никто не узнает, что Сергей встречался с Наташей. Он должен увидеть ее, должен объяснить все, убедить подождать хоть пару месяцев.

Как ты можешь, Наташа?! Ну да, обидно, трудно… А мне легко? Да разве я виноват, что попал в такую кошмарную ситуацию? Но я же не отрекся от тебя (или отрекся?), да нет, я просил: потерпи, Наташа, подожди, Наташа, мы будем вместе, я ведь люблю тебя, сейчас даже больше, чем раньше (а возможно ли это — больше?). Я люблю… я не могу без тебя, Наташа!

А ты решила замуж выйти?..

Всю дорогу до общежития Сергей мысленно разговаривал с Наташей, как будто она стояла рядом. Убеждал, умолял, упрекал, клялся в любви, обещал в скором времени решить все проблемы, хотя и не знал, как именно. Иногда, заметив удивленные взгляды пассажиров, понимал, что бормочет вслух, забывается — так велико было напряжение.

В общежитии, однако, он не решился идти сразу к Наташе — испугала страшная мысль: вдруг она не одна? Зашел к Вадиму Ивановичу узнать, приходит ли кто к Наташе в гости, остается ли у нее на ночь.

Вадим, согнувшись, рылся в среднем ящике письменного стола, видимо, что-то искал. Дернул ящик на себя, вывалил содержимое прямо на пол.

— Привет, Вадик. Ты уже с утра какой-то чересчур озабоченный.

— А-а, Серега, привет. — У Вадима было бледное, взволнованное лицо. — Будешь тут не озабоченным… Такие дела творятся, просто кошмар.

— Да что случилось? Наташа в порядке?

— Вот уж случилось, так случилось… Наташа? Наверное, честно говоря, я ее несколько дней не видел.

Сергей с облегчением вздохнул, ну слава Богу, если что и случилось, так не с ней.

— А ты не знаешь, к ней в гости кто-нибудь захаживал в последние дни?

— Вроде нет… не знаю. Да где же эта чертова тетрадь? Вот что, Серега, ты, если хочешь, подожди меня здесь. Там такое творится, и милиция, и кого только нет. Не знаю, когда вернусь, но лучше заскочи как-нибудь в другой раз. Лады?

— Да, конечно, извини.

…Наташа открыла дверь, даже не спросив, кто стучит. Молча посторонилась, пропуская его в комнату. Она была еще красивей, еще желанней, еще роднее, чем он видел в своих мечтах.

— Наташа… — прошептал Сергей и, шагнув к ней, обнял, жадно поцеловал ее теплые губы.

— Сережа… Как хорошо, что ты пришел… ты отделался от приставучей дамы?

— Нет, я специально пришел утром, чтоб никто не узнал об этом. Понимаешь…

Она резко оттолкнула его.

— Тайком, значит, пробрался? — Как изменился ее голос! — Конечно, тебе запретили со мной встречаться, бывать где-то вместе. Я же дура необразованная, бедная плебейка, всю биографию тебе могу испортить! — Она усмехнулась. — Мой дорогой граф!

— Ты истинная казачка, Наташа, — попытался шутить Сергей. — Если что-то не нравится — руби сплеча, а разбираться потом будем.

— Казаки, Сережа, тем и отличаются от холопов, что у них крепостного права никогда не было, и унижений они не терпели.

— Я слышал, ты замуж собираешься. Это правда?

— А тебе какое дело?

— Такое, что я люблю тебя! Наташа, ты слышишь?

— Хорошо, что я не согласилась выйти за тебя замуж. Да и теперь думаю, если когда-нибудь мы будем вместе, вдруг потом тебя опять ограбят и найдется какая-то дама, купит моего Сережу на пару месяцев?

— О чем ты говоришь!

— Все о том же! Ты и сейчас пришел ко мне украдкой. Выходит, она не позволяет тебе видеться со мной.

Сергей опустил голову. Ну как ей объяснить, что Валет пообещал, что, если в течение месяцев четырех, от силы, полугода Сергей нарушит свое обещание не видеться с Наташей, у нее будут крупные неприятности. А Валет свое слово умеет держать. Если сейчас рассказать об этом Наташе, она испугается, будет ходить и оглядываться…