ORC : Niagara

Новиков, Николай Михайлович. Просто Наташа, или Любовь в коммерческой палатке : [Роман]. - М.: ЭКСМО, 1995. - 382 с. - (серия «Счастливая любовь»).

ISBN 5-85585-380-2  

Улица — молочная река с кисельными берегами: проезжая часть была усыпана лепестками с отцветающих абрикосовых деревьев, а по бокам, закрывая дома и заборы, яростно цвели вишни и алыча, лопались почки на яблонях. Сладкий запах заливал поселок Гирей, раскинувшийся на левом берегу Кубани. И тихо было на ароматных улицах: неслышно ходили люди, неслышно ездили машины и мотоциклы. Беззвучно и — как в замедленной киносъемке — все, казалось, не двигалось, а плыло. Деловитое жужжание пчел лишь подтверждало эти ощущения.

Черная «волга» аккуратно подъехала к железнодорожной станции. Водитель, пожилой, солидный мужчина в сером костюме, при галстуке и шляпе, явно не был «лихачом» и машину свою берег.

— Приехали, — Владимир Иванович повернулся к пассажиркам.

— Приехали, — вздохнула Клавдия Ивановна. — И зачем это нужно? Кругом такая красотища… — сердито добавила она, неловко выбираясь из машины.

— Это вы приехали, — с улыбкой объявила Наташа. — А я — уезжаю!

Владимир Иванович открыл багажник и неторопливо, не теряя солидности, принялся вынимать чемоданы и сумки. Составив их на землю у старого тополя, повернулся к Наташе:

— Ну, Наталья, желаю тебе успешной учебы. Возвращайся к нам, как это говорится, дипломированным специалистом. Нам таких как раз и не хватает сейчас. Ну, а ежели не поступишь или какие сложности появятся, возвращайся, и все тут. Место секретаря директора спиртзавода тебе всегда обеспечено. По крайней мере, пока директор — я.

— Спасибо вам, Владимир Иванович, — улыбнулась Наташа, открыв красивый ряд ослепительно-белых зубов. — И за то, что на работе относились ко мне хорошо, и за то, что проводили.

— Красивая, красивая, — покачал головой Владимир Иванович. — Да нет, это тебе спасибо, что согласилась передать Ирине банки-склянки всякие, соленья, понимаешь, варенья. А то мы с матерью чувствуем, дочке там, в Москве, по нынешним временам несладко живется.

— Конечно, я все передам Ирине, не беспокойтесь, — заверила его Наташа.

— И чего удумала? — в который уж раз вздохнула Клавдия Ивановна. — Куда, зачем? Ничего не понимаю.

— Чего, чего! — передразнил ее Владимир Иванович. — Учиться Наталья задумала, вот чего. И правильно делает, не век же ей сидеть у меня в приемной, грязных, злых слесарей сдерживать, чтоб не мешали совещание проводить. Глядишь, скоро сама начальником станет, нынче время такое — молодым всего достичь можно.

— Может, у вас, на спиртзаводе, и хорошо, — раздраженно сказала Клавдия Ивановна, — а у нас, на железобетонном, одна беда. Цены на арматуру, на цемент, на песок стали такие, что хоть вешайся. Мы тоже цены поднимаем, а люди не покупают наши плиты, столбы, перекрытия. Говорят, дорого. И что делать?

— Мама, вот я выучусь, приеду и соображу, что делать, — сказала Наташа. — И все будет замечательно.

Настроение у нее было отличное. Наконец-то решилась — и уезжает в Москву, поступать в Народную экономическую академию. Ни разу не была она в Москве. В Краснодаре была в прошлом году, поступала в Кубанский университет, да полбалла недобрала, в Армавире была, в Ростове-на-Дону. А в Москве… Но вот уже скоро, очень скоро окажется она в Москве. Не просто приедет поглазеть на город, а будет жить в нем. Учиться. В самой Москве!

— Ну, дорогие, я не стану ждать поезда, — покосился на часы Владимир Иванович. — Еще раз желаю тебе, Наташа, успехов. Учись. Грызи, понимаешь, гранит науки.

— Глядишь, и зубы повыпадают, — проворчала Клавдия Ивановна.

— Зубы выпадают от безделья, — с назидательным видом Владимир Иванович снова повернулся к Наташе. — Ирине привет передавай, скажи, скучаем тут без нашей артистки. А ты, Клава, перестань охать, лучше поддержи дочь, так сказать, морально.

— Боюсь я за нее.

— Спасибо, мама, поддержала! — засмеялась Наташа. — До свидания, Владимир Иванович, не скучайте тут без меня.

— А вот этого не обещаю, — усмехнулся он. — Второй такой красивой и умной секретарши во всем Гирее не сыскать, это уж точно. Ну, ладно. Поехал я.

Директор посигналил на прощанье, и «волга», плавно развернувшись, поплыла по молочной реке меж кисельных берегов. Наташа и Клавдия Ивановна, подхватив чемоданы и сумки, вышли на перрон.

— Адлерский идет следом за пригородным. Так что, приедешь в Кропоткин, с платформы не уходи. Дождись объявления, дождись поезда и садись в свой вагон. Досадно, что не могу тебя до Кропоткина проводить, обратно-то ехать не на чем. И как ты умудрилась взять билеты на вечерний поезд?

— На утренние поезда не было купейных мест, мама. А в плацкартном я не хочу ехать. Будет всякая шпана приставать.

— Я ж тебе вроде растолковала: в плацкартном как раз и не так опасно ехать, все на виду. А ну, как шпана окажется в твоем купе, закроют дверь и… Тогда что?

— Они в купе не ездят.

— Много ты знаешь. Билеты не забыла?

— Здесь они. — Наташа хлопнула рукой по сумочке, висевшей на плече.

— Деньги, документы взяла? — не унималась Клавдия Ивановна.

— Да взяла, взяла! Ну, мама, ты уже в сотый раз спрашиваешь об этом, — взмолилась Наташа.

— Так потому, что беспокоюсь за тебя, дочка. Одна ты у меня ведь. И чего удумала — в какую-то Москву ехать, в чертову даль? Жила бы дома, вышла бы замуж, внуков мне нарожала, как хорошо было бы! Вместе мы всякие проклятые перестройки переживем. А одна — как ты там будешь?

— А как Ирка живет в Москве одна? Учится в Щепкинском, скоро настоящей артисткой станет. А мне, значит, — сиди в Гирее, секретаршей у ее отца? Нет, мама, надо и мне самой на ноги становиться. — Ну, так поступила бы куда поближе, в Армавир, например, — стояла на своем Клавдия Ивановна.

— Ага, Ирка в Москве, а мне, выходит, дальше Армавира нельзя? Так, что ли, мама?

— Так, не так! — огорченно махнула рукой мать. — Живут же люди и здесь, и хорошо живут, у кого голова на плечах имеется. И никакая Москва им не нужна.

— Им не нужна, а мне нужна. Ты же читала, что в газете было написано: Народная экономическая академия, обучение бесплатное, стажировка в Европе, общежитие предоставляется. Где еще такое найдешь? Да нигде!

— Заладили, как попугай: Европа, Европа! А что там, в Европе, хорошего? Немцы живут, турки, так они и у нас есть. Вон, у Магмута два сына: один женатый, дом у него, дети, а другой — бандит. А немец Иван Шефер дом себе двухэтажный отгрохал, парники у него, зверьков разводит, нутрий, песцов. Заставь его в Германию ехать — не поедет. Потому что человек с умом может жить везде, а не только в Европе.

С ревом преодолев три ступеньки, на перрон вылетела «ява». Крутанувшись на месте, мотоцикл замер у железобетонной тумбы с тарелкой наверху и соском, из которого вяло сочилась питьевая вода. Мотоциклист, сдвинув на шлем очки, с довольным видом уставился на Наташу.

— Вот у кого ума нет и уже не будет, — осерчала Клавдия Ивановна. — Черти его принесли, не сам приперся.

— Опять ругаетесь, теть Клав? — Валентин Плешаков сидел на «яве», широко расставив ноги в стороны. — Смотрите, обижусь, как-нибудь плохо прицеплю бетонную плиту, вы ее только поднимете над вагоном, а она и грохнется вниз. И от вагона — одни щепки останутся.

— И будешь платить за вагон или в тюрьму пойдешь.

— Не беспокойтесь, теть Клав! Экспертиза докажет, что это вина крановщицы, уважаемой Клавдии Ивановны Колесниковой, а стропали тут ни при чем.

— Ты из-за этого и приперся сюда? — не выдержала Наташа.

— Почему из-за этого? — обиделся Плешаков. — Что, и пошутить нельзя? Я из-за тебя приперся. Держи! — Он лихо бросил букет тюльпанов.