И еще одна неделя московской жизни осталась позади. Самая сумасшедшая неделя в жизни Наташи. Днем они вместе с Сергеем сидели в палатке, торговали всякой всячиной — Наташа сама удивлялась, как быстро она освоилась с этой работой, вечером гуляли по Москве, ужинали в небольших кафе или перекусывали у таких же, как и та, в которой сами сидели, палаток, а потом, запасшись едой на ночь и утро (ночью больше всего хотелось есть), ехали в общежитие.

Всю эту неделю Сергей ночевал у нее. С того вечера, как упал в лужу и вымок. Наташа пыталась горевать по поводу утерянной девичьей чести, предполагать разные наказания за свою опрометчивую уступчивость, но — и не горевалось, и не предполагалось ничего плохого. Случилось то, что и должно было случиться: рядом с нею был красивый, умный, сильный и нежный парень, который смотрел на нее влюбленными глазами и старался предупредить малейшую ее прихоть.

Время от времени Наташа пыталась, из упрямства, что ли, представить, какие трудности ждут ее впереди, да разве может об этом думать счастливый человек?

Сергей несколько раз настойчиво предлагал ей пойти в загс и подать заявку или заплатить кому надо и сразу зарегистрировать их брак. Наташа отказывалась. Не потому, что не хотела этого, — хотела, еще как хотела! Но по-прежнему считала, что нужно повременить со столь важным решением и, конечно же, ей познакомиться с его родителями, ему — с ее мамой, вместе все обсудить, а тогда уже и в загс идти. Она ведь собиралась один раз в жизни выходить замуж. Но Сергей не спешил знакомить ее с родителями. Он прямо сказал, что сейчас его мать непременно будет против и отца настроит, потом жизни не будет. Лучше всего стать мужем и женой, а там пусть думают, что хотят. В этом случае им волей-неволей придется считаться с Наташей. Или немного подождать, пусть убедятся, что его намерения серьезны, и отступать он не собирается.

Наташа решила ждать. Собственно, это не было ожиданием — большего счастья, чем то, которое было, не могла себе представить.

Сергей накупил ей одежды — теперь Наташа ходила на работу в теплой «дутой» курточке красного цвета, джинсах «Левис» и сапогах-ботфортах. На голове — белый вязаный берет, из-под которого стекали на плечи каштановые с золотинкой пряди волос. Когда она впервые так оделась, Сергей даже присвистнул от удивления — какая женщина смотрела на него! Впрочем, не он один смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Мужчины постоянно кружили вокруг их палатки, покупали сигареты, зажигалки и ненароком предлагали Наташе куда-то пойти, поехать, полететь. Она в таких случаях тут же поворачивалась к Сергею, обнимала и целовала его. Разочарованные покупатели удалялись. Впрочем, на их месте тут же появлялись другие. Были и постоянные клиенты, которые покупали всякую мелочь.

— Я догадывался, что с твоим появлением наша прибыль удвоится, — недовольно бурчал Сергей. — Не знал только, что меня это будет жутко раздражать.

Она обнимала и целовала его, успокаивая таким образом. Действовало безотказно…

К палатке подошла женщина средних лет в красивом кожаном пальто, наклонилась к окошку.

— Что-нибудь хотите? — защебетала Наташа. — Выбирайте, у нас все хорошее, еще никто не жаловался.

— Не думаю, что среди ваших покупателей есть те, кто умеет жаловаться. — Женщина холодно и небрежно ткнула пальцем в Сергея. — Я бы купила вот этого балбеса.

Наташа с недоумением посмотрела на Сергея, потом опять перевела взгляд на женщину — шутит или серьезно говорит? В Москве ведь чего только нет!

— Продано. — Улыбаясь, Сергей развел руками почти так же, как граф Суворов в рекламе какого-то банка. — Ты опоздала, мама, я ведь предупреждал тебя.

— Может быть, познакомишь нас? — так же холодно и официально поинтересовалась женщина.

— С удовольствием. — Не вставая со стула, он только показал ладонью: — Наташа — Мария Федотовна, моя мама.

— Ты почему домой не приходишь? — не выдержала Мария Федотовна. — Если нашел себе девку, это не значит, что у тебя нет дома, нет моральных обязательств перед родителями!

— Я так и знал, что ты не скажешь «очень приятно». А насчет моральных обязательств — я их выполняю, каждый день звоню тебе и предупреждаю, что домой сегодня не приду.

— Сегодня, завтра, послезавтра! — закричала Мария Федотовна, размахивая руками. — Тебе нужно в аспирантуру подавать документы, о будущем думать! А ты чем занимаешься? Если уж так хочется, мог и эту, — она кивнула в сторону Наташи, — приводить на пару часов! Я уж потерплю.

— Мама, — еле сдержался Сергей, но лицо его будто окаменело. — Она мне нужна не на два часа в сутки, а на двадцать четыре. Когда поймешь это, пожалуйста, скажи, я буду позванивать. Может быть, мы придем домой и даже решим кое-какие вопросы. В аспирантуру я не хочу. Ты знаешь об этом.

— Я это знала, еще когда в школе училась: «Не хочу учиться, а хочу жениться», и смеялась над глупым недорослем. Вот уж не думала, что мой сын окажется таким же. Хорошо. — Мария Федотовна тяжело вздохнула, внимательно посмотрела на Наташу и даже улыбнулась ей, правда, невесело. — Может быть, мы все в чем-то не правы. Давай подумаем и встретимся денька через два. Есть?

— Да, мама, конечно, — кивнул Сергей.

Мария Федотовна еще раз вздохнула и, не прощаясь, ушла.

— Я не пойду! — категорически заявила Наташа. — И вообще, я больше не хочу с нею встречаться, она так смотрела на меня, так смотрела, как будто я… Прямо ужас!

— А ты как смотрела на меня вначале? — улыбнулся Сергей. — Это был не ужас, а, Наташка?

— Но ты же сам видел, Сережа, она меня ненавидит! Что я плохого ей сделала?

— Это сложный вопрос. Потом, я надеюсь, она будет смотреть на тебя так же, как ты сейчас, не в эту минуту, а вообще, смотришь на меня. Но пока вам лучше не встречаться… Ну что ты, глупенькая, расстроилась? Я ведь говорил тебе: пошли в загс. Ты хотела подождать. Хорошо, подождем.

— Мне страшно, Сережа. — голос Наташи дрожал. — Она, мне кажется, сделает все, чтобы нас разлучить.

— Ни за что! Я никому тебя не отдам, Наташа. — Он подошел к ней, присел на корточки, посмотрел в печальные глаза. — Ты веришь мне?

Наташа молча кивнула. За окном вовсю сияло солнце, этот апрельский день был теплым и ясным. Людской поток ни на минуту не иссякал на Калининском проспекте — как демонстрация; только вместо флагов и транспарантов — сумки, свертки, пакеты. И если вглядеться в отдельные лица, большинство из них напряжены, хмуры, злы. Вот и кольнуло в сердце предчувствие надвигающейся беды. Пыталась представить ее и не могла, а беда взяла и сама представилась. Вот она какая, вот откуда грозит опасность ее счастью. «Мог бы приводить ее на пару часов, если очень хочется…» Как же она, умная женщина, могла такое сказать? Совсем не зная ее, ни о чем не спросив, — как? Наташа всхлипнула.

Сергей обнял ее за плечи, прижался щекой к ее влажной щеке.

— Я тебя люблю. Если скажу, что никого так не любил, — это будет неверно. Я и представить себе не мог, что так полюблю женщину. Но это случилось. Ты — моя любимая, ты — моя единственная. Пожалуйста, не плачь, Наташа. Я не оправдываю мать, но понимаю ее. Мы долгое время жили очень скромно, отец был старшим научным сотрудником, никак не мог защитить диссертацию, мать боролась за правду в «Труде», если ее и печатали, то сокращали статьи в два-три раза и премии к праздникам не давали. В общем — куча проблем. А я был в школе отличником, занимался легкой атлетикой, играл на гитаре, уже в восьмом классе свободно говорил на английском, печатался в «Комсомольской правде», — пай-мальчик, да и только, опора и надежда родителей. Дальше — больше, они уже не сомневались, что сын станет по меньшей мере главным редактором «Правды» и покажет их врагам кузькину мать. И обеспечит им такой уровень жизни, какой и не снился. Я закончил журфак МГУ с красным дипломом, пошел работать в «Литературную газету»…