И только путники достигли первых деревьев, из лесу раздался крик:
- Эй вы, триста молодцев с Цзыцзиньских гор! Оставайтесь на своих местах, зря не пугайте девицу с парнишкой.
Из-под деревьев прыгнули на дорогу трое с ножами. Погонщики побросали поклажу и пустились наутек. Вань Сю-нян, ее брат и слуга Чжоу Цзи остановились ни живы, ни мертвы.
- А ну выкладывай деньги, кому жизнь дорога!
Молодой Вань велел слуге достать серебро. Чжоу Цзи вытащил слиток в двадцать пять лянов и протянул Цзяо Цзи.
- Ну и ловкач! Хочешь отделаться каким-то огрызком? - взревел Меченый, схватился за нож и замахнулся на слугу.
- Мы вам дадим еще, если нужно! - вскричала Вань Сю-нян. Меченый поднял короба и пошел к лесу.
- Железный монах! Так это ты нас ограбить решил! - раздался вдруг крик молодого Ваня.
Слова эти встревожили Меченого. "Еще не легче, - подумал он, бросая короба на землю. - Если их сейчас отпустить, завтра все станет известно в Сянъянской управе. Сначала схватят Монаха, а за ним и нас".
Разбойники подбежали к молодому Ваню, взлетели в воздух ножи и...
Отлетело бренное тело,
словно легкий ивовый пух;
Рвутся лотоса тонкие нити,
жизнь угасла, пресекся дух.
Одним ударом Меченый повалил молодого Ваня, а вторым прикончил слугу. Разбойники оттащили тела в лес и снова подняли короба с вещами. Железный монах взял под уздцы коня молодого Ваня, а главарь - лошадь Вань Сю-нян. К ночи они добрались до хижины Меченого и тут же устроили пиршество с закусками и вином, которые принесли из харчевни. Потом разбойники вынули из коробов драгоценности и платья и принялись делить добычу на три равные части.
- Вещи мы разделили, а женщину я беру себе, - сказал главарь. - Она станет моей женой.
Так Вань Сю-нян осталась в доме Меченого и прожила в нем не один день. Чтобы избежать смерти, ей приходилось хитрить и задабривать разбойников сладкими речами. Главарь часто уходил на промысел, а после очередного грабежа возвращался домой, чтобы набить живот и выпить. Однажды он сильно захмелел. Воистину:
Три чарки бамбуковой водки
Проникнут в самое сердце,
А на щеках вдруг вспыхнут
Два персиковых цветка.
Так вот, когда он опьянел, Вань Сю-нян обратилась к нему с такой речью:
- Тебя все величают почтенным господином. Но как гласит поговорка: "Собак и коней отличают по масти, а у людей есть имена и фамилии". Ты мой муж, и я хочу знать, как тебя зовут.
Бандит, удоволенный и разомлевший, ответствовал:
- Я человек, знаменитый в Сянъяне. Ты, верно, не догадываешься, кто я, но я могу тебе сказать. Вот только у тебя от страха душа уйдет в пятки. - Он задрал штанину и показал на ногу. Она увидела несколько красных знаков. - Имя мое - Мяо Чжун по кличке Десять Драконов!
Но, оказывается:
У стен есть чуткие уши,
Живые за окнами души.
И правда, слова главаря услышал Меченый, который как раз в это время оказался возле окна. "Напрасно вожак раскрыл этой бабе свое имя", - проворчал он и вошел в дом.
- Старший брат! - обратился он к главарю. - Дело такое, что придется теперь "боднуть корову"!
На языке бандитов это означало: кого-то прикончить. Вы уже догадались, конечно, что Меченый предлагал разделаться с Вань Сю-нян. Недаром ведь есть поговорка:
"Своди траву под самый корешок,
Иль вновь она весною даст росток".
Но Десять Драконов был против.
- Мы разделили деньги и вещи. Я взял больше всего лишь на одну - вот эту женщину. А ты, выходит, завидуешь мне? Зарезать ее хочешь? Дудки! Она мне жена, и наши дела никого не касаются!
- Рано или поздно из-за нее выйдет несчастье. Она нас погубит, - сказал Меченый.
На этом разговор и кончился. Но однажды, когда главаря не было дома, Меченый решил осуществить свой план. "Много раз я советовал брату прикончить эту бабенку, да он ни в какую. Ни сегодня, ни завтра не хочет, и все тут. Что ж, придется исполнить вместо него, чтоб беду отвести!" У него был длинный острый нож с короткой рукояткой. Тыльная кромка ножа была широкой и с острым лезвием образовывала как бы треугольник. Разбойник всегда держал свое оружие за пазухой в ножнах. С этим ножом он и появился в комнате, где сидела Вань Сю-нян. Схватив одной рукой женщину за волосы, Меченый занес нож над ее головой, но тут кто-то сзади схватил его за руку. Оказывается, это был Мяо Чжун.
- Ты все-таки решил погубить ее, несмотря на мой приказ.
Меченый опустил оружие.
- Я уведу ее из твоего дома, - продолжал Мяо Чжун. - Иначе ей здесь не жить.
Тем временем наступил вечер, и... послушайте-ка вперед известные строки:
"Вот огненный круг покатился на запад,
А яшмовый заяц привстал на востоке.
К себе со свечой удаляется дева,
Бросает уженье рыбак до рассвета.
В траве замелькал светляка огонечек,
Луною подсвечено облако в небе".
Так вот, наступил вечер. Подошло время первой стражи.
- Вань Сю-нян! - обратился к молодой женщине Десять Драконов. - Здесь тебе оставаться опасно. Меченый только и думает, как бы прикончить тебя.
- Что же делать, мой господин?
- Я знаю что делать! - проговорил Мяо Чжун. Он посадил женщину к себе на спину и вышел из дому. Десять Драконов шагал всю ночь, а когда рассвело, путники оказались возле неведомой хижины. Мяо Чжун опустил женщину на землю и постучал в ворота.
- Сейчас, сейчас! - раздался голос, и на пороге появился слуга.
- Пойди скажи хозяину, что у ворот господин Мяо, - сказал Десять Драконов.
Слуга ушел, а через некоторое время у порога появился хозяин дома.
Синими цветами куртка вышита,
Шляпа с твердой тульей за спиной.
Стянуты штаны красивым поясом,
Шелковые туфли на ногах.
Мужчины поклонились друг другу, и хозяин позвал их в дом. Вошли они в комнату для гостей.
- Хочу побеспокоить вас одной просьбой, старший брат, - обратился к хозяину Мяо. - Нельзя ли оставить у вас эту женщину?
- Что ж, оставляйте, - кивнул хозяин.
Мужчины выпили несколько чарок вина, позавтракали, и Десять Драконов ушел. Хозяин показал гостье в сторону внутренних комнат.
- Вам, надеюсь, ясно, что господин Мяо продал вас мне, - сказал он Сю-нян.
Женщина заплакала. И понять ее можно, не правда ли?! Тут уместны такие стихи, сложенные на мотив "Куропатки":
"Рассыпана ль жемчуга нить?..
Осенним обилием рос
Бегут и бегут по щекам
Потоки жемчужинок-слез.
Вот так и бамбук окропить
Они на Сяншуе смогли,
Разрушили стену они
На многие, многие ли.
Я милого помню любовь...
Слабеет, уходит она.
Так яшма-душа отлететь
Навечно обречена.
Подолгу смотрю я на твой
Оставленный некогда плат,
И новое горе растет,
И старые раны болят".
