Видя, что сын Цуя не едет, дочь фанъюя занемогла от сердечной тоски. Целыми днями лежала она на циновке, а по прошествии полугода скончалась. Родители скорбно оплакали ее. Во время обряда положения в гроб мать захотела сказать ей слова утешения. Она взяла золотую шпильку-феникс и со слезами сказала: "Это подарок твоего жениха. Ты умерла, и я остав-ляю тебе шпильку, чтобы и в ином мире она служила тебе". И она продела шпильку в узел ее волос. Так со шпилькой ее и похоронили.

Минуло два месяца после похорон, и приехал молодой Цуй. Фанъюй принял его, осведомился, как он жил эти годы. Цуй рассказал: "Отец мой служил уездным судьей в Сюаньде. Недавно он опочил. Матушка скончалась много лет назад. Я только что снял траурное платье и, не посчитав за даль тысячу ли, приехал к вам". Фанъюй прослезился: "Несчастна судьба у моей Син-нян. Все время она думала о вас и занемогла от тоски одиночества.

Сполна испила она горечь обиды и два месяца назад умерла. Гроб с ее телом уже погребен". Затем фанъюй повел юношу во внутренние покои. Поминая усопшую, он возжег пред алтарем бумажные деньги. Дом его огласился горестными стенаниями. Фанъюй сказал: "Родители ваши умерли, господин. Вы проделали дальний путь. В моем доме вы обретете кров и пищу. Сын моего друга - это словно бы и мое дитя. А если б не смерть Син-нян, мы с вами бы породнились".

Он велел отнести вещи студента в маленький кабинет неподалеку от ворот.

Прошло с полмесяца. Наступил день поминовения. Фанъюй недавно похоронил дочь и потому вместе с семьею пошел на кладбище.

Здесь следует заметить, что у покойницы была сестра по имени Цин-нян, семнадцати лет от роду. Она пошла на могилу сестры вместе со всеми.

В доме остался один только молодой Цуй. Ему поручили присматривать за усадьбой.

Была уже непроглядная темень, когда Цуй вышел встретить их у ворот.

Семья фанъюя прибыла на двух паланкинах. Один паланкин миновал Цуя и скрылся во внутреннем дворе. Когда же мимо Цуя проносили второй паланкин, из него вдруг что-то выпало и звякнуло оземь. Цуй подождал, пока пройдут носильщики, и быстро поднял вещь. Это была золотая шпилька.

Цуй хотел было отнести ее во внутренние покои, но двери были уже заперты, и он не смог войти в дом.

Воротясь к себе, он засветил свечу и предался одиночеству. Он размышлял о том, что сватовство его закончилось ничем, что он одинок как перст и никому не ведомо, как долго он еще проживет у чужих людей. Не раз и не два он грустно вздохнул. Он склонился уже головою к подушке, когда послышался стук в дверь. Он спросил, кто там. Ему не ответили. Постучали второй раз. Затем- в третий. Цуй вышел взглянуть, кто это. За дверью стояла красавица. Увидев, что дверь открыта, она подобрала юбку и вступила в комнату. Студент изумился. Девушка была смущена, стояла, потупив голову. И все же речь ее, к нему обращенная, прозвучала изысканно и приятно:

"Молодой господин не узнает меня? Я младшая сестра Син-нян. Имя мое Цин-нян. Вчера я обронила тут шпильку. Быть может, вы ее подняли?"

И сей же миг вцепилась она в Цуя и повлекла его к ложу. Памятуя о благосклонности, с которой отец девушки принял его, студент решил было презреть ее любовь. Он сказал: "Не смею!"

Он сопротивлялся из всех сил, но девица не унималась. Покрывшись краскою гнева, она воскликнула: "Отец мой принял вас как должно, со всем радушием, как родного племянника, поселил вас в своей усадьбе у ворот. А вы теперь, пользуясь темнотою, заманили меня. Каковы были ваши намерения?! Что, если я расскажу обо всем отцу, а он подаст на вас судейским жалобу? Они ведь не попустят вам вашей вины!" Студент затрепетал от страха. Он не имел более сил противиться и покорно пошел за нею. На рассвете она удалилась.

С той самой ночи, едва стемнеет - она являлась, а чуть светало - она уходила прочь. Хождения ее в комнату Цуя, что подле ворот, продолжались уже много более месяца. Однажды ночью она сказала Цую: "Я. живу в тереме, находящемся глубоко, ваше жилище удалено за грань подворья. Никто пока не догадывается о наших встречах. Но я сердечно тревожусь, что на пути любви нашей слишком много препон. Любовным встречам встречам легко помешать. Однажды поползет молва и все раскроется. Нас обвинят в преступлении в отчем доме и накажут. Закроют клетку, да запрут попугая, убьют дикую утку - спугнут мандаринских уточек-неразлучниц. Но не окажется ли обузой вашей добродетели то, что услада моему сердцу?! И не лучше ли упредить события и бежать "с цельною яшмой за пазухой"? Не скрыть ли следы свои в глухом селении, не затаиться ли в чужедальней округе? Тогда-то мы и сумеем на воле и в согласии дожить до старости".

Студент счел ее план удачным и сказал: "В словах твоих есть смысл, я подумаю над ними". Она ушла, а он отдался своим горьким думам. Он по-прежнему одинок. Он давно ничего не знает о своих родственниках. О, если бы убежать и скрыться, но куда и где?! Вдруг вспомнил, что отец некогда говорил ему о старом своем слуге Цзинь Жуне, человеке чести и долга. Живет он где-то в месте Люйчэн, на реке Чжэньцзян, пашет землю и сеет зерно. "Отправлюсь к нему, - решил студент, - авось он меня не отвергнет?!"

На другую ночь в пятую стражу студент и девица собрались налегке и покинули дом. Сели в наемную лодку, миновали Гуа-чжоу, добрались до Даньяна и там принялись расспрашивать о Цзинь Жуне. Он и вправду жил в тех местах, семья его не ведала нужды, а сам он был старостою стодворки. Цуй возликовал и не медля направился к воротам усадьбы Цзинь Жуна. Поначалу хозяин не узнал его. Лишь когда студент назвал фамилию, имя и должность отца, присовокупив еще и свое детское имя, Цзинь Жун признал гостя. Заплакав, он поставил поминальную таблицу с именем старого господина, затем, почтительно поддерживая студента, с поклоном его усадил: "Значит, вы - молодой господин".

Студент поведал ему о причине своего прибытия. Цзинь Жун освободил парадные комнаты и поселил в них студента. Служил Цую так, словно это был его старый господин. Снабдил беглецов платьем и пищей и старался во всем угодить им.

Год минул с той поры, как студент поселился у Цзиня. Однажды девица ему сказала: "Все началось с того, что, страшась родительского наказания, я, подобно Чжо Вэнь-цзюнь, бежала с господином. Как говорят, "старые хлеба кончились, новые уже созрели". Людям присуща любовь к детям, и если мы вернемся по своей воле, то испытаем радость встречи и будем прощены. Ведь нет большего благодеяния, чем то, что отец с матерью произвели нас на свет. А разве наша жизнь не есть воздаяние за милость?"

Студент внял ее словам. Они переправились через Янцзы и вступили в город. Но, прежде чем идти им к родителям, она сказала: "Уж год, как я бежала из дому. Наше возвращение будет для них неожиданным. Они разгневаются. Не лучше ли вначале пойти вам, подготовить их и все разузнать, а я тем временем привяжу лодку и стану ждать вас тут".

Цуй уже тронулся в путь, когда она окликнула его. Протянув ему заколку-феникс, она сказала: "Если вам не поверят, покажите эту шпильку". Цуй подошел к воротам усадьбы. Фанъюй, узнав о его приезде, радостно вышел навстречу. Однако вместо приветствия Цуй начал с признания: "Не переменишь день нынешний на день прошедший, но я все же пришел к господину, ибо на душе у меня неспокойно. Я спешил, потому что виноват пред почтенным отцом. Но вижу с радостью, что вы не корите меня". Цуй распростерся ниц, не смея поднять головы. Сказал еще, что, несомненно, достоин смерти, и замолк. Фанъюй переспросил: "О какой вине изволите вы говорить? Я ничего не знаю. Соблаговолите объясниться, рассейте мое недоумение". Тогда только Цуй поднялся и заговорил: "Речь идет о тайном деле, свершившемся за пологом опочивальни. Ваши сын и дочь, обуреваемые страстью, отяготили себя славою презревших долг: преступили закон, завязав потайные узы и поженившись без ведома родителей; затем бежали украдкой и скрылись в деревне. Целый год не давали вестей о себе: не писали писем, не послали даже привета. Чувства наши искренни, мы покойны и счастливы, как то и надлежит супругам, но смеем ли мы позабыть о родительских благодеяниях. Ныне я почтительно привел вашу любезную дочь под отчий кров. Распростершись ниц, уповаю, что вы поверите в искренность наших чувств и разрешите тяжелую нашу вину - дозволите нам, словно чете фениксов, вместе дожить до глубокой старости. Великий муж снисходителен к беззащитной любви - дети обретают радость семейного очага. Ласкаюсь надеждой на состраданье родителя!"