Призвав его к себе, Гэндзи спросил:

"Ну, что? Значит, она скончалась уже наверное?" - и, закрыв лицо рукавом одежды, заплакал. Заплакал и Корэмицу.

"Да! Жизни ее пришел конец! Оставлять ее такое долгое время было неудобно, и я сговорился с одним знакомым мне почтенным старым бонзою на завтра: свершить, если день будет хорош, то, что нужно", - сказал он.

"А что с той женщиной, что была при ней?" - спросил Гэндзи.

"Похоже на то, что и она не выживет! Сегодня утром она "пыталась было броситься вниз с горы", в полном душевном расстройстве крича: "Я - за госпожою!" Она было объявила, что пойдет расскажет про все у них в доме, но я ее уговорил: потерпи немного! Сначала обдумаем все хорошенько... " - рассказывал Корэмицу, и Гэндзи нашел, что он поступил правильно.

"А я тоже страдаю ужасно. Сам думаю: уже не случится ли что-нибудь и со мною... "

"Ну, что вы там еще придумали!.. Ведь то, что произошло, - вещь неизбежная. Со всеми так будет. Если же вы хотите, чтоб никто об этом не проведал, Корэмицу возьмет все на себя и сделает все, что следует", - говорил Корэмицу.

"Ты - прав! Я и сам так думаю; но мне тяжело, что из прихоти своего сердца я убил ее понапрасну и теперь понесу на себе ее ненависть и скорбь. Смотри, ты не рассказывай ничего даже сестре своей. Тем более же матери-монахине. Она всегда предостерегала меня, и мне теперь так стыдно перед нею... " Так замкнул уста Корэмицу Гэндзи.

Прислушивавшиеся к этому разговору женщины в доме Гэндзи дивились между собой:

"Что за диковина! Говорят, что осквернился, не идет во дворец, шепчется там и вздыхает... "

Гэндзи снова заговорил о похоронах.

"Смотри сделай же все как следует!"

"Уж конечно! Тут ничего трудного и нет", - ответил Корэмицу и поднялся, чтоб уходить. Тут Гэндзи в сильнейшей тоске заявил:

"Я знаю, что это - неудобно, но я не в силах не повидать еще раз останки Югао. Я поеду с тобою, верхом на коне!"

Корэмицу считал это лишним, но все же сказал:

"Если вы уж так хотите, то делать нечего. Только едем скорее, чтобы вы успели вернуться домой до ночи".

Гэндзи переоделся в ту самую охотничью одежду, которую он изготовил себе для последнего времени, и вышел из дому.

На сердце у него было мрачно, и страдал он невыразимо. "Что, если и я на этом необычном пути повстречаюсь с такой же напастью?" - волновался он и никак не мог совладать со своею печалью.

"Увижу теперь все, что осталось от Югао, и когда, в каком мире мне придется повстречаться с ней опять?" -думал он.

Отправился он, как обычно, с одним Корэмицу и слугою.

Путь показался ему очень длинным. На небе светила полная луна. Впереди - у реки Камогава - мерцали огоньки. При виде кладбища, - как пи было оно неприятно в обычное время, - теперь он не почувствовал ничего.

В сильнейшем волнении прибыл он к месту. Место было мрачное; рядом со столиком стояла часовенка: здесь жила отдавшаяся исполнению буддийских обетов монахиня; и все вокруг имело весьма печальный вид. Сквозь щели домика просвечивал огонек светильников. Изнутри доносился голос плачущей женщины, снаружи же беседовали друг с другом двое-трое бонз. Они читали молитвы, - причем нарочно не возвышали голос. В самом монастыре вечерние службы уже закончились, и вокруг была тишина. Только в стороне Киёмидзу виднелось много огоньков, и там было много народу.

Когда бонза, сын этой монахини, начал мерным голосом возглашать священную сутру, у Гэндзи из глаз хлынули безудержные слезы.

Он вошел в домик. Спиною к свету за ширмой лежала Укон. Видно было, что она находилась в состоянии полного отчаяния. Взглянув на Югао, Гэндзи не ощутил никакого неприятного чувства: она была необычайно прелестна, и вид ее ничуть не изменился против обычного. Схватив ее за руку, он воскликнул:

"Дай мне еще хоть раз услышать твой голос! И что это за судьба наша такая? Так недолго пришлось мне любить тебя всем сердцем, и вот теперь ты бросила меня и погрузила в пучину смятения. Это ужасно!" И, не щадя голоса, он рыдал без конца. Бонзы, не зная, кто такой этот молодой господин, дивились всему и сами проливали слезы.

Обратившись к Укон, Гэндзи проговорил:

"Поедем со мною ко мне в дом!"

Но та отвечала:

"Как я могу расстаться с той, к кому так привыкла, с кем не разлучалась в продолжение долгих лет, с самого детского возраста? К тому же и люди станут расспрашивать меня: "Что сталось с госпожою?" И само по себе все это печально, а когда станут еще наговаривать на меня, что я виновата, будет совсем ужасно! - говорила она и в душевном смятении рыдала. - Вслед за дымом ее костра - последую и я!" - воскликнула она.

"Конечно, все это так! Но ведь таков уж весь этот мир. Разлука, разумеется, не может не вызывать чувства скорби, но ведь, что ни делай, всем нам предстоит такая участь... Успокойся и положись отныне на мою помощь! - убеждал ее Гэндзи, а в то же время сам был совершенно безутешен. - Я говорю так, а сам чувствую, что не выживу долее... "

Тут вмешался Корэмицу:

"Ночь уже близится к рассвету. Пора ехать обратно", - сказал он, и Гэндзи, оглядываясь все время назад, со стесненным сердцем вышел из домика.

Дорога была покрыта росой, стоял густой предрассветный туман, и у Гэндзи было чувство, будто он блуждает неизвестно где. Всю дорогу в мыслях у него была Югао, лежавшая совсем как живая, прикрытая его пунцовой одеждой, той самой, что прикрывались они вдвоем на ложе. "Отчего так случилось?" - раздумывал он всю дорогу.

Видя, что Гэндзи не в состоянии твердо держаться на коне, Корэмицу ехал рядом и поддерживал его. Однако у береговых валов реки Камогава Гэндзи все же упал с коня и в бесконечном душевном волнении воскликнул:

"На такой дороге мудрено ли не потеряться совсем? У меня такое чувство, что вряд ли доберусь до дома... "

Взволновался и Корэмицу. "Хоть и говорил он, что чувствует себя крепким, но все же не стоило брать его с собою в такую дорогу!" - подумал он и в волнении то омывал руки в речной воде, то взывал к богине Каннон и не знал, что ему и предпринять.

Наконец, Гэндзи с трудом овладел собою и, молясь в душе Будде, кое-как поддерживаемый Корэмицу, добрался до дому.

Домашние только вздыхали по поводу его таких загадочных хождений позднею ночью и говорили друг с другом:

"Как это нехорошо! Последнее время господин наш как-то неспокоен, более чем обыкновенно; зачастил ходить по тайным свиданиям. Вчера он чувствовал себя таким нездоровым... И зачем ему понадобилось где-то скитаться?"

Гэндзи на этот раз слег уже непритворно и заболел не на шутку. Прошло два-три дня, и он совсем ослабел от болезни. Узнали про это во дворце и горевали там безгранично. Моления о его здравии возносились беспрерывно. Жертвоприношения, молебны, чародейские очищения - всего и не перечесть! Все переполошились: "Уж не будет ли и здесь, как всегда: люди беспримерно прекрасные - долго не живут на земле?"

Но, даже томясь и страдая, Гэндзи призвал к себе Укон и поместил в своем доме, в покое неподалеку от его собственного. Корэмицу же хоть и сам был в большом беспокойстве, но, овладев несколько собою, помогал ей устраиваться возле Гэндзи, так как она пребывала в состоянии полного отчаяния.

Ввиду того, что Гэндзи, едва только он чувствовал временное облегчение в своих страданиях, сейчас же призывал к себе Укон и держал ее возле себя, то скоро Укон ближе сошлась со всеми. Была она в темной одежде, и наружность ее была не из очень красивых, но все же она была молода и назвать ее безобразной было нельзя.

"Видимо, и я не выживу на этом свете... Разделю ее судьбу, судившую ей такие недолгие дни. Ты утратила в ней свою долголетнюю опору и, верно, очень скорбишь... Я и думал, что в утешение тебе буду - если выживу - обо всем заботиться для тебя, но скоро, наверно, и сам я присоединюсь к ней! Как все это грустно!.." - говорил ей Гэндзи наедине. Он был так слаб и так плакал, что Укон, забыв о своей собственной судьбе, с жалостью помышляла только о нем.