«Что же было в письме при этом?» - спросил Гэндзи.

«Ничего особенного, -ответил Тюдзё. - всего только одно стихотворение…

Она писала мне, чтоб я пожалел хоть нашу девочку.

Получил я это стихотворение, вспомнил про нее и отправился к ней. Она была, как всегда - ровна и приветлива, но в душе, видно, страдала… Все время смотрела молча перед собой в запущенный сад, где всюду на траве лежала роса. Рыдающими звуками звенели цикады, и видно было, что и она плачет вместе с ними… Словом - было совсем как в старинных романах.

Тут я сложил такое стихотворение:

Хотел утешить ее… сказал, что - не столько девочку, сколько ее я люблю. Она же мне в ответ:

По-видимому, на сердце у ней было очень грустно, но она сказала это просто, без особенного смысла и старалась усиленно не показать и виду, что в сердце у нее ревность. Все-таки слез сдержать не могла… уронила себе на колени несколько капель, но сейчас же стыдливо их подавила. Она считала, что будет совсем нехорошо, если я замечу, что она чувствует мою неверность. Поэтому, я успокоился и опять в течение некоторого времени не навещал ее. И вот - на этот раз она куда-то уехала, скрылась бесследно… Если она и живет на белом свете, вероятно, находится в очень бедственном положении… Что ж… ведь если бы она в те времена, когда я ее любил, давала мне понять, как она привязана ко мне, хоть немного бы выказывала мне свою ревность, так бы не получилось. Я бы не стал так ужасно забрасывать ее на долгое время и хоть и не сделал бы ее своей женою, но все же создал бы ей определенное положение, и наша связь могла бы длиться долго.

Мне было жалко девочку, и я всячески старался ее разыскать, но до сих пор не мог узнать, где она и что с ней. Она как раз может служить примером тех простых, скромных женщин, о которых говорил Самма-но ками. Я не представлял себе, что она так страдает от моей неверности, но любовь моя к ней никогда не исчезала…

В настоящее время я ее понемножку забываю, но она, думаю, меня не забывает… сидит по вечерам одна у себя и терзается сердцем. Да! Таких женщин сохранить около себя трудно… Они так ненадежны. Да и те, о которых сейчас говорили, - ревнивицы… Вспомнишь о них - приятно, а попробуй опять столкнуться на деле - они будут в тягость. Эта третья, что искусно играет на кото… Ей нельзя извинить пристрастие к флирту. У такой женщины, о которой я сейчас рассказал, никак не поймешь, что у них сейчас на сердце… «Не ревнует, - значит, равнодушна, любовник есть», - невольно возникает подозрение. И выходит, что нельзя различить, какая же из трех лучше. Таков уж этот свет! В конце концов - у всех свои недостатки, и сравнивать их друг с другом нельзя!» - так закончил Тюдзё.

Тут все заговорили.

«Где же ты найдешь женщину, чтобы имела одни прекрасные качества и никаких недостатков? На земле - по-видимому, нет. Уж не попробовать ли нам влюбиться в каких-нибудь небесных фей? Только от них будет нести буддизмом, и вообще еще неизвестно, что они собой представляют. Лучше от них подальше!» И все засмеялись.

Тюдзё обратился в сторону То-но сикибу.

Слушай, Сикибу, вероятно, у тебя есть что-нибудь интересненькое… Расскажи нам!» - сказал он.

«У меня? Низкого из низких? Что же у меня может быть такого, что бы вам стоило слушать?» - смущенно проговорил тот. Но Тюдзё горячо настаивал: «Скорей! Рассказывай…» Тот немного подумал и начал:

«Когда я был молодым еще студентом, я познакомился с одной женщиной, которую можно было бы назвать образцом учености. Женщина эта, - как и говорил Самма-но ками, - могла вести разговор и об общественных делах и вообще прекрасно знала жизнь. Со своей ученостью могла заткнуть за пояс любого второсортного профессора. Когда она с кем-нибудь спорила, выходило так, что тот принужден бывал умолкнуть. Познакомился я с ней по следующему случаю: в те времена занимался я с одним из профессоров; ходил к нему на дом и узнал, что у него много дочерей; улучив удобный момент, я повел нежные речи с одной из них. И вот ее отец - мой профессор, словно тот самый "хозяин", проведав об этом, шлет мне чарку для вина со словами: "Выслушай о том, что буду петь тебе о двух путях". Я, - хотя и не предполагал так свободно ходить к ней, но видя, что отец сам желает меня для дочери, - я стал продолжать свою связь с ней. С течением времени она сильно привязалась ко мне и всячески опекала меня. Даже на ложе она вела со мною ученые разговоры: поучала меня, как, например, вести себя во дворце... Когда писала мне письма, писала одними китайскими иероглифами, без примеси японских букв. Владела кистью она прекрасно, и если я теперь умею кое-как написать по-китайски, то только благодаря ей... Это благодеяние я всегда буду помнить. Однако жениться на ней я не хотел. Слишком уж учена она была... Будет у нее муж неученый, вроде меня, сделает что-нибудь неподходящее - жена сейчас же заметит, и ему будет стыдно... Нет, слишком тягостно постоянно следить за собой... Таким же, как вы, друзья, такая жена не нужна. Вообще говоря - мужчины очень любят перебирать: "Эта не хороша, та - не годится", - а если женщина им нравится, то не замечают за ней никаких недостатков; сама судьба влечет их: завязывают связи, невзирая на то, есть недостатки у женщины или нет. Мужчине хорошо. Он не очень чувствует, что нет на свете совершенных женщин", - говорил Сикибу.

Тюдзё хотел слышать дальше: "Любопытная женщина", -и требовал продолжения.

Сикибу был очень доволен, что его вызывают на дальнейший рассказ, и продолжал.

"Одно время я долго у ней не был. Прихожу раз после этого, вижу - ее нет в ее обычном помещении; сидит она в другой комнате и отгородилась от меня ширмой. "Ну, - подумал я, - если она, несмотря на нашу связь, загораживается от меня, значит, она досадует, что я долго у ней не был". Однако, с одной стороны, порывать с ней, воспользовавшись этим предлогом, было бы неудобно; с другой - я знал, что она умна и не из тех, что сразу же ударяются в ревность. Тут она слабым голосом мне и говорит: "Я уж долго болею, простудилась... и наглоталась лекарства. Оно ужасно скверно пахнет, и мне поэтому неловко с вами встретиться. Если У вас есть дело, скажите так, через перегородку!" Это было очень внимательно с ее стороны спросить, нет ли у меня дела, - но что мне было ответить ей в данном случае? Я только и мог сказать: "Ах, вот как?" - поднялся со своего места и направился было обратно. Ей, по-видимому, это было неприятно, и она громким голосом закричала: "Пусть рассеется запах... Приходите потом!" Не обратить на эти слова внимания и уйти было нехорошо: доставить ей неприятность. Я топтался на месте, не зная, что делать, и вдруг чувствую: ужасная вонь! Я не выдержал и бросился к выходу.

"Бросить ее, воспользовавшись этим случаем, было бы слишком жестоко", - подумал я и, оставив ей это слегка укоряющее стихотворение, вышел из ее помещения. По дороге меня догнала служанка и приносит ее ответное стихотворение: