— Знаю, — отвечала Софи и сказал неправду. — А что, в Париж чрез Женеву надобно ехать? — прибавила она.

— Через Женеву.

— Так поедемте лучше туда. Здесь решительно больше нечего делать.

— Как нечего? Гулять надобно! — возразил Бакланов.

— Мы и то уж нагулялись, — заметила на это Софи.

— Вот кататься бы в лодке! — продолжал Бакланов.

— Сегодня накатались! — опять объяснила Софи.

На другой день они в самом деле поехали на пароходе в Женеву.

При виде каменных тротуаров и с большими окнами магазинов, героиня моя точно ожила. Не теряя времени, она пошла и купила себе цепочку, часы, бинокль.

— У тебя ведь все это есть! — заметил было ей Бакланов.

— Но у меня все такое дрянное, — отвечала Софи.

— Где ж дрянное? — возразил он и пошел нанимать коляску, чтоб ехать в Ферней.

Проезжая мимо маленького, с памятником островка, Бакланов сказал Софи с увлечением:

— Это остров Жан-Жака Руссо!

Она кивнула головой, как бы дело шло о знакомом и надоевшем предмете. Дорога шла все в гору. Когда поднялись на довольно значительную вышину, извозчик обернулся и, указывая хлыстом на даль, проговорил:

— Это Монблан!

— Чудо, прелесть! — восклицал Бакланов.

Софи сидела молча.

Наконец они доехали до цели своей поездки.

— Это такой-то замок! — воскликнула Софи, увидя весьма небольшой домик.

Бакланов стал по ступеням крыльца подниматься с каким-то благоговением.

— C'est le salon de monsieur Voltaire! — произнес провожавший привратник.

Софи осмотрела кругом.

— Печи точно у старинных помещиков в домах, — проговорила она, как бы даже с сожалением.

На урне, стоящей на пьедестале, было написано:

— Тут пепел от его сердца хранится! — пояснил Бакланов.

Софи ничего ему на это не сказала, но сделала больше насмешливую, чем уважительную мину.

В спальне великого мыслителя и поэта они увидели альков с оборванным потолком и портрет императрицы Екатерины.

— Каким же образом тут портрет нашей императрицы? — спросила Софи Бакланова.

— Она была друг Вольтера, неужели ты этого не знаешь? — отвечал он ей.

— Очень мне нужно было это знать! — произнесла Софи.

Бакланов покачал только головою.

Он уж очень хорошо понимал, что подруга его для искусств, для поэзии, для красоты природы была решительно существо непроницаемое!

Поезд железной дороги не шел, а летел.

На станциях все красивей и красивей стали попадаться наполеоновские жандармы.

Софи свое запыленное личико обтерла одеколоном и поправила несколько свой костюм.

Бакланов, в каком-то лихорадочном волнении, беспрестанно заглядывал вперед.

— Видать уж! — произнес он, почти со слезами в голосе и откидываясь на спинку дивана.

— Я остановлюсь в гостинице Баден; а ты, пожалуйста, где-нибудь в другом отеле! А то в Париже пропасть русских… — сказала ему Софи.

— Хорошо… ты это мне пятый раз говоришь! — отвечал он ей с досадой.

Стали наконец мелькать дома чаще и чаще, и наши путешественники въехали под арки вокзала.

Вышли.

— Что-то увидим? — произнес Бакланов.

— Да и у меня сердце бьется, — отвечала ему Софи.

Софи, в покойном, красивом ремизе, весело мотнув головой, сейчас же скрылась в ближайшем переулке.

Бакланов взял себе другой экипаж.

— Куда угодно ехать господину? — спросил его извозчик.

— В какой-нибудь отель, недалеко от отеля де-Бад.

— В отель де-Лувр! — произнес кучер, получивший из отель де-Лувр более на водку, чем в других отелях.

— Ну хоть туда! — сказал Бакланов.

Солнце между тем светило полным своим блеском на белые дома и на гладко вымощенную мостовую.

При въезде на бульвары, у Бакланова наконец зарябило в глазах. Экипажи ехали ему навстречу, поперек, объезжали его. По тротуару, как бы на праздненство какое, шла целая непрерывная толпа народа, и все такие были по виду бодрые, нарядные, веселые. Прошел наконец и полк с барабаном, бой которого поднимал все ваши нервы. На каждом углу стоял городской сержант, в своей треугольной шляпе и синем мундире. При повороте, около Вандомской колонны, мелькнула площадь.

— Провезите меня туда, пожалуйста!.. — сказал Бакланов.

— Bien, monsieur! — отвечал с гордостью извозчик и повез.

— Pas si vite! pas si vite, mon cher! — говорил, беспрестанно приподнимаясь из экипажа, Бакланов.

— Это обелиск! — сказал извозчик. Он поставлен был на том месте, где казнен Людовик XVI и была гильотина.

— Но эти фонтаны, фонтаны. Боже ты мой! — говорил Бакланов, смотря на прелестные в самом деле фонтаны: из рогов изобилия, в руках нереид, огромными снопами била вода, и нимфы держали головы свои обращенными несколько назад, как бы смотря, туда ли она попадет, куда надо.

— Что это за здание? — спрашивал Бакланов, совсем как бы растерявшись.

— Тюльери!.. Император тут теперь живет, — отвечал извозчик.

Бакланов обернулся в другую сторону и замер от удивления.

— А это?

— Это, — отвечал извозчик: — Елисейские поля, а вон арка триумфальная. Это место, господин, хорошее, красивое!

— Чудо что такое! таких ощущений нельзя вдруг подолгу переживать: везите меня поскорее в отель!

Извозчик поехал.

— Это место хорошее, господин, хорошее! — повторил он в одно и то же время добродушно и многозначительно.

В отеле Бакланову предложили номер в пять франков.

В мило убранной комнате, с камином, с коврами, с мраморным умывальником, он наконец снял с себя пыльное дорожное пдатье и сел.

— Да, матушка Россия, да! — начал он вслух повторять: далеко тебе еще до Европы: и теплей-то она тебя, и умней, и изящней, и богаче.

Умывшись и переодевшись, он отправился в Пале-Рояль.

«Что такое этот Пале-Рояль? Вероятно, что-нибудь великолепное», — решал он мысленно, но, подойдя, должен был спуститься несколько ступеней вниз и очутился на каком-то четвероугольном дворе, окруженном со всех сторон домами с магазинами и ресторанами.

Он зашел в один из них и спросил себе обед.

— И это за четыре франка все, за наш целковый! — говорил он, допивая последний глоток довольно сносного вина.

Кофе пить он пошел в одну из бульварных кофеен.

Открывшись тут ему панорама показалась просто сказочною.

Начинали уже зажигать газ. Магазины совершенно показывали свои внутренние, богатые, красивые убранства. В каждом почти из них виднелось хорошенькое личико торгующей мадам.

Около Бакланова тоже сели две дамы. Одеты они были роскошно, но с заметно набеленными лицами, и как сели, так сейчас же постарались поднять высоко-высоко свои платья.

Бакланов им невольно улыбнулся. Они ему тоже улыбнулись.

— Этот monsieur очень хорош собой! — сказала одна из них, громко и явно показывая на него.

— Да, я желала бы его поцеловать! — отвечала другая.

Бакланову это несовсем понравилось; он встал и пошел.

Увидав на одном из домов надпись: «Hotel de Bade», он зашел и спросил о Софи.

— Mais madame n'est pas a la maison! — отвечала ему черноволосая привратница.

«Где ж это она, ветреница, до сих пор?» — подумал не без досады Бакланов и кликнул извозчика.

— Au Bal Mabil! — сказал он.

— Qui, monsieur! — отвечал тот и повез.

«Там, должно быть, что-нибудь вакхическое, одуряющее!» мечтал герой мой, проезжая Елисейскими полями.

Целая масса огня горела на воротах Баль-Мабиля.

Бакланов вошел не без удовольствия.

Свет и газ пробегал по газонам, светился в самых цветах и горел в разнообразнейших, развешанных по деревьям шарах.

Бакланов пробрался к толпе, где танцовали.

Две девицы, очень некрасивые собой, наклоняясь под музыку, поднимали платья.

Бакланову сделалось жалко, зачем это они делали.