Помещик потупился, а Сабакеев покраснел.

У Софи происходила сцена: к ней вдруг приехал Эммануил Захарович, в одно и то же время красный и зеленый.

— Я зе делал для вас все, а на меня зе писут! — закричал он на Софи.

— Что вы? — возразила ему та.

— Писут, сто я целовека убил.

— Кто на вас пишет? — спросила Софи.

— Вас зе брат писет… Я в острог его сазать буду.

В припадке гнева, Эммануил Захарович и не заметил, что Басардин был у сестры и сидел в соседней комнате. При последних словах его, Виктор вышел.

— Поди, он кричит на меня за тебя, — сказала ему Софи.

— Как вы смеете кричать на сестру мою? — придрался Виктор к первому же слову.

— Я не крицу. Вы зацем писете на меня? — отвечал Эммануил Захарович, попячиваясь.

— Я вас спрашиваю, как вы смеете кричать на сестру мою? — говорил Виктор, хватая Эммануила Захаровича за галстук. — Сейчас тысячу целковых давайте, а не то в окно вышвырну! — кричал он и в самом деле потянул Эммануила Захаровича к окну.

— Сто зе вы делаете! — кричал тот, отпихиваясь от него своими огромными но трусливыми руками.

— Боже мой! что вы? Звонят! Перестаньте!.. — говорила перепугавшаяся Софи.

Звонил Бакланов, который недавно лишь стал выезжать и приехал к первой Софи.

— Как вы похудели, кузен! — воскликнула та, сколько могла овладев собою и радушно встречая его в дверях.

— Что делать! Болен был.

— Но отчего же?

— Впечатление прошедшего меня так потрясло… — отвечал с улыбкой Бакланов.

— Какого же это прошедшего? — спросила Софи, как бы не поняв. Брат мой Виктор, — поспешно прибавила она потом, желая показать, что не одна была с Эммануилом Захаровичем, усевшимся уже в темном углу.

Виктор мрачно поклонился Бакланову. Ему всего досаднее было, что в такую славную минуту ему помешали.

«Его бы немножко только, — думал он: — в окно-то повысунул, он непременно бы тысячу целковых дал».

— Это кузен наш, Бакланов, — пояснила ему Софи.

— Нет, племянник, — поправил ее Бакланов.

— Ну, все равно, это еще лучше; вы меня, значит, должны слушаться.

— Во всем, в чем вам угодно и что прикажете! — отвечал Бакланов, вежливо склоняя перед ней голову.

Эммануил Захарович при этом пошевелился своим неуклюжим телом. Его, кажется, обеспокоила новая мысль, что, пожалуй, и этот братец за шиворот его тряхнет.

— Вы ведь здесь служите? — спросил Бакланов Басардина.

— Да, как же, по откупу-с, — отвечал тот с насмешливою гримасой. — Хочу, впрочем, бросить, кинуть, — прибавил он.

Бакланов придал своему лицу вопросительное выражение.

— В наше время стыдно уж… Тут такие гадости и мерзости происходят… — объяснил Виктор.

Бакланов при этом невольно взглянул на Эммануила Захаровича; но лица того было не видать, потому что он сидел, совершенно наклонив голову.

Софи тоже сконфузилась; но Виктор не унимался.

— Можете себе представить, — говорил он: — у нас ни один целовальник не получает жалованья, а, напротив, еще откупу платит. Откуда они берут, повзвольте вас спросить?

— Скажите! — произнес Бакланов тоном удивления (его начинало уж все это забавлять). — Говорят, они и прибавляют чего-то в вино.

— Чорт знает чего! Всего: и перцу, и навозу, и жидовских клопов своих!

Этого Эммануил Захарович не в состоянии был выдержать и вышел.

— Как это можно! — сказала Софи брату.

— Однако он премилый! — заметил ей Бакланов, указывая головой на уходящего Эммануила Захаровича.

— Ужасно! — отвечала она: — я видеть его почти не могу.

Вслед затем Софи однако вызвали в задние комнаты. Там разъяренным барсуком ходил Эммануил Захарович.

— Я зе для вас ницего не залел, а надо мной, знацит, только смеютца, — начал он.

— О, полноте, пожалуйста, отвяжитесь! — отвечала ему Софи.

— Езели теперица старого братца и этого нового, знацит, не прогоните, я денег давать больсе не буду…

— Ах, сделайте одолжение, пожалуйста; я только о том и молила Бога! — воскликнула Софи.

— Я зе не дурак!

— А когда не дурак, так и отправляйтесь — нечего вам здесь оставаться! — проговорила Софи и вышла; но в спальне у себя она встретилась с Виктором.

— Если ты, — начал он: — этому подлецу не скажешь, чтоб он дал мне тысячу целковых, я всю историю с тобой опишу.

— Пишите, что хотите! Что хотите! — отвечала с отчаянной досадой Софи, зажимая себе уши.

— Я все опишу, как он с мужем твоим поступал и как тебя потом опутал… Я не пощажу и тебя — мне, матушка, все равно!

— Виктор! — воскликнула Софи: — я просила тебя всегда об одном… оставь меня в покое. Брани меня, где хочешь и как хочешь, пренебрегай мною совершенно, но не ходи только ко мне.

— Ишь, как же, да! Ловка очень!.. Нет, шалишь! — отвечал он ей своим незабытым кадетским тоном. — Продалась жиду, дура этакая, да и в руки взять его не умеет.

— О, Господи! — стонала Софи, ломая руки.

— Я все напишу! Нынче не старые времена, — говорил Виктор, уходя.

Софи едва совладела собой и вышла к Бакланову.

— Что такое с вами? — спросил тот, сейчас же заметив ее встревоженное лицо.

— Ах, кузен, я отовсюду окружена врагами! — произнесла она, садясь около него.

— Э, полноте; неужели же и я ваш враг? — успокаивал ее Бакланов.

— Вы-то больше всех мой враг, — сказала Софи, покачав головою: — не была бы я такая, если б ты не поступил со мною так жестоко.

— Да, — произнес протяжно Бакланов: — но я имел на то большое право.

— Никакого! Никакого! — воскликнула Софи. — Я была чиста, как ангел, пред тобой!

— Ну!.. — произнес многозначительно Бакланов.

— Как хочешь, верь или не верь! — отвечала Софи, пожимая плечами. — Но, во всяком случае, я теперь просила бы тебя, по крайней мере, сохранить дружбу твою ко мне, — прибавила она, протягивая к нему руку.

— Но я-то дружбой не удовлетворюсь, — отвечал Бакланов, целуя ее руку.

— О, полно-ка, перстань, пожалуйста, шутить!.. — отвечала Софи, которая, в самом деле, в эти минуты было, видно, не до того. — От врагов моих лучше спаси меня! — говорила она.

— И грудью и рукой моей! — отвечал Бакланов: — но только опять повторяю: дружбой я не удовлетворюсь.

Софи посмотрела на него.

— Знаешь, мне ужасно неприятно и тяжело это слышать: неужели же я так уж низко пала, что меня никто хоть сколько-нибудь благородно и любить не захочет!

— О, Бог с вами, что вы, кузина! — перебил ее Бакланов.

— Да, я знаю, вы все думаете: «э, она такая, что от нее сейчас всего требовать можно… это не то, что наши жены, сестры… она женщина падшая!» — все это я, друг мой, очень хорошо знаю.

— О, Бога ради, кузина!.. — повторил Бакланов еще раз и во весь остальной вечер был глубоко почтителен к ней.

— Я у вас буду на этой же неделе, и вообще когда вы только позволите и прикажете, — сказал он, раскланиваясь при прощаньи.

— Пожалуйста! — повторила ему Софи свое обычное слово.

«Она чудная женщина! Чудная!» — повторял он мысленно всю дорогу.