— Перестаньте, Бакланов, перестаньте! — кричал во все это время молодой еврей.

Бакланов разбил себе ногу, руку, но ничего не сделал с ослом.

— Эмансипаторы тоже женские! — заключил он бешеным голосом.

Но Галкин успел уже в это время повернуть осла и уехать под гору.

— Вы ужаснейший чудак! — говорил он, обертываясь к Бакланову, которого главным образом в эти минуты взбесило то, что Софи проигрывала и, пожалуй, опять продаст себя Галкину.

Возвратившись с своей прогулки, он решился еще раз, и уже в последний, иметь с ней объяснение.

К удивлению своему, он на этот раз застал ее дома и, грубо отворив дверь, вошел к ней в номер.

Софи, с изнуренным и истощенным лицом, стояла около своего дорожного сундука и укладывала в нем.

Бакланов начал прямо:

— Вам, вероятно, приятно здесь, но я никак не мог этого сказать про себя, а потому я уезжаю.

— Я сама уезжаю, — отвечала она ему спокойно.

— Куда же это?

— В Париж.

— Но ведь мы, кажется, предполагали с вами ехать сначала в Швейцарию, подышать чистым воздухом.

— Поедемте в Швейцарию, для меня все равно, — отвечала Софи, садясь уже на стул.

Бакланов опять ожил от радости.

— У меня только денег нет; я должна спешить, — прибавила она.

— Да деньги у меня есть, возьмите на путешествие.

— Хорошо!..

Через несколько минут Бакланов решился ее спросить о главном:

— А что, Софи, вы много проиграли?

— Много, — отвечала она с улыбкой: — тысяч сорок франков проиграла.

— Сорок тысяч! Зачем же вы это делали?

— Так, от скуки… скучно… — отвечала Софи.

— Много ли же теперь у вас осталось от всего капитала?

— Немного уж! — отвечала Софи опять с улыбкой и затем, выслав Бакланова от себя, занялась своим туалетом, и к обеду вышла блистающая красотой и нарядом.

По Цугскому озеру к Арту шел пароход.

На нем ехали наши путешественники. Тут они уже входили в настоящие швейцарские горы, которые, сдавляя взор то зеленеющими, то обрывистыми и почти голыми скалами, окружали их со всех сторон. Неба чистого, голубого, блистающего полуденным солнцем, был виден только клочок. На нижних склонах гор были рассыпаны деревеньки, а на верхних — изредка мелькали пастушьи хижины. Все это как будто бы было на театре, а не в жизни и не на земле.

Бакланов беспрестанно повертывался из стороны в сторону.

— Нет, тут жить нельзя, — говорил он. — это слишком все как-то искусственно… Жизнь человеческая должна проходить обыкновеннее.

— Что в нашей-то обыкновенной жизни! Наскучила уж она! — возразила Софи.

— Посмотри, — прибавил он: — ты видишь дым около этой горы? Это облака.

— Это гора Риги! — объяснил им стоявший около них господин, в плоховатом пальто, но с чрезвычайно добродушною физиономией.

— Риги… Мы туда и поедем? — переспросил Бакланов.

— Туда, на самый верх; его еще не видать в облаках.

— Софи! Мы будем в этих облаках! — воскликнул Бакланов.

Но Софи в это время была занята другим. Она уже несколько минут не спускала глаз с того самого молодого англичанина, который подал ей перчатки в Бадене и который решительно теперь ехал по следам их: куда они брали билеты, туда и он.

Софи, конечно, на мгновение, но придала такое выражение глазам, что в значении ее взгляда не оставалось никакого сомнения; англичанин при этом слегка улыбнулся и потупился.

— Madame! — обратился к Софи господин в поношенном пальто (это был их проводник): — угодно вам пешком или на лошади ехать на гору?

— А как страшнее? — спросила она его.

— Некоторые дамы боятся верхом, а другие нет.

— Ну, так я поеду верхом и на самой сердитой лошади! Смотрите, такую мне и дайте!

— Вы получите коня, достойного вас! — сказал ей вежливый швейцарец.

Софи говорила громко и при том опять взглянула на англичанина.

Тот опять улыбнулся своею хорошею улыбкой.

Всего этого Бакланов или не видал, или не хотел видеть, и только, уж вслушавшись в последние слова Софи, проговорил:

— Что за глупости ехать в гору на сердитой лошади!

— Я так хочу, и в ледники еще пойду, — отвечала Софи.

Бакланов пожал плечами. Они, как выехали из Бадена, все ссорились.

В Арту проводник провел их в гостиницу.

Англичанин тоже пришел туда.

Софи переменила туалет и вышла в черном с длиннейшим шлейфом платье и шляпке a la Гарибальди.

Бакланов все это время был на улице и смотрел, чтобы в самом деле не привели бешеных лошадей.

— О, нет! У нас таких нет! — успокаивал его проводник.

Софи стояла перед зеркалом и начала поправлять свои волосы, которые, по густоте своей, никак не укладывались под шляпку.

— Как идет к вам этот наряд! — осмелился наконец обратиться к ней с первыми еще словами англичанин, и при этом весь вспыхнул.

— Вы находите? — спросила Софи.

— Да, — проговорил англичанин.

— Вы едете на Риги? — спросила его Софи.

— Д-да! — протянул еще раз англичанин. — А вы потом куда поедете? — прибавил он уже робко.

— В Париж.

— И я! — сказал англичанин.

— О, это хорошо! — воскликнула Софи и, молодцевато похлопывая себя хлыстом по платью, пошла навстречу Бакланову.

— Все готово, — сказал тот.

— Allons! — обратилась Софи к англичанину.

Тот пошел.

Софи, как только усадили ее, сейчас же начала свою лошадь бить хлыстом и поскакала.

— Софи! Софи! — кричал Бакланов, едва поспевая за ней.

Англичанин ехал от них в некотором отдалении около своего проводника, который нес ему плед, подзорную трубу и стулья в палках.

— Monsieur! — воскликнула вдруг Софи, обертываясь к нему: угодно вам ехать со мною рядом?..

Англичанин подъехал к ней.

Бакланов нарочно стал отставать, чтобы не подать виду, что ему неприятно.

— Поскачемте! Кто из нас кого перескачет! — сказала Софи: дайте руку; вот этак виднее, кто у кого впереди!.. — прибавила она, протягивая свою ручку. Англичанин, совсем сконфуженный, взял ее.

— Тише, тише, Софи! — закричал опять Бакланов, поскакав.

Проводники тоже бежали.

— Так, messieurs, нельзя! Нельзя! — говорили они.

— Так ездить на чужих лошадях нельзя! — передавал их слова Бакланов Софи.

— Я им заплачу! — отвечала та и вскоре потом, вместе с англичанином, совсем скрылась из глаз Бакланова и проводников, которые нашли их уже около маленькой гостиницы, где Софи преспокойно сидела и пила пиво.

— Что это, Софи: и пиво наконец пить! — воскликнул Бакланов, не могший удержать своей досады.

— Оно очень вкусно, — отвечала Софи и затем ловко и без всякой помощи сама вскочила в седло.

Проводник умолял ее ехать осторожнее.

Тронулись.

Дорога шла чем дальше, тем круче и опаснее. Там, где она суживалась и к ней с одной стороны прилегали нависшие скалы, а с другой — почти прямою стеной шел обрыв, которому дна было не видно, там именно Софи и начинала понукать лошадь. Умное животное не знало, как вести себя: оно и не слушалось ее слегка трусило…

Англичанин, на своем коне, преспокойно следовал за нею.

— Madame est fort imprudente! — восклицали почти беспрерывно проводники.

Вблизи самой гостиницы есть выдающийся мыс, по которому идут две дороги: одна несколько отступя, а другая по самой закраине, и с нее действительно открывался великолепный вид склонов гор, лесов… летевшие внизу в воздухе птицы казались маленькими черными точками… человек, двигающийся по одной из тропинок на утесе, понагнулся несколько вниз, и казалось, что вот-вот упадет; города и деревни представлялись шишками, пароход — крошечною лодочкой.

Сердце замирало, мутился разум глядеть вниз!.. Какое-то странное желание ринуться туда поднимало ужасом на голове вашей волос.

Софи нарочно поехала по прежней дороге. Лошадь ее раза два обрывалась в пропасть. Англичанин тоже проехал за ней; но Бакланов нет.

Перед отелем наконец они спешились. Горный воздух сейчас же дал себя почувствовать. Бакланов советовал Софи итти переодеться, но она отвечала ему только насмешливым взглядом.