После завтрака всех четверых вызвал к себе начштаба разведдивизиона капитан В. Абрамов и на каждого написал наградные листы для представления к званию Героя Советского Союза.

Никто из четверых – ни Михаил Минин, ни Алексей Бобров, ни Гия Загитов, ни Саша Лисименко еще не знали, что в этой беседе истекают последние минуты их заслуженной, но очень уж коротенькой славы, а начинается совсем другая, а точнее совсем по-другому героическая жизнь…

Не ведал о том и капитан Владимир Маков, на которого в эти минуты в штабе 79-го корпуса уже тоже был оформлен наградной лист[108]. В документе, завершающимся фразой «За отличное выполнение задания по форсированию водных преград, активное участие по захвату Рейхстага и водружению над ним знамени Маков достоин присвоения звания Героя Советского Союза», стоял «автограф» начальника штаба полковника Летунова. А сразу за ним размашистая подпись самого генерал-майора Переверткина.

Малоприятная весть, которую на рассвете, напоровшись на засаду в подвале, принесли Неустроеву разведчики, заключалась не только в пяти погибших товарищах.

Теперь, прежде чем что-либо предпринимать, требовалось точно установить, что это за подземелье и какие силы там сосредоточены.

Словно на удачу, в одной из комнат Рейхстага еще с вечера содержались взятые в плен гитлеровцы. На то, чтобы отконвоировать их в тыл ни времени, ни лишних людей не имелось. Зато теперь от них можно было получить весьма ценную информацию. Тем более что и переводчик имелся – рядовой Прыгунов. На передовую он попал, побывав до того в немецкой неволе, – работал на каком-то заводе. Там и по-немецки «балакать» научился.

Сведения, полученные от гитлеровского офицера, Неустроева сильно озадачили. При допросе он рассказал, что под Рейхстагом размещаются обширные помещения, связанные между собой многочисленными тоннелями и переходами. В них укрываются более тысячи человек горнизона во главе с генерал-лейтенантом, комендантом Рейхстага. Обороняющиеся располагают большими запасами боеприпасов, продовольствия и воды.

Даже если немец, беря на испуг, и сильно привирал, здесь, в стенах Рейхстага, на стороне противника был явный перевес в силах. Из этого Неустроев сделал вывод, что в подвал пока лезть не надо, а лучше держать оборону наверху, в зале, который начинался сразу же за входным вестибюлем. И при этом, разумеется, контролировать все коридоры, блокировать все выходы из подземелья.

На помощь извне – Неустроев в этом уже не сомневался – в ближайшее время рассчитывать было нечего. Потому что только что доставленный в Рейхстаг из полковых тылов завтрак явно был последним приветом из внешнего мира. Спорадическая доселе стрельба вокруг здания немецкого парламента быстро переросла в могучий гул артиллерийской канонады. Рейхстаг затрясло, как малярийного больного. А на Королевской площади вновь забушевал огромный смерч из огня и стали.

Пока связь еще действовала, Неустроев успел связаться с комполка и попросил сделать все, чтобы подавить, наконец, вражеские батареи в парке Тиргартен. Тех артсредств, которые до сих пор поддерживали его роты, для такой работы было совершенно недостаточно.

Но связь тут же оборвалась. А немецкие батареи в Тиргартен-парке как ни в чем не бывало снова, словно гигантский паровой молот, задолбили по Королевской площади, в очередной раз нарушив взаимодействие между основными силами и ворвавшимися в Рейхстаг частями. Часам к одиннадцати ценой больших потерь фашистам все же удалось подойти к зданию Кроль-оперы. В нем еще сопротивлялась часть немецкого гарнизона. Соединиться противнику не дали. Но та группировка, которая оказалась у здания Кроль-оперы, развернувшись основной массой сил к западному фасаду Рейхстага, открыла ураганный огонь по его парадному подъезду. Почти одновременно в самом здании гитлеровцы, стремясь во что бы то ни стало вырваться из подземелья, пошли на прорыв. В трех—четырех местах это им удалось. Через образовавшиеся бреши на первый этаж ворвались солдаты и офицеры противника. После ночного вывода из Рейхстага всех лишних с батальоном Неустроева остались несколько солдат-химиков с ранцевыми огнеметами.

Их попытки длинными языками пламени сбить наступательный порыв противника нужного результата не дали. Они лишь подожгли деревянные конструкции и горы бумаги, которой были забиты некоторые помещения Рейхстага. Когда же к этому добавились разрывы фаустпатронов, в разных местах стали возникать пожары, которые быстро слились в почти сплошную огневую массу. Уже через полчаса многие помещения на первом этаже оказались охвачены пламенем. Находившиеся в «доме Гиммлера» солдаты 150-й дивизии с тревогой следили, как через амбразуры замурованных кирпичом Рейхстаговских окон щедро повалил густой черный дым. Казалось, не только сражаться – просто находиться в этих условиях внутри здания было невозможно. На людях тлела одежда, обгорали волосы, брови. От дыма, который заволок все помещения, нечем было дышать.

Батальон Неустроева снова оказался в исключительно тяжелом положении. Связь с батальонами Давыдова и Самсонова оборвалась. Неустроев только мог догадываться, что они встречают огнем врага у стен Рейхстага с внешней стороны. Связи с комполка тоже не было. Правда, через некоторое время она снова вдруг заработала. Узнав, что творится в Рейхстаге, Зинченко предложил вывести батальон из Рейхстага, переждать, пока все в нем выгорит, а затем снова войти. Но сделать это уже было невозможно. Часть рот оказалась отсечена огнем. Как им передать приказ об отходе? Да и куда отходить: парадный подъезд находился у врага под прицелом. А в самом здании на бойцов надвигался огненный вал пожара. Батальон, по существу, оказался «в мешке».

Посовещавшись, комбат С. Неустроев и другие командиры пришли к выводу, что из здания на площадь лучше не выходить: там все равно поджидала смерть. А уж если погибать, то лучше «с музыкой» – драться в горящем Рейхстаге. Тактику подсмотрели у немцев. Те, стреляя из автоматов, швыряя гранаты через огонь, двигались за ним из одного выгоревшего помещения в другое и отбивали комнату за комнатой. Попытались действовать так же. В итоге в горящих залах, на лестницах и переходах вновь завязался кровопролитный встречный бой.

Почти не переставая, это распавшееся на схватки отдельных групп противостояние продолжалось весь световой день и часть ночи…

Чему стали невольными свидетелями воины других соединений, двигавшиеся к Рейхстагу с востока, то есть навстречу 3-й ударной армии. Из рассказа командира разведки 322-го артдивизиона особой мощности Валентина Чернышева:

«Я до сих пор храню в своем семейном архиве вот этот маленький листок из записной книжки. Тогда, весной 1945, я делал в ней всякие нужные для службы записи. Конечно, сейчас, по прошествии стольких лет, мне трудно припомнить, что же конкретно стояло за кратенькими пометками типа „Крив. мост – Шпрее“, „Высота 50,1 – Выстр. 200-й“ или „Стрелять по кв. 151“.

А вот что такое «кв. 105», где располагался Рейхстаг, запомнилось мне на всю жизнь. По нему мой родной отдельный артдивизион особой мощности не выпустил ни одного снаряда. Я, правда, как приказывали, «выдвинулся» и даже передал все необходимые данные для стрельбы, но в ответ услышал:

– Поражать не будем. Пехота возражает!

Оно и понятно. Уже с утра 30-го апреля части первого эшелона 3-й ударной армии вели бой, стремясь захватить Рейхстаг. В такой ситуации даже огонь легких полевых орудий, подавляющее большинство которых было вынуждено «работать» с закрытых позиций, вполне мог «сослепу» задеть своих. Что же говорить о наших особой, бетонобойной мощности снарядах: при их площади поражения последствия оказались бы куда печальнее…

Поэтому со своего нового наблюдательного пункта, который с утра 1 мая находился в сильно выгоревшем здании восточнее Рейхстага, я и мои подчиненные только наблюдали. Тем более что в оконные проемы очень хорошо просматривались Бранденбургские ворота, а немного правее наискосок от них – сам Рейхстаг.