– И где этот Казаков? Может, послать кого-нибудь навстречу? Кто-то из офицеров пошутил:

– Что ты, Степан, вертишься на месте? Снял бы сапоги – и вперед! За то время, что ты туда-сюда бегаешь, уже, поди, под Берлином был бы!

Неустроев сокрушенно покачал головой:

– Не могу терпеть больше. Уж несколько ночей подряд во сне вижу, как фашиста по Берлину гоняю.

Майор Казаков вернулся веселый, улыбающийся. И всем стало ясно: идем на Берлин!» [25]

С этого момента в подготовке войск стала просматриваться определенная направленность. На 12 апреля генерал Переверткин назначил у себя сбор командиров дивизий и полков. Цель сбора – штабные занятия «Бой усиленного стрелкового полка при прорыве сильно укрепленной и глубокоэшелонированной обороны противника». Для того чтобы максимально приблизить учения к реальной обстановке, занятия проводились на ящике с песком, где топографы в уменьшенном масштабе, но скрупулезно воссоздали местность, на которой корпусу предстояло разворачивать свое наступление.

Незадолго до наступления в 150-ю дивизию с проверкой прибыл сам командарм В. Кузнецов. Комдив Шатилов, еще до войны одно время служивший под началом генерал-полковника и знавший о некоторой его склонности к разносам, на всякий случай готовился к неприятностям. Но все прошло на удивление гладко.

Небольшой занозой остался в памяти лишь один эпизод, который Шатилов в своих мемуарах описывает так: «Мы с Василием Ивановичем обходили строй дивизии. Солдаты – старые и молодые – браво выпячивали грудь, застыв в положении „смирно“. Вдруг взгляд командарма задержался на двух пулеметчиках. Они стояли рядом – молодой парнишка и пожилой, степенный боец. На гимнастерке молодого красной эмалью и тусклым отблеском благородного металла светились три ордена и две медали. У старого не было ни одного отличия.

Кузнецов остановился перед этой парой.

– Вот, товарищ ефрейтор, – обратился он к старику, – посмотрите на своего соседа. Видите, сколько у него наград? А у вас ни одной. Хоть он гораздо моложе вас, а вам у него надо учиться мужеству.

У старика кровь прилила к щекам.

– Разрешите доложить, товарищ генерал? – произнес он сдавленным голосом. – Насчет того, кому у кого учиться, это вам, конечное дело, виднее. Только Васька – мой сын, и два года мы вместе с ним в одном расчете воюем. Я первый, а он второй.

– Так почему же вас ни разу не наградили? – спросил Кузнецов.

– А это уж, товарищ генерал, кому какая планида. После боя я завсегда в медсанбат или в госпиталь. А Васька целехонек. Ему и ордена идут. Чего ж там, воюет он здорово, по-нашенски.

– Что ж, будут и у вас награды, – пообещал Василий Иванович. – Желаю вам отличиться в первом же бою, но ран не получать.

Он двинулся дальше вдоль строя. Я за ним.

– Шатилов, – сказал командарм вполголоса, – этого солдата надо наградить.

– Разрешите вашей властью?

– Нет, незачем. Наградите сами…

Вскоре старый солдат был удостоен ордена Красной Звезды…

…Но и сейчас стоят у меня перед глазами эти два бойца – сын, впитавший отцовскую науку воина, и отец, принимавший на себя все пули, предназначенные им обоим» [26].

А уже два дня спустя под интенсивным обстрелом противника 150-я дивизия начала переправу через Одер, чтобы занять предназначенную ей позицию на Кюстринском плацдарме.

Была еще одна примета, о которой не ведали не только ушлые штабисты из выдвигающихся на боевые позиции частей, но и глазастые разведчики из дивизиона инструментальной разведки.

Не знали, потому что, во-первых, происходило данное «мероприятие» – понятное дело – без лишней огласки.

А во-вторых, хоть и разворачивалось близ все того же Одера, да только в нескольких десятках километрах выше по течению.

Но если бы знали, то и без всех остальных уже ими «вычисленных» примет с уверенностью бы сказали: впереди – штурм Берлинского оборонительного района.

Потому что в эти дни на «наш», восточный берег Одера подтянул по железной дороге свои суперпушки и начал их установку 322-й отдельный артдивизион особой мощности.

Тот самый, в разведке которого служил неукротимый в освоении математических и прочих любимых им наук и ставший из младших лейтенантов старшим Валентин Чернышев.

За тот период, пока дивизион двигался по территории нашей страны с востока на запад, лейтенант на своей непростой должности вполне освоился.

Более того, когда из Западной Украины дивизион перебросили под Варшаву, Чернышев уже командовал исключительно серьезным подразделением. Называлось оно взвод дистанционного управления. И включало в себя, ни много ни мало, отделения собственно разведки, топоразведки, проводной связи и радиосвязи. В итоге в руках ученого молодого человека вдруг сосредоточилось почти все, что необходимо для управления артогнем.

Бетонобитным, напомним, дорогим… Таким, что случись какая промашка – сразу станут «стружку снимать».

Однако даже в самых сложных боевых ситуациях старший лейтенант и его взвод работали надежно. Не хуже сокрушительных залпов дивизионных суперпушек, которых он со своими ребятами «делал зрячими» сначала на плацдармах в районах Магнушева, Пулавы, Сандомира. А потом, перейдя с польской земли на германскую, на Лебушском «пятачке» и на подходах к Берлину.

…Когда богатырский, особо крупного калибра дивизион укоренился на «нашем» берегу Одера и через его полноводную ширь уперся своими мощными стволами в расположенный на другой стороне франктфуртский транспортный узел, лейтенант Чернышев получил приказ: вместе с группой своих «управленцев» переправиться через реку и развернуть на Лебушевском плацдарме наблюдательный пункт.

Легко приказать «переправиться»! Но на чем? Через вольно разлившийся по весне Одер и на понтоне-то перебраться нелегкое дело. А у них под рукой не то что понтона – даже утлой лодчонки не предвиделось. К тому же надо было не только самим через реку переправиться, а еще и проводную связь к будущему НП протащить!

Ну, дело командования – поставить задачу. А озадаченного исполнителя – искать решения. И находить…

К берегу Чернышев со своей командой притопал «налегке», то есть не только без всякого решения, но даже намека на таковое. Зато уж тут наметанный глаз разведчиков быстренько засек хоть и чужое, но крайне им сейчас необходимое имущество в виде нескольких лодок. А около них – каких-то незнакомых, явно приставленных к данным плавсредствам солдат.

Остальное решили фронтовой блат и не по годам мудрая армейская предусмотрительность комвзвода Чернышева.

«Предусмотрительность» висела на лейтенантском ремне и бессовестно побулькивала чистейшим медицинским спиртом. За перспективу, хоть и весьма умеренно, но припасть к такой благодати мгновенно подобревшие «хозяева» не только подогнали разведчикам лодку, но и великодушно отрядили с ними небольшой отряд «перевозчиков».

Последний жест стоил дороже любой выпивки. Потому что и добровольные «перевозчики», и озадаченные «пассажиры» не на водную прогулку в Парк культуры и отдыха отправились. Несмотря на наш очевидный перевес, немцы цепко держали контроль над переправами. И при любой возможности старались взять на мушку все, что плыло к ним с востока.

Но обошлось! Свою пулю, как известно, не услышишь. А те, что слышали, переправляющиеся предпочитали не замечать. Да и заняты были до крайности. «Перевозчики» энергично скрипели уключинами. А разведчики тянули связь. Перед отходом от «родных берегов» по приказу своего командира ребята подобрали бесхозную бочку с какой-то трофейной смазкой. Лейтенант собственноручно пропустил через нее кабель, навязал на него в качестве грузил кирпичи и теперь, продвигаясь поперек реки, не суетясь, опускал его в воду.

Уложенный таким образом на дно Одера, а потом протянутый до самого НП кабель служил разведчикам верой и правдой. Связь, во всяком случае, работала бесперебойно. Жаль только, что в этот раз целей, достойных для их дивизиона, у противника не оказалось: пришлось ограничиться лишь отслеживанием вражеских передвижений…