Оказывается, сложное послевоенное бытие вообще довольно сильно развело бывших однополчан не только по чинам и званиям, но и по взглядам на то, что такое хорошо, а что плохо. Как это сегодня странно ни звучит, но в той стране, за которую они сражались и готовы были умереть, самыми правильными в плане человеческих отношений годами в их биографиях было время войны. Многие потом – уже в мирные дни – с ностальгией вспоминали о четкой ясности своего фронтового бытия: вот свои, вот напавший на Родину враг, вот поставленная перед тобой командиром задача. И выполнить ее – есть не только солдатский, но и гражданский долг каждого. Приподняться над своим, личным, несоизмеримо малым с судьбой всей страны и целого народа было смертельно опасно, но просто, понятно, естественно. С этим ощущением целых четыре года жило, сражалось, умирало или продолжало сражаться, дойдя до Победы, большинство.

Однако стремительное возвращение к мирной жизни, о которой так счастливо мечталось в дни военных испытаний, ошарашило молодых и разочаровало зрелых. Все перепуталось, усложнилось, разобщилось. Многие герои, лихо сражавшиеся на фронте, в миру вдруг частенько сникали перед навалившимися на их плечи бытовыми проблемами и однообразно серыми буднями. Такие очевидные на фронте ценности, как честность, храбрость, воинское умение, способность на поступок и даже подвиг, в мирной жизни без утверждающей начальственной закорючки превращались в ничто. А с ней – поощрялись такие пороки, как подлость, ложь, трусость. Последнее обстоятельство на героев нашей истории, большинство из которых в бою были таковыми без всяких «кавычек», оказало невероятно сильное воздействие. Ладно бы, если на высокую, поблескивающую Золотой Звездой благосклонность высшего командования по обыкновению «купились» только ничем не исправимые приспособленцы. Но под начальственным каблуком вдруг стали прогибаться вроде бы абсолютно несгибаемые, проверенные фронтом бойцы.

Впрочем, давно замечено, что, с честью пройдя и огонь, и воду, многие спотыкаются как раз на «медных трубах». Ибо испытание славой и пытка забвением оказываются самым сокрушительным испытанием для человека.

О том, что на будущей встрече среди участников штурма наверняка произойдет раскол, И. Климов почти не сомневался. Плотно сбитый ряд влиятельных генералов в лице В. Кузнецова, Ф. Лисицына, С. Переверткина, по-полководчески выдвинувших в первый эшелон атаки самого заинтересованного в отстаивании официальной версии человека – В. Шатилова, убеждал, что те свою «правду» просто так без боя не отдадут. Поэтому для начала требовалось обнажить очевидные нестыковки в этой «правде» на дискуссии в собственном научном кругу. Отчасти эту задачу помог выполнить проведенный 8 апреля 1960 г . «круглый стол» военных историков, в работе которого приняли участие С. Переверткин, В. Шатилов и Ф. Зинченко. Полученный матерал Климов использовал при написании чернового варианта текста статьи о штурме Рейхстага в 5-й том «Истории». Возникшие по мере работы над статьей сомнения с целым рядом эпизодов требовали прояснения не только с генералами и полковниками, но и с непосредственными участниками события – майорами, капитанами, лейтенантами и сержантами. Что позволило обосновать необходимость организации такой расширенной встречи сначала перед руководством редакционной комиссии шеститомника, затем Института марксизма-ленинизма (ИМЭЛ), а затем получить «добро» в ЦК, без чего вся затея была вообще невозможна.

Историческая встреча, на которой впервые главные участники событий 16-летней давности могли, глядя друг другу в глаза, восстановить истину, состоялась 15 и 16 ноября 1961 г . в конференц-зале ИМЭЛа в присутствии журналистов ряда армейских и центральных изданий.

Генерал-полковника В. Кузнецова на встрече не было. Поэтому бывшее военное командование 3-й ударной армии выступало в лице ее «главного комиссара», а также официального летописца подвига Егорова и Кантарии Ф. Лисицына. Сами знаменосцы в числе приглашенных замечены не были – словно это не им вешали в Кремле Золотые Звезды Героев. Не было и Переверткина, который за полгода до этого погиб – как писали в некрологе – «при исполнении служебных обязанностей в авиационной катастрофе». Поэтому корпусной уровень представлял бывший начальник политотдела 79-го с. к. И. Крылов – тот самый, что 27 апреля 1945 г . напутствовал и вручал корпусные знамена добровольческим группам Макова и Бондаря. Из маковцев – кроме самого капитана – приехали Минин и Лисименко. А Бондарь представлял свою группу сам.

В качестве представителей командования наступавших на Рейхстаг двух дивизий прибыли: бывший командир 171-й стрелковой дивизии А. Негода с комполка 380-го полка В. Шаталиным и комбатом Я. Самсоновым. И конечно же, комдив 150-й дивизии генерал В. Шатилов. Представительство последней вообще было самым солидным: от 756-го полка на совещание прибыли бывший комполка Ф. Зинченко, командир первого батальона С. Зинченко, его замполит А. Берест, начштаба К. Гусев со своим бывшим ординарцем П. Щербиной, а также комроты И. Съянов. От другого полка – 674-го – был только его командир А. Плеходанов. Кроме того, в 150-й дивизии служил и прибывший на встречу бывший агитатор политодела И. Матвеев, который во время схватки в Рейхстаге действовал в рядах батальона Неустроева.

Сам Шатилов, командовавший при штурме основной частью наступавших на Рейхстаг сил, чувствовал себя если не главным действующим лицом на совещании, то самым информированным. О том, что истина в последней инстанции доступна только ему, генерал дал всем понять еще до начала встречи. Из рассказа М. П. Минина: «В первый день прибытия в Москву – это было за два дня до совещания – я и Лисименко сразу же зашли в кабинет Ивана Дмитриевича, чтобы засвидетельствовать свое прибытие. Вместе с ним в кабинете сидел и просматривал какие-то записи неизвестный мне генерал-лейтенант. Будучи в военной форме, я, естественно, сразу же представился не историку, а генерал-лейтенанту. То есть, как полагается по уставу, доложил, что я и Лисименко – бывшие разведчики 136-й артиллерийской бригады, участвовали в штурме Рейхстага в составе добровольческой группы капитана Макова, а сейчас прибыли на совещание по приглашению Института марксизма-ленинизма.

С неохотой оторвавшись от бумаг, генерал-лейтенант строго посмотрел на нас и с металлом в голосе сказал: «Не знаю такой группы. И что это за 136-я артбригада? Какое отношение она имеет к штурму, если Рейхстаг штурмовала только одна 150-я стрелковая дивизия?» Откровенно говоря, мы с Лисименко от такого напора сразу же стушевались. Но нас выручил И. Д. Климов. «Василий Митрофанович, – спокойно пояснил он, – эти товарищи прибыли ко мне. А 136-я артбригада в боях за Берлин действовала в интересах 79-го стрелкового корпуса. Следовательно, и в интересах Вашей 150-й стрелковой дивизии»…

В этот же день я и Лисименко обедали в институтской столовой. Неподалеку от нас за отдельным столом сидел тот самый генерал-лейтенант, который несколько часов назад так нелюбезно общался с нами в кабинете Ивана Дмитриевича. От него мы уже знали, что это был В. Шатилов. Он сидел в рубашке, а снятый с плеч китель висел на спинке стула. Заметив это, присевший с товарищем за наш стол И. Климов чуть повел глазами в сторону Шатилова и шутливо сказал: «Еще сутки до открытия совещания, а генерал уже вспотел. Нелегко ему будет на встрече с участниками боев».

Легко-нелегко, а перед совещанием генерал действительно без дела не сидел. Для Минина и Лисименко это стало очевидным вечером накануне совещания. Снова обращусь к рассказу М. П. Минина: «Мы с Маковым беседовали в нашем гостиничном номере, когда в дверь совершенно неожиданно постучали. Это были А. Берест и М. Бондарь. Даже не присев, А. Берест скороговоркой, словно торопясь побыстрее избавиться от неприятной миссии, заявил: „Если вы хотите войти в историю, то рекомендую вам поддержать нашу точку зрения. Сегодня представители 150-й дивизии вместе с В. М. Шатиловым твердо договорились отстаивать на совещании время взятия Рейхстага – 30.04.45 г. в 14 часов 25 минут“. Я решительно возразил Бересту и потребовал от него немедленно покинуть номер… »