В те времена такие решения чаще всего предшествовали аресту. К тому же на Жукова уже было заведено новое дело – с обвинением «в грабеже, мародерстве на территории Германии» [139]. 12 января 1948 г . последовало объяснение маршала в ЦК ВКП(б), а в начале февраля по 14 описям состоялась передача этого имущества управлению делами Совмина СССР. Заодно был конфискован личный архив маршала.
Однако ареста не последовало. А все потому, что Сталин решил: сосланный на Урал и слегший с инфарктом Жуков больше ему не опасен. Да и главного Вождь уже добился: позиции Жукова в армии были подорваны, значительная часть офицерства посажена, гордые поставлены на место, пугливые – еще больше запуганы…
В еще не залечившей свои раны стране победителей вновь воцарилась атмосфера большого страха, в которой Сталину было так комфортно царить и править.
Кремль расставляет точки
Разгар «дела авиаторов» и выход следователей на Г. Жукова удивительным образом совпали с моментом, на много лет вперед предрешившим судьбу героев нашей истории.
Кремль наконец-то окончательно решил, кому из них выдать путевку в обустроенное будущее, а кого оставить с отточием в биографии и даже, может быть, поставить точку. В мае 1946 г . указами Президиума Верховного Совета СССР целой группе участников штурма Рейхстага и водружения над ним красного знамени были присвоены звания Героев Советского Союза.
В списке награжденных, конечно же, оказались М. Егоров и М. Кантария.
О капитане В. Макове и его «четверке» – Г. Загитове, М. Минине, А. Лисименко и А. Боброве – даже не вспомнили: очень уж не вписывался их подвиг в созданный постфактум сценарий. Заодно не помянули и других первых – тех, кто под пулями в ночь с 30 апреля на 1 мая донес до Рейхстага свои ротные, батальонные, полковые флажки.
Зато отметили «Золотой Звездой» аж восемь человек из другой штурмовой группы – майора М. Бондаря. Того самого – помните? – которого в 12 часов ночи 1 мая сержант Минин провел на крышу Рейхстага к водруженному «маковцами» флагу. Бондарь тогда не растерялся и приказал сопровождавшим его бойцам приладить рядом и свой стяг. Теперь, если верить наградным документам, участники его группы «первыми взобрались на скульптурную группу… и подняли над Рейхстагом Советский флаг». А главное, в отличие от «маковцев», сделали это в «правильное время» – 30.04.45 в 14.25…
Вообще, ситуация, при которой живых людей стали оценивать не по их поступкам, а отведенным сверху ролям, породила какие-то диковинные, не обремененные никакой логикой результаты.
По праву, конечно, получил «Героя» комбат В. Неустроев, чье подразделение вместе с батальоном В. Давыдова вынесло основную тяжесть борьбы во время штурма. Но почему вместе с ним не отметили его боевого зама – лейтенанта А. Береста, совершенно не ясно. Говорили потому, что Берест был политработником, а Жуков этот контингент не жаловал и лейтенанта из наградного списка еще в мае 1945 г . вычеркнул. Но ведь в середине 1946 г . маршал, собиравшийся когда-то в этой истории внимательно разобраться, из процесса был устранен. А Берест – что было, то было – серьезно раненный, но не вышедший из боя, достойно проявил себя во время рискованной парламентерской миссии в подвале у гитлеровцев.
Чем мог так не глянуться высокому начальству Берест, не очень-то понятно еще и потому, что именно он ночью 1 мая обеспечивал успешное выполнение миссии, возложенной на засидевшихся в штабном обозе М. Егорова и М. Кантарию.
Но, видимо, тем и не глянулся, что был невольным свидетелем истинных обстоятельств этого водружения.
Берест, кстати, об этих обстоятельствах после войны не очень-то распространялся.
Иное дело К. Самсонов. В наградных делах ни он, ни его подразделение забыты не были. И это справедливо! Но зачем уже в послевоенные годы некоторым историографам потребовалось «перевести» М. Егорова и М. Кантарию из родного 756-го полка в «самсоновский» батальон – тоже вопрос интересный. Возможно, так было удобнее «сценаристам» из Главного политического управления. Самсонов в роли «третьего» к двум «главным знаменосцам» подходил гораздо больше того же Неустроева. Старший лейтенант был высок и фактурен. Капитан Неустроев мелковат и прихрамывал. Самсонов учился в Москве, в академии и был, что называется, всегда под рукой. Неустроева же после войны отправили подальше в глубинку. Видно, накрепко запомнили его малоудачную для Главпура лекционную поездку на Урал и упрямое желание говорить, как все было на самом деле.
Самсонов в этом плане был несравненно «гибче». Поэтому лет десять после войны он, Егоров и Кантария вместе ездили по «европам», выступали с воспоминаниями. А в 1965 г ., на параде, посвященном 20-летию Победы, опять же втроем, гордо пронесли Знамя № 5 по Красной площади.
«По местам стоять!»
У современного читателя при знакомстве с этой историей может возникнуть впечатление, что самым больным для ее непосредственных участников являлся «наградной вопрос». Однако ни во время войны, ни тем более после – у воевавших «на передке» отношение к орденам и медалям было более чем спокойным. Сошлюсь для примера на отношение к ним моего собственного отца и бывавших в нашем доме его однополчан. Они более или менее выделяли награды, полученные в первую половину войны. А к полученным в 1944—1945 гг. относились с нескрываемой иронией, объясняя, что в этот период в их, например, полку награждали чуть ли побатальонно и даже поротно. Командование скупилось лишь в отношении тех, кто побывал в плену или окружении. Что, кстати, отец и его товарищи считали вопиющей несправедливостью, потому что в бою эти хлебнувшие особого лиха на войне бойцы часто действовали лучше многих других.
Еще меньше «всласть» повоевавшие бряцали медалями в послевоенные годы. Продолжавшие служить в армии, правда, еще придавали какое-то значение «иконостасу» на мундире. А демобилизованные старались поскорее все забыть. И были озабочены не орденами, а учебой или работой. К регалиям и военным воспоминаниям обратились много позже, когда, став ветеранами, попытались жить прошлым. Причем только той его частью, которая нравилась. Но и тогда настоящие фронтовики награды надевали лишь в особых случаях. Считая при этом, что ничем не лучше других сверстников, потому что воевала почти вся страна, а уж большая часть мужиков – точно. Так что не в «цацках» дело…
Не в «цацках» было дело и для большинства наших героев – рядовых участников штурма Рейхстага. Просто их больно задевала несправедливость и совершенно беспардонная начальственная ложь. Можно представить, какие чувства вызывала у непосредственных участников событий опубликованная 2 апреля 1946 г . в газете «Победитель» статья «Штурм Рейхстага» полковника Зинченко, у которого Егоров и Кантария около 14.00 врывались в Рейхстаг и водружали на его куполе знамя. Или публикация от 28 апреля того же года в газете 1-го Белорусского фронта «Красная Армия», в которой член Военного совета 3-й ударной армии генерал-майор А. Литвинов сдвигал бои в Рейхстаге аж на вечер 29-го числа. А ведь еще существовал и царил во всех официальных материалах исторический приказ № 6 за подписью Жукова, коим подкрепляли совершенно недостоверные публикации, шедшие сплошным потоком не только в армейских многотиражках, но и в центральной прессе. Конечно, в своем солдатском кругу не молчали. Находились и те, кто пытался что-то доказать и повыше. Но в этом случае сразу же оказывались в ситуации, когда одиноко звучащее солдатское слово правды должно было замирать по команде более старшего по чину.
Первый совершенно безрезультатный опыт такого неравного соперничества получил младший сержант М. Минин. Из его рассказа автору данной книги: «В конце мая – начале июня 1945 г . по рекомендации командования нашего разведдивизиона мною были написаны краткие воспоминания об участии добровольческой штурмовой группы В. Макова в штурме Рейхстага и водружении ею первого красного знамени на крыше Рейхстага в корону бронзовой великанши. Предполагалось, что лучшие воспоминания о штурме Берлина будут опубликованы в специальном сборнике.
