Ошибочным оказался и сталинский прогноз о главном направлении будущего удара противника. Ближе к лету 1941 г ., задумавшись под давлением очевидных фактов о вероятной войне, Сталин решил, что главный удар агрессор направит на юго-запад, на Украину с ее богатейшими ресурсами и нефтеносный Кавказ. Логика, в общем-то, была правильная: поступи так Гитлер – и Красная Армия осталась бы без горючего. Однако это совершенно противоречило разведданным армейской разведки и зарубежной агентуры НКВД. Согласно им, вермахт планировал основную мощь обрушить по центру, через Белоруссию. Так оно потом и произошло. Нарком обороны и начальник Генштаба разведке доверяли. Но в конечном итоге руководствовались мнением Сталина. После чего можно было уверенно готовиться к большому, долгому кровопролитию. Командование и готовилось. Правда, весьма своеобразно. 15 марта 1941 г . Тимошенко подписал в этом плане достаточно красноречивый приказ. Согласно ему, до 1 мая весь личный состав должен был получить пластмассовые пенальчики-медальоны. Каждый боец обязан был вложить в них листок бумаги с краткими биографическими данными и адресом родных. Но примерно половина солдат, погибших в первые недели войны, таких медальонов не имела. Те же, кто уцелел, поспешили избавиться от них, как от «черной метки». И в общем-то, оказались правы. Тем более, что потом, в декабре 1942 г ., по личному указанию Сталина спецмедальоны были вообще отменены: при невероятных потерях, понесенных Красной Армией в первый год войны, Вождю весь этот «социалистический учет» был совершенно излишен. Между тем, эта отмена до сих пор аукается жуткой итоговой цифрой наших «без вести пропавших» солдат.

Впрочем, что тогда, перед самой войной, могло запрограммировать «похоронную ситуацию» лучше, чем сведение всей предвоенной подготовки к имитации и полумерам? Ведь и Гитлера в нападении не упредили, и к обороне должным образом не подготовились. А только сами создали условия, в которых нападение вермахта оказалось внезапным.

Грустно об этом повествовать, но в те предшествующие большой войне месяцы на весь высший командный состав армии нашелся лишь один человек, который не спасовал перед сияющим авторитетом Вождя и мужественно выполнил свой профессиональный воинский долг. Речь идет о флагмане 2-го ранга, наркоме Военно-морских сил Н. Г. Кузнецове. Именно он создал и начиная с 1939 г . отработал на флоте систему оперативных готовностей. Согласно ей, по одному-единственному переданному сверху сигналу каждое соединение, корабль, матрос знали, где следует находиться, что делать. Характерно, что все попытки Кузнецова увязать действия флота с высшим армейским начальством оказались тщетны. И Тимошенко, и Жуков отговаривались крайней занятостью. В итоге эта дипломатическая «занятость» уже в первый день войны обернулась большой бедой. 22 июля 1941 г . директива Жукова о начале боевых действий добралась до западных приграничных округов только тогда, когда их уже вовсю бомбили и атаковали. Флот же, загодя подготовленный Н. Г. Кузнецовым, не позволил застать себя врасплох. И по одному-единственному условному сигналу из штаба флота встретил массированные налеты вражеской авиации организованным огнем. В те первые трагические для Красной Армии часы на флоте не были потеряны ни один корабль, ни одна база…

Кроме всего прочего, пример адмирала Кузнецова убедительно показал, что если бы Красная Армия с имеющимися на конец июня силами и средствами была заблаговременно приведена в боевую готовность, война с самого начала могла бы приобрести совершенно иной ход.

Так что лукавили потом в своих мемуарах и статьях высшие армейские чины предвоенной поры, когда в вопросе вины за разгром летом 1941 г . все спихивали только на Сталина. Послушно внимать Вождю и учить армию по планам войны – не совсем одно и то же. Последнее можно и нужно было делать независимо от поведения политического руководства. Конечно, для этого надо было быть Тухачевским. Или Кузнецовым.

Но как раз за такого рода независимость первый был расстрелян. А второму – Сталин в Кремле, Жуков в Минобороны – все припомнили после Победы…

Ну а тогда, в первые часы и дни разразившейся катастрофы, Вождю уже было не до «укрощения строптивых». «Большая сталинская игра» закончилась полным крахом. В ночь на 22 июня иссиня-белый, с погасшей трубкой в руке Вождь мрачно сидел в своем кремлевском кабинете и вместе с членами Политбюро слушал доклад военного руководства. Вот как описывал эту встречу Г. Жуков в своей книге «Воспоминания и размышления». Фрагмент этот назначенные в ЦК бдительные консультанты вымарали еще при подготовке первого издания. Восстановлен он был только в 10-м издании 1990 г . Так что приведем его полностью: «Мы доложили обстановку. И. В. Сталин недоумевающе сказал:

– Не провокация ли это немецких генералов?

– Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация?.. – ответил С. К. Тимошенко.

– Если нужно организовать провокацию, – сказал И. В. Сталин, – то немецкие генералы бомбят и свои города…– И, подумав немного, продолжал: – Гитлер наверняка не знает об этом… »

После разговора с германским послом графом фон Шуленбургом В. И. Молотов быстро вошел в кабинет и сказал: «Германское правительство объявило нам войну.

Наступила длительная, тягостная пауза.

Я рискнул нарушить затянувшееся молчание и предложил немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение.

– Не задержать, а уничтожить, – уточнил С. К. Тимошенко.

– Давайте директиву, – сказал И. В. Сталин. – Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушили немецкую границу» [8].

Невероятно, но факт! Война уже была свершившимся фактом. Враг наступал на всех стратегических направлениях. А Сталин все никак не мог преодолеть себя и как-то перестроиться.

Директива № 3, подписанная Сталиным, Жуковым и Тимошенко сразу же после начала войны, говорила о том же самом. Без твердого знания обстановки и состояния войск, так до конца и не уяснив для себя планов противника, без сосредоточения достаточных сил Вождь и высшие военные лидеры страны выступили с абсолютно невыполнимой задачей. Они бездумно требовали наступать и «к исходу третьих суток захватить Люблин». Гитлер и его генералы, с самого начала опасавшиеся, что организованно отошедшая Красная Армия сохранит свой боевой потенциал и, сжавшись, как пружина, обретет способность нанести мощный контрудар, только того и ждали. Ведь запрещая отступления и постоянно понуждая войска переходить в ничем не обеспеченные контратаки, советское командование буквально затаскивало советских солдат в немецкий плен.

Чуть позже, придя в себя, Сталин, по обыкновению, о своей собственной ответственности даже не заикнулся. Максимум, на что его хватило, это уже упомянутый эпизод в Наркомате обороны на седьмой день войны. Там он, упрятав себя в множественную форму первого лица, еще хоть как-то делил свою личную ответственность с членами Политбюро. Отчасти именно это обстоятельство помешало ему тогда строго спросить с утративших управление и закопошившихся перед накатившейся вражеской силой Тимошенко и Жукова. Зато чуть позже ни с поиском виновных, ни с их наказанием не задержался. И того же командующего войсками Западного фронта Д. Павлова, который скрупулезно исполнял вышестоящие распоряжения, без колебаний распорядился поставить к стенке…

О народе Сталин вспомнил лишь в начале третьей недели войны, когда нашел нужным 3 июля обратиться к нему по радио. В самый же для этого важный момент – первый день войны он перепоручил эту миссию наркому иностранных дел В. Молотову. И тот, выполняя малоприятную роль гонца, оглашающего страшную весть, говорил о «вероломном, ничем не спровоцированном нападении», о необходимости сплотиться вокруг «родной партии большевиков». Но запомнился людям только первым страшным словом «война» и последней фразой: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»