Для этого самого контроля мемуаров Жукова в курирующем военные вопросы отделе ЦК была создана специальная редакционная комиссия. В ее состав включили представителей Военно-научного управления Генерального штаба ВС СССР и Института военной истории, выросшего из уже хорошо нам знакомого отдела военной истории ИМЭЛа. По существу, весь этот контингент ходил по струнке перед Министерством обороны. Часть рецензентов – по едкому замечанию Жукова – вообще в свое время «портфель за ним носила», а теперь бралась судить о замыслах жуковских операций.

Но если бы дело только этой корректировкой ограничилось!

Подготовительная издательская работа уже близилась к завершению, когда Жукову навязали еще одну специальную группу рецензентов. В ее состав вошли аж 17 генералов и полковников. Формально весь этот золотопогонный коллектив должен был помочь автору «в проверке фактологического материала». На самом же деле группу изначально нацелили на идеологическую правку. Для чего, собственно, никаких особых знаний не требовалось. Достаточно было переписать уже лежащий на столе у Леонида Ильича отзыв, подписанный министром обороны А. Гречко и его заместителями. Что, собственно, и было сделано. Поскольку содержащиеся в отзыве претензии не просто легли в основу работы комиссии, но и скоро стали обязательными требованиями для всех пишущих о Великой Отечественной войне, обозначим наиболее принципиальное из них.

Оказывается, некоторые оценки, данные Г. Жуковым в мемуарах, «противоречили исторической действительности». А если конкретнее, «принижали» огромную работу партии и правительства по повышению военного могущества СССР, в неверном свете рисовали причины наших неудач в первый период войны.

На самом деле маршалу ставили в вину как раз то, что абсолютно соответствовало действительности. Иное дело, что такая правда выставляла Кремль в крайне невыгодном свете. Не зря в документе МО СССР сообщалось: «У автора получается, что эти причины кроются прежде всего в ошибках и просчетах политического руководства, которое якобы не приняло необходимых мер для подготовки наших вооруженных сил к отражению гитлеровской агрессии» [150]. Поскольку в предвоенные 30-е и военные 40-е годы все политическое руководство было сосредоточено исключительно в одних руках – руках товарища Сталина, из мемуаров по существу предлагалось изъять все, что в той или иной степени помогало более объективно оценить его роль в этот период. Поскольку кроме данного «родового порока» в «Воспоминаниях» содержалось и много чего другого, способного обидеть «любимое руководство», книгу предлагалось вообще не издавать.

Само руководство, дав своим советникам в аппарате ЦК помозговать и так и эдак, приняло «соломоново решение»: подготовку к изданию не прекращать, издателям приступить к работе над ошибками и исправлениями, а там-де посмотрим. А пока «смотрели», успели навязать Г. Жукову и издательским работникам список исправлений, насчитывающий ни много ни мало полторы сотни единиц.

Нервную, неблагодарную работу по урегулированию спорных вопросов между автором и рецензентами взял на себя редактор АПН В. Камолов. Сам Жуков, принимая во внимание дельные вещи, во всем остальном пытался стоять насмерть, как Брестская крепость. Да и Камолов, оказав Жукову большую творческую и организационную помощь в подготовке издания, в конце концов все равно разругался с «минобороновскими соловьями», любимым рефреном которых было: «Книга все равно не выйдет!»

В результате, чтобы мемуары все-таки вышли, Камолову пришлось изощриться в компромиссах, а редактору (в 1-м и 2-м изданиях) править рукопись «Воспоминаний…» не менее десяти раз. С целым рядом требований, не связанных, по мнению автора, с прямым искажением истории, смирился сам Жуков. Со Сталиным пришлось пойти на купюры. А фразу «Об этом мы хотели посоветоваться с начальником политотдела 18-й армии полковником Л. И. Брежневым, но он как раз находился на Малой земле, где шли тяжелые бои» просто вписали за автора по пожеланию инстанции. Редактор книги А. Миркина потом вспоминала, что разъяренный Жуков сопротивлялся как мог. Но осознавая, что без этой вставки книга вообще не выйдет, а ему уже 72 года, махнув рукой, сказал: «Умный поймет!» И подписал верстку.

Несмотря на огромные жертвы, многочисленные компромиссы и обязательную вставку о «героическом полковнике Брежневе», путь рукописи «Воспоминаний и размышлений» от редакторского стола к печатным машинам все равно был тернист. Будущая книга постоянно вызывала «высочайшее неудовольствие». За год до ее издания Кремль взбаламутила «утечка» копии рукописи за рубеж, к которой – как потом выяснилось – сам Жуков никакого отношения не имел. После чего хочешь – не хочешь, глупо было не выпускать ее в свет. Также не очень получилось и с укрощением маршальского текста методом идеологической правки. Потому что в 1968 г . до сознания верхов вдруг дошло, что, как «Воспоминания…» ни кромсай, в них все равно останется «бомба» из полутора тысяч документов, которыми маршал подкреплял свои личные впечатления и оценки. До этого по той же тропке к наглухо доселе закрытым архивам пробрались при написании своих мемуаров маршалы А. Василевский, К. Рокоссовский, И. Баграмян и генерал армии, бывший начальник Генштаба С. Штеменко. По мнению инстанции, предложенный ими объем информации для всеобщего потребления и так был излишен. А тут еще Жуков! Недаром на заседании Политбюро 3 марта Брежнев с раздражением говорил: «У нас появилось за последнее время много мемуарной литературы… Освещают, например, Отечественную войну вкривь и вкось, где-то берут документы в архивах, искажают, перевирают эти документы… Где эти люди берут документы? Почему у нас стало так свободно с этим вопросом?»

На гневный вопрос такого крупного знатока отечественной военной истории маршал Гречко среагировал мгновенно: «…С архивами мы разберемся и наведем порядок» [151].

Разобрались, действительно, оперативно. Но многостраничный труд Г. Жукова просто выкинуть в корзину уже было невозможно: в декабре 1968 г . книгу подписали в печать. А уже в апреле 1969 г . к столичному магазину на Мясницкой (тогда ул. Кирова) пришлось вызывать конную милицию: в погоне за экземплярами первого 100-тысячного тиража толпа высадила витрину.

Зато архивы прикрыли капитально. А главное – утвердили в информации и пропаганде принципы, предложенные руководством Министерства обороны. Дабы все авторы знали, что и как должно писать о Великой Отечественной войне, о чем и каким образом размышлять. Строптивых примерным образом наказали. Тому же Камолову военные отомстили жестоко. Его посадили в тюрьму по доносу якобы за продажу немецкому издательству какого-то космического снимка, не представлявшего, как потом оказалось, никакого секрета.

Ну а в книге Жукова следы державного давления и так зияли купюрами, пропусками, недосказанностями и намертво укоренившимися в советской историографии клише.

Одно из таких как раз было связано с обстоятельствами штурма Рейхстага. А точнее, с приведенным в «Воспоминаниях» эпизодом, когда командарм Кузнецов «где-то около 15.00» 30 апреля 1945 г . по телефону докладывал Жукову: «На Рейхстаге – Красное знамя! Ура, товарищ маршал!» Далее в первом издании автор цитировал п. 2 собственного приказа № 6, где черным по белому было написано, что войска 3-й ударной армии «сломили сопротивление врага, заняли главное здание Рейхстага и сегодня, 30.4.45 в 14.25 подняли на нем наш советский флаг». Важно заметить, что во втором издании, над которым Жуков начал работу сразу же после выхода первого и закончил ее практически перед самой своей смертью в июне 1974 г ., время овладения Рейхстагом перенесено автором на «18.00», а в тексте приказа № 6 красноречиво заменено отточием. Трудно сказать, куда изначально смотрели приставленные к Жукову многочисленные проверяльщики (в том числе и из Института военной истории). Ясно, что ноябрьского совещания 1961 г . для них как бы не существовало. Но ведь был же у них под носом его итог – статья И. Климова в 5-м томе самой свежей тогда энциклопедии Великой Отечественной войны как раз с компромиссным «18.00». Судя по осторожному отношению Г. Жукова в наградном знаменосном вопросе и самому Знамени № 5 еще в 1945 г ., маршал уже давно знал истинную цену достоверности доклада о взятии Рейхстага в официально указанное время. И в процессе работы над мемуарами мучился только над одной проблемой – как и правду преподнести, и цензурные рогатки обойти. Поэтому, скорее всего, Жуков сам (или по подсказке редакторов) при внесении уточнений во второе издание заглянул в шеститомник. И внес в свой текст изменение, хоть и все равно не точное, но все же опрокидывающее злополучное донесение В. Шатилова.