Так какое же знамя было водружено первым? Кем?

Вот почему 2 мая наиболее инициативные из военкоров, отловив здесь же у Рейхстага непосредственных участников последнего боя из состава трех штурмовавших его батальонов, взялись сами реконструировать события. Реконструкция эта, естественно, была очень приблизительной и субъективной, поскольку каждый из очевидцев делился лишь личным своим опытом и вполне понятной уверенностью, что именно его флажок был доставлен к Рейхстагу первым.

Именно тогда родились знаменитые, вошедшие в фотолетопись войны победные снимки И. Шагина и Я. Рюмкина с крупным планом разведчика Георгия Булатова и группой салютующих знамени бойцов капитана Сорокина, в рядах которой в офицере с маузером в руке угадывается Степан Неустроев. Уже в наши времена в музее Московского авиационного института, где в последние годы своей жизни работал Семен Сорокин, хранилась фонограмма его рассказа, в которой он утверждал, что комбат 1-го батальона 756-го полка упросил его «впустить в группу». Думается, что Неустроеву не было нужды в нее проситься хотя бы потому, что вопрос, кого тогда снимать, решал не командир взвода разведчиков из батальона Давыдова, а те, кто осуществлял съемку. Так, например, поступил знаменитый советский кинодокументалист Роман Кармен, который, собственно, и сбил эту группу. Под контролем его объектива участники киносъемки днем 2 мая добросовестно выполнили режиссерское задание. По освобожденной от посторонних рейхтстаговской лестнице они пробежали с красным флагом к парадному входу и поднялись на крышу, где привязывали флаг и салютовали Победе. Отсвет подлинности в их действиях, конечно же, ощущался. Ведь это именно они два дня назад под пулями и со смертельным риском для себя бежали по этой самой лестнице, привязывали свои флажки, вели бой и по окончании его, подняв вверх автоматы, салютовали своему самому, наверное, главному дню в жизни. Однако к их конкретным боевым делам вся эта съемка имела не большее отношения, чем художественная инсценировка к документальной хронике. Осуществить таковую по-настоящему в условиях того реального боя, да еще в полной темноте, военные корреспонденты, конечно же, не имели никакой возможности.

Да их тогда даже и близко не подпустили. Не говоря уж о том, что и позже с правдой им никто из командования помочь не пожелал. Судя по загадочной улыбке начальника политотдела Лисицына, высокие командные умы 1 и часть 2 мая только начали оформление своей «исторической заготовки» с описанием «правильного» водружения «правильного знамени».

Так что совсем не в оправдание журналистов, изначально лишенных правдивой информации, а как раз в укор тем, кто эту правду знал, но старательно замалчивал, следует сказать: фальсификация программировалась не в редакциях, а в штабах.

Ну а уж журналисты – где могли – добавили и свое.

В результате даже те факты, которые действительно имели место, искажались и даже мифизировались. Именно тогда, например, попало в литературу и стало в ней общим местом описание прибытия 3 мая маршала Жукова в Рейхстаг. Маршал появился не один, а в сопровождении члена Военного совета фронта К. Телегина, генерал-полковника Н. Берзарина (он еще 24 апреля был назначен комендантом Берлина) и члена Военного совета 5-й ударной армии Ф. Бокова. Истории остались кинофотокадры, на которых маршал и сопровождающие его лица осматривают здание, надписи на стенах, позируют на лестнице. Пишущая пресса добавила свой эпизод – встречу Жукова с комбатом Неустроевым, с которым он по-отечески побеседовал. Сам капитан в своих воспоминаниях все эти красивости категорически отверг. А честно уточнил, что ничего подобного в действительности не было: «Нас к Жукову не допустила его охрана. Ни меня. Ни Зинченко…» [117]

Однако так и не допущенный к «телу» легендарного маршала полковник Зинченко не дремал. Он тоже заботился о «красивых исторических точках». В рукописном варианте своих военных мемуаров, отосланных в Воениздат в 1975 г ., Ф. Зинченко так описывал свою работу со Знаменем Военного совета армии во время своего собственного осмотра Рейхстага во второй половине дня 2 мая: «Вызвал Егорова и Кантарию, и мы отправились наверх… Когда я взобрался на крышу, передо мной открылась довольно широкая панорама Берлина. Обошли медленно купол и на восточной стороне (то есть тыльной относительно парадного входа) обнаружили исковерканную разрывом снаряда лестницу, ведущую на самый его верх.

– Ну что же, товарищи дорогие, – обратился я к своим спутникам. – Тридцатого апреля вы не полностью выполнили мой приказ. Знамя-то установили не на куполе. Довыполнить!…

– Есть, товарищ полковник, довыполнить приказ, – бодро ответили Егоров и Кантария. И через несколько минут Знамя уже развевалось над куполом…» [118]

Полковник Зинченко почему-то не упоминает, что перенос Знамени на купол проходил не очень-то гладко. Правда, некоторые журналисты потом писали, что Кантария, добравшись до небольшой круглой площадки на вершине купола и закрепив Знамя, чуть ли не лезгинку там танцевал. Но на самом деле подъем по разрушенной лестнице и металлическим переплетам (стекла были выбиты) на такой приличной высоте был долгим и рискованным. Был даже момент, когда Егоров чуть ли не сорвался: спасла за что-то зацепившаяся телогрейка…

Перенесенное сержантами в этот день на купол Знамя пробыло там ровно неделю. За это время через штабы и политотделы частей и соединений 3-й ударной армии снизу вверх прокатился настоящий поток наградных представлений. Поскольку рожденное преждевременным докладом и узаконенное жуковским приказом № 6 «время взятия и водружения» уже водило рукой многих из тех, кто писал донесения, заполнял наградные листы и «редактировал» журналы боевых действий, установить по ним действительную картину до сих пор крайне затруднительно. В этих документах каждый что-либо водружал. И каждый был первым, а значит вроде бы имел все основания претендовать на прилюдно обещанную Золотую Звезду Героя.

Характерно, что поначалу в этом потоке имена М. Егорова и М. Кантарии никак не фигурировали. Например, тот же В. Шатилов, как мы видим из его письменного донесения Переверткину, лишь обтекаемо сообщает о некой «группе смельчаков из 756-го полка», которые «в 13.45 30.04.45» водрузили «знамя на первом этаже в юго-западной части Рейхстага».

Не очень-то был поначалу озабочен персоналиями и сам комкор С. Переверткин. Из своей памяти он, похоже, уже вычеркнул и разведчиков из штурмовой группы капитана Макова, и даже флаг его корпуса, который они первым водрузили над Рейхстагом.

Теперь генерал всецело занялся судьбой Знамени Военного совета № 5.

И совсем неспроста. А все потому, что та самая, с теминским снимком газета «Правда» от 3 мая вышла с передовицей, которая кончалась фразой: «Исполнилось слово великого Сталина: знамя Победы развевается над Берлином. Оно развевается под майским ветром, возвещая весну народов, освобождения человечества от фашистской тьмы».

Гигантская фигура вождя, возникающая из строк передовицы рядом с развевающимся над Берлином знаменем, явно навела Переверткина на целый ряд мыслей и действий, направленных на правильное оформление этого исторического акта.

Оказывается, именно его распоряжение подстегнуло Зинченко отправить двух сержантов на крышу Рейхстага, с которой те перенесли «флаг № 5» на купол.

Первенство самих сержантов также следовало утвердить, одновременно «упорядочив» рассказы о других знаменосцах с корпусными, дивизионными, полковыми, штурмовыми и просто флажками. А то ведь явно поспешили в армейской многотиражке 150-й дивизии «Воин Родины». День в день с «Правдой» в этой «дивизионке» взяли да и поместили информацию, что Знамя Победы «над цитаделью гитлеризма водрузили лейтенант Рахимжан Кошкарбаев, красноармеец Григорий Булатов и еще плечо к плечу другие славные красноармейцы Провотворов, Лысенко и другие». Через день та же газета усугубила данную информацию еще и «рассказом с подробностями», соавтором которого оказался никто иной, как сам Шатилов. Поправилась газета только в публикации от 7 мая, в которой все «лишние» были отсечены, а «правильный» текст венчала фраза: «Разведчики Кантария и Егоров со знаменем в руках устремились наверх. И вскоре над зданием взвился алый стяг победы».