В отнюдь не рождественскую погоду, под проливным дождем и в слякоть, таща на себе станковые пулеметы, минометы и по два комплекта боеприпасов на каждого, бойцы и офицеры полка совершили 20-километровый переход. И 29 декабря заняли оборону неподалеку от озера Неведро. Через день, когда наконец-то ударил благодатный морозец, подошли артиллерия и обоз.
Далее процитирую самого Ф. М. Зинченко: «А утром 1 января гитлеровцы двинулись на партизанский район. Шли двумя цепями по 500—600 человек в каждой, без единого артиллерийского или минометного выстрела. Стало ясно: противник не знает, что перед ним регулярная часть Красной Армии, и рассчитывает на легкий успех. Оценив обстановку, принял решение: подпустить противника на 20—30 метров, забросать гранатами, прочесать кинжальным пулеметным огнем и решительно, всеми силами, ударить в штыки. В это же время одним батальоном выйти во фланг и тыл второй цепи, тем самым подсечь атакующих под корень, отрезав путь к отступлению.
Все произошло так, как мы рассчитывали… Цепи сбились в кучу, начали откатываться назад, фашисты в смятении бросились к озеру Неведро. Неокрепший лед тут же проломился. Оказавшись по грудь в ледяной воде, гитлеровцы просто обезумели, большинство побросало оружие, над озером неслись дикие крики, вопли «Гитлер капут».
… Я приказал прекратить огонь, отойти на сто метров и передать фашистам, чтобы они выходили на берег и складывали оружие. В плен было взято 1200 солдат и офицеров, мы же потеряли двоих убитых и троих раненых. Весь бой длился менее часа…» [23].
Вместе с высокой правительственной наградой проявивший высокое командирское мастерство и устроивший «псам-рыцарям» новое «Ледовое побоище» майор Зинченко получил три звезды на погоны. А к ним, четыре месяца спустя, и новое назначение – в 756-й полк 150-й дивизии.
Так потихоньку выстроилась в дивизии командирская вертикаль: комдив Шатилов – полковник Зинченко – комбат Неустроев, о которой потом будут писать и говорить более полувека, но так и не скажут самого главного…
«О родные края! Вы уже за холмом…»
К концу ноября 1944 г ., когда войска 3-й ударной вместе с другими соединениями крепко-накрепко зажали остатки прибалтийской группировки противника в Курляндском котле, майор Иванов чуть-чуть не встретился со своими «крестниками» из дивизиона артиллерийской разведки. После долгой и трудной поправки его направили совсем в другую часть. В ее составе он победоносно вступил в Латвию – туда же, где начал воевать в первые дни войны и где теперь, где-то совсем неподалеку, двигались на Запад и его «крестники». В боях с Курляндской группировкой они еще больше приблизились друг к другу. Казалось, еще немного – и встреча обязательно состоится… Но жизнь распорядилась по-иному. Иванов так и закончил войну там, где начал, – в Прибалтике. Здесь 8 мая 1945 г . встретил капитуляцию фашистской Германии. А потом несколько дней перемещался в самой гуще выкинувших белый флаг немецких войск: изучал и принимал из рук вчерашнего противника трофеи. Так что полностью вернул должок тем, кто в 1941 г . пытался неоднократно его «окружить», «рассеять», «пленить». Вот только одно омрачало душу: из тех в дивизионе, с кем он продолжил после ранения войну и дошел до победной точки, в строю остались (считая и его)… всего трое.
Ну, а его «крестникам» до победы предстояло проделать несколько иной, более прихотливый маршрут. В самом конце ноября 1944 г . 3-я ударная армия получила указание Ставки сдать свою полосу обороны 10-й гвардейской и сосредоточиться в районе Елгавы для погрузки в эшелоны. Куда, на какой фронт будут направлены войска, сначала в армии ведал, наверное, только ее командующий – гвардии генерал-лейтенант Н. Симоняк. С командующим 3-й ударной, конечно же, повезло. Герой Советского Союза Н. Симоняк хоть и был твердого, волевого характера человеком, но бездумных, авантюрных решений не любил. С первых месяцев войны он на удивление продуманно и эффективно командовал стрелковой бригадой, оборонявшей полуостров Ханко, а до вступления в командование 3-й ударной армией воевал на Ленинградском фронте в должности командира дивизии, а затем гвардейского корпуса. Такой стремительный рост, пожалуй, лучше всего свидетельствовал о его незаурядных способностях военачальника.
Известие о передислокации на 1-й Белорусский фронт генерал Симоняк воспринял со смешанным чувством. Причина этой двойственности прояснится позже, когда армия окажется на старой германо-польской границе у реки Одер.
А вот офицеры и солдаты армии, разведав, куда их перебрасывают, встретили эту весть однозначно положительно.
Границу пересекли без пересадки: транспортники за чрезвычайно короткий срок ухитрились перешить колею для пропуска наших поездов. Без этого в осеннюю распутицу пришлось бы идти до места сосредоточения пешим маршем.
А так разом перемахнули черту, которая в биографии наших героев отделяла родные края от чужих земель. Позади остались отступления, окружения, контрнаступление 1941-го. И 800-километровый путь на Запад в 1942—1944 гг., когда с боями по крохам и пядям пришлось возвращать то, что так быстро было утрачено в самом начале войны. Цена возврата тянулась за спиной бесконечной цепочкой братских могил однополчан…
И вот новый поворот судьбы, все ближе и ближе подводящей героев нашей истории друг к другу. Теперь в разных литерных эшелонах, но в одном направлении двигались в разболтанных, всепогодных теплушках и доблестные воины шатиловской дивизии, и отважные артиллерийские разведчики из дивизиона, когда-то так рачительно, с «бора по сосенке» собранного, а потом вынужденно оставленного неугомонным лейтенантом Ивановым.
Теперь уже всем стало ясно, что их перебрасывают к Варшаве. А за ней уже шел прямой путь туда, откуда война пришла, – в фашистскую Германию.
Польский вопрос и варшавский реквием
Но Красная Армия, всего за несколько недель до того отбившая у врага около четверти территории Польши и вплотную подошедшая к столице, вдруг отказалась от концентрации сил для броска в этом, казалось бы, самом желанном для нее направлении. Оставив часть войск под Варшавой, советское командование начало широкомасштабное наступление на юго-западе, в направлении Балкан, Венгрии и Австрии. Инициатива совершения такого кульбита исходила лично от И. Сталина. И была продиктована, по крайней мере, двумя важными для него резонами. С одной стороны, тем самым Красная Армия опережала продвижение в эту часть Европы действовавших в Италии англо-американских войск. С другой – «решала польский вопрос». Суть последнего заключалась в том, что 1 августа 1944 г . в Варшаве началось восстание, которое готовила Армия Крайова, – военная организация, находившаяся под контролем лондонского эмигрантского правительства. Начало восстания было приурочено к тому моменту, когда советские войска заняли Прагу – варшавское предместье на восточном берегу Вислы. Командование Армии Крайовой стремилось освободить «столицу Ржеч Посполитой» еще до прихода Красной Армии. И это, по мнению Сталина, в намечавшихся переговорах между советским руководством и польским эмигрантским правительством могло дать последнему лишние козыри.
Поэтому остановленные приказом сверху на варшавском рубеже советские солдаты в досадном бездействии наблюдали за тем, как немцы сначала подтянули к городу резервы и технику, а потом, к началу октября, методично и жестоко расправились не только с участниками восстания, но и гражданским населением…
Однако фактор измотанности все-таки тоже присутствовал. Из тех войск, что остались под Варшавой, большая часть участвовала в Белорусской операции, которая развивалась без перерыва аж с конца июля. Недокомплект в составе частей и соединений хронически зашкаливал за 50% штатного состава. В полках 3-й ударной армии ситуация была ненамного лучше. И сохранялась она практически до самой зимы. Недаром комбату Неустроеву так врезался в память разговор со своим предпочитающим воевать не числом, а умением командиром – полковником Зинченко. Произошло это близ польского городка Минска-Мазовецкого в один из морозных декабрьских деньков на КП 756-го полка. «Полковник, – цитирую Неустроева, – встретил меня радушно, спросил о здоровье, о самочувствии, предложил вместе почаевничать. Я видел, что он был очень озабочен. Когда сели за стол, Зинченко сказал: „Последние бои в Латвии были тяжелыми. В полку два стрелковых батальона, в батальонах по 70—80 человек. Будем пополняться. Сформируем третий батальон. Формировать будете вы“»[24].
