Но вот, похоже, настал их час. Потому что впереди – самый главный, самый нелегкий в их солдатской жизни бой, до которого каждый мечтал дожить.
Так что они пойдут… И будут драться. И будут, если уж выпал такой жребий, умирать. Кто в свои неполные двадцать. Кто в свои полновесные двадцать пять. За несколько дней, часов и даже минут до Победы.
Ибо другого пути нет. И кому-то обязательно придется погибнуть, чтобы те, кому больше повезет, все же дошли…
Почти одновременно вынырнув из тоскливо затянувшейся паузы, ребята переглянулись. У всех были серьезные, сосредоточенные лица. До построения оставались считанные минуты. Словно спохватившись, Михаил Минин вытащил из кармана сложенную пополам школьную тетрадку – «радость вычислителя», как ее прозвали дивизионные острословы, – и вырвал из нее сдвоенный листок.
– Слушай-ка, дай и мне! – не сговариваясь, все остальные тоже потянулись за листочками.
Дружно зашуршали грифели по бумаге. Писали самым родным, самым близким. Тексты у всех были примерно схожи: ухожу мол, добровольно на штурм Рейхстага; поступил так, как велела совесть; если суждено погибнуть, долго не горюйте: миллионы других отдали жизнь за Родину…
Закончив писать, каждый положил свою записку в правый карман гимнастерки – туда, где всегда хранился последний патрон.
Между собой условились: кому доведется остаться живым – тот и перешлет записки родственникам погибших…
Есть такой жуткий исторический факт: спартанцы перед решающей битвой убивали своих женщин. Почему? Да затем, чтобы их никто не ждал. Считалось, что тогда не так больно умирать. Ибо только такой воин способен на полную отдачу
У многих, очень многих наших солдат война отняла самых близких, самых дорогих. Она, в некотором роде, их тоже сделала спартанцами, которым уже нечего было бояться и нечего терять.
Но ведь все же больше было таких, кому как раз было что терять. И им очень, очень хотелось жить.
Но был солдатский долг. И очень тяжелое, но осознанно принятое каждым решение: погибнуть, но победить…
Ровно в назначенное время добровольцев построили в просторном коридоре на первом этаже.
По поручению командования корпуса задачу перед ними ставил уже знакомый нам начальник политотдела всего соединения полковник И. Крылов.
Обратившись к бойцам, он повторил, в сущности, им уже известное: о решении командования сформировать из добровольцев частей корпуса и приданных ему соединений две штурмовые группы; о поставленной самим Верховным Главнокомандующим исторической задаче, которую им надлежит выполнить…
Далее полковник лично разделил строй на две группы по 25 человек в каждой. В первую, куда был назначен командиром гвардии капитан В. Маков, в основном попали добровольцы из 136-й и 86-й артбригад. Во вторую – ее возглавил майор М. Бондарь – вошли бойцы из 40-й артбригады и некоторых других частей.
Главное задание для обеих групп звучало одинаково: «Водрузить знамя над Рейхстагом!»
Уже зная, какое значение это сыграет впоследствии, сразу же подчеркну: ни о каких знаменах, подготовленных по распоряжению Военного совета армии специально для данной акции, речь даже не возникала.
Более того. Четко сформулировав задачу, начальник политотдела корпуса как бы повторил – но уже на более высоком уровне – ту процедуру, которая состоялась при отправке на задание добровольцев 136-й артбригады утром того же дня. Он вручил каждой группе по свертку красной материи. И во всеуслышание заявил (далее цитирую сказанное по свидетельству участника этой процедуры М. Минина): «Что под Знаменем Победы надо понимать первый Красный флаг или Красное знамя, водруженное над Рейхстагом. Таких знамен можно изготовить много, если найдется красный материал» [61].
Серьезность сказанного полковник И. Крылов подкрепил обещанием, «что те воины или группа воинов, которые первыми водрузят Красное знамя, будут представлены к званию Героя Советского Союза, а вместе с ними к этому высокому званию будут представлены и их прямые начальники – от командира взвода до командира дивизии» [62].
Видимо, уловив, что говорит все это бойцам, идущим почти на верную смерть, и потому сводить все к почетным, но скорее всего посмертным наградам как-то «не очень», полковник счел необходимым закончить свою речь такими словами:
– Если кому-то из вас суждено будет в этом бою погибнуть, то его подвиг Родина никогда не забудет, она позаботится и о семье погибшего…»
На этом установочная часть построения была закончена. Теперь, когда идейно-политическая составляющая их миссии была разъяснена, а составы определены, добровольцев предстояло снарядить для исполнения двух других, уже непосредственно боевых задач – разведывательной и штурмовой.
Для этого в каждую группу включили по паре радистов с рацией, а также придали отделение связистов с телефонными аппаратами и несколькими катушками полевого телефонного кабеля.
Теперь, когда первая группа отправлялась в расположение 150-й стрелковой дивизии генерала Шатилова, а вторая уходила в полосу 171-й дивизии полковника Негоды, все дальнейшее зависело только от удачи и грамотных действий самих добровольцев.
И конечно же, их командиров.
А первой группе с командиром явно повезло.
Парень с Арбата
Высокий, подтянутый, атлетического сложения Владимир Маков на артиллерийских разведчиков сразу же произвел хорошее впечатление.
И не только внешностью. Под его случайно распахнувшейся кожаной курткой с капитанскими погонами мастера оптической и звуковой разведки моментально углядели о многом говорящий опытному глазу «иконостас». Мелькнувшие в разлете маковской двубортной кожанки ордена Красного Знамени и Красной Звезды, четыре нашивки за ранения – все это свидетельствовало о том, что командир их группе попался стреляный, боевой.
Однако вряд ли из тех, кто знал капитана до войны, могли бы угадать теперь в этом матером, налитом уверенной силой мужике того долговязого восемнадцатилетнего паренька с московского Арбата, который в августе 41-го добровольцем отправился на фронт. Отправился, между прочим, не просто прервав учебу в Московском индустриальном техникуме до лучших времен, но даже не предупредив о своем решении отца и мать. Весточку прислал уже с передовой: «Простите. Не волнуйтесь. Война… »
Война, как общая беда, сразу же подхватила вчерашнего студента своим кровавым, бешеным течением. И понесла по гибельным омутам и порогам.
Первый бой рядовой Маков встретил в рядах ополченцев на Днестре. Там же решительно переборол в себе первый страх и получил первое ранение. Дальше отступал, мужал и закалялся аж до самого Севастополя. Здесь в октябре 1941 г . среди уже успевших хлебнуть фронтового лиха представителей различных родов войск отобрали самых отчаянных. И влили в состав 7-й бригады морской пехоты. В бригаде, которой командовал легендарный полковник Е. Жадилов, насчитывалось четыре батальона. Из задиристых, быстро набравшихся фирменного флотского куража комсомольцев создали пятый. В него-то попал и быстро дослужился до старшины 2-й статьи бывший студент, бывший рядовой-ополченец Володя Маков.
Дальше начались беспощадные, кровопролитные бои за каждый рубеж, за каждый метр севастопольской земли.
А как же иначе? «Нас мало, но мы в тельняшках…» И сам Сталин дал приказ: «Севастополь не сдавать! Оборонять всеми силами… »
Ну и обороняли. Немец бил с воздуха, давил танками. Морпехи отвечали максимальным сокращением дистанции. А сократив, били фрицев по мордам, танки – по щелям. Кто залезал на броню, подпалив машину, а заодно и себя бутылками с зажигательной смесью. Кто, обвязавшись гранатами, ложился под траки…
С ходу взять Севастополь фашистским гадам не дали. Дрались бескомпромиссно. Так посмотреть: сил вроде бы и для обороны – и то не хватало. А они ведь еще и в контратаки ухитрялись ходить! Во время декабрьских боев 1941-го бригада уничтожила более 2500 гитлеровцев. Правда, и сама осталась с батальонами по 200—300 человек в каждом, не более….
