Так что сегодня внимательный посетитель Центрального музея вооруженных сил в Москве, подойдя к стенду, за стеклом которого хранится реликвия, может сам легко заметить, что все три записи на красном полотнище нанесены разными руками…

Но вернемся к воспоминаниям Ф. Лисицына: «20 июня эти герои штурма Рейхстага прибыли на Берлинский аэродром. Там состоялся короткий митинг. Под звуки оркестра я вручил Знамя старшему сержанту Илье Съянову… Во второй половине того же дня посланцы 3-й ударной армии уже прилетели в Москву, на Центральный аэродром» [127].

Вручение знамени рослому Съянову, а не, скажем, мелковатому Неустроеву было еще одним звоночком, предупреждающим о том, что при «утверждении героев» начальство и дальше, исходя «из высших политических соображений», будет в первую очередь руководствоваться хоть фактурой, хоть умением тянуть мысок, и уж только во вторую, а то и третью – действительными заслугами и поступками участников знаменосной группы. Поэтому в Москве капитана Неустроева поджидало сильное потрясение.

Из воспоминаний капитана: «Самолет немного пробежал по полю, остановился, замолчали его двигатели. Кто-то из членов экипажа сразу открыл дверцу, и я увидел, что перед самолетом стоит строй войск. Я не сразу понял, что это почетный караул встречает Знамя Победы. Церемония встречи для меня лично прошла словно в каком-то угаре. Команды… Военный марш… Корреспонденты, фоторепортеры… Машины и машины… Я пришел в себя только тогда, когда нашу группу специальным автобусом доставили в Ворошиловские казармы, где уже целый месяц сводные полки всех фронтов готовились к Параду Победы…

Утро 23 июня. На центральном аэродроме началась генеральная репетиция Парада Победы… Оркестр заиграл военный марш, забили барабаны…

Я шел впереди и высоко нес Знамя Победы. Шел, как мне казалось, четким строевым шагом. Прошел мимо трибуны, где было высшее командование во главе с маршалом Жуковым. Бетонная дорожка была длинная…

Мне никто не сказал, где нужно остановиться или повернуть. Я шел, чеканя шаг, особенно левой ногой, правая на фронте была перебита, болела, и ею ступал осторожно. Зато левая так стучала по асфальту, что удары отдавались в моей голове.

Ассистенты Егоров, Кантария, Съянов шли за мной (Самсонов в генеральной репетиции не участвовал). Я сомневался, надо ли идти дальше, и боялся остановиться. Руки уже не держали древко Знамени – окостенели, поясницу разламывало, ступня левой ноги горела огнем, правая нога не шагала, а волочилась по дороге. Решил остановиться. Посмотрел назад – и кровь ударила в голову: я далеко оторвался от Карельского сводного полка!

Не успел я еще осознать происшедшего, как по боковой дорожке ко мне подъехал на машине какой-то полковник и передал:

– Маршал Жуков приказал Знамя завтра на парад не выставлять. Вам, товарищ капитан, надлежит сейчас же на моей машине отвезти Знамя в Музей Вооруженных сил и передать на вечное хранение, а вы в Ворошиловских казармах получите пропуск на Красную площадь. Будете смотреть парад в качестве гостя.

Я сел в машину и отвез Знамя в музей…» [128]

Уже после отъезда С. Неустроева кто-то из жуковского окружения на трибуне предложил разместить и знамя, и знаменосцев на специально оборудованной автомашине, причем саму реликвию воткнуть древком в макет огромного глобуса – в том месте, где должен находиться Берлин. Но маршал тут же эту идею зарубил. Правда, некоторое время спустя это обстоятельство совсем не помешало некоторым мемуаристам утверждать, что они чуть ли не собственными глазами видели все это на историческом параде. С их легкой руки образ стал кочевать из одной публикации в другую. Так, некий грузовик-знаменосец возник в книге бывшего начальника политотдела 3-ей ударной армии Ф. Лисицына, ставшего к моменту ее написания генерал-лейтенантом в отставке. Уже после выхода книги по подсказке со стороны автор эту неточность во втором издании устранил…

Таким образом, хоть незадолго перед торжественным мероприятием и возникла идея поставить на марше впереди сводных полков привезенное из Берлина знамя Военного совета № 5, но на параде его не несли. Да и сам парад все участники группы почетного караула смотрели с гостевой трибуны.

Была ли тому причиной только хромота Неустроева – кто теперь скажет? Хотя и без этой беды было ясно, что и он, и его только что прибывшие товарищи по части шагистики, да еще под музыку, от всех остальных участников из сводных полков безнадежно отстали: те уже месяц как занимались строевой подготовкой.

Кроме того, не исключено, что и у самого Жукова после всей этой истории с преждевременными докладами и «знаменосной каруселью» вокруг Рейхстага на душе кошки скребли. Не будем забывать и то, что окончательный вариант легенды был еще не до конца утвержден в верхах: ее последний вариант за подписью командарма Кузнецова попадет в Главпур только после 2 июля, то есть неделю спустя после парада.

Так или иначе, сводный полк 1-го Белорусского фронта под своими боевыми знаменами с блеском пройдет по Красной площади. Будут в его полководческой шеренге и заслуженные, но сильно разгневавшие Жукова своей «нерасторопностью» в бою генералы танковых войск С. Богданов и М. Катуков. Будут в этих победных рядах и славные солдаты, старшины, офицеры 3-й ударной армии, штурмовавшие Рейхстаг.

Вот только не будет среди маршировавших никого, кто более всего при этом штурме отличился.

Степан Неустроев потом писал, что не обиделся. И был счастлив уже хотя бы тем, что присутствовал и все собственными глазами видел.

Правда, через много лет как-то все же признался, что, когда «отбраковали», про себя с горечью подумал: «Как в атаку идти, так Неустроев первый, а вот на парад не гожусь!»

С окончанием большой и кровавой войны смягченная общим смертельным риском и боевым братством армейская субординация вновь довольно резко отделила военачальников от рядовых.

А самых авторитетных полководцев расставил по местам сам Сталин. Уж очень большую силу и авторитет они набрали с точки зрения Вождя во время судьбоносных оборонительных боев и победоносных наступлений. И то, что теперь под рукой у этих ставших народными героями маршалов и генералов находилась мощная, численностью аж в 11 миллионов 365 тысяч человек армия людей с психологией победителей и соответствующим чувством достоинства, внушало Сталину особые опасения. Вынужденно умерять свое фантастическое властолюбие лозунгом «Отечество в опасности!» уже не было никакой нужды. Теперь Вождь снова не только мог, но и считал должным подогнуть народ и дисциплинировать армию так, чтобы без его на то воли в стране и пикнуть никто не смел.

К тому же, покрасовавшись на параде, маршалы и генералы сами догадались, что необходимо самым срочным образом отметить выдающиеся заслуги Верховного Главнокомандующего. Как догадались и кто подсказал – существует несколько версий. В околокремлевских кругах уже не первый день муссировались по крайней мере два предложения. Первое – переименовать столицу СССР в город Сталиндар. И второе – присвоить вождю звание Генералиссимуса Советского Союза. Говорят, что последнее предложение обсуждалось неоднократно. И каждый раз Сталин предлагал этого не делать. Так это было или нет, но факт остается фактом. От передачи своего имени Москве всесильный хозяин Кремля категорически отказался. Видно, не очень-то ему был нужен еще один Сталинград или Сталинабад. А вот стать Генералиссимусом все же себя уговорил. И сделал это таким образом, что не оставил никаких сомнений, для чего ему такой титул нужен. Из воспоминаний маршала И. Конева: «Очень интересной была реакция Сталина на наше предложение… На заседании Политбюро, где обсуждался этот вопрос, присутствовали Жуков, Василевский, я и Рокоссовский (если не ошибаюсь). Сталин сначала отказывался, но мы настойчиво выдвигали это предложение. Я дважды говорил об этом. И должен сказать, что в этот момент искренне считал это необходимым и заслуженным. Мотивировали мы тем, что по статуту русской армии полководцу, одержавшему большие победы, победоносно окончившему кампанию, присваивается такое звание.