Полностью овладеть «домом Гиммлера» удалось лишь к четырем часам утра.

Рассветать в этот день начало в 5.58 по берлинскому времени.

Но было еще довольно темно, когда над нашими частями, выдвинувшимися к северо-западной окраине Королевской площади, нависла внезапная угроза. Из кварталов, расположенных к юго-востоку от швейцарского посольства, вырвался и пошел в атаку отряд противника численностью до 600 человек. Как позже выяснилось, это были те самые прибывшие два дня назад из Ростока моряки, которым, поднявшись из своего бункера во внутреннем дворе Имперской канцелярии, Гитлер лично ставил задачу. После этого отряд отправился к Рейхстагу, который находился всего в нескольких кварталах, и расположился перед ним в траншеях. Под утро 30 апреля их подняли в ночную контратаку, приказав «пробиться к мосту Мольтке и взорвать его, чтобы отрезать и уничтожить форсировавших Шпрее русских».

Бой получился жарким, но скоротечным. Наши солдаты уже наловчились сражаться в условиях ночного боя, требующего особого мужества и сноровки. И поэтому довольно быстро зажали противника в клещи. До полутора сотен немцев остались лежать на покрытой брусчаткой набережной. Примерно такое же количество откатилось в свои траншеи. Остальные оказались в плену.

К этому времени наша артиллерия, не имея возможности бить по Рейхстагу и прилегающим к нему площадям прямой наводкой, уже несколько раз осуществляла огневой налет с закрытых позиций, расположенных на дальнем берегу Шпрее. При этом больше всего досталось оборонительным сооружениям, расположенным на Королевской площади, которая очень скоро стала напоминать перепаханное поле. На интенсивности огня со стороны обороняющих Рейхстаг это, однако, почти не отразилось. Судя по всему, во время налета гарнизон укрывался за крепкими стенами или, оставив охранение, уходил в глубокие подвалы. Ощутимые потери понесли лишь те, кто находился в траншейной линии перед Рейхстагом, а также на артпозициях у Бранденбургских ворот и в Тиргартен-парке. Однако ж не настолько, чтоб не возобновить огонь, как только наши активизировали свои действия. Поэтому с таким трудом отбитый накануне мост Мольтке все равно подвергался обстрелу немецкой артиллерией. Да и в ближних тылах дивизий и корпуса враг вредил, как мог: по подземным коллекторам, подвалам и проулкам, хорошо известным только местным, подвижные группы неприятеля просачивались за спину наших частей первого и второго эшелонов. И тогда рвалась связь, оживали вроде бы уже подавленные ранее очаги сопротивления – словом, обстановка в ближнем тылу оказывалась порой совершенно не отличимой от передовой.

Во всяком случае, в штабе генерала Шатилова, расположенном за рекой Шпрее, точно так же, как и на «передке», висела плотная, поднятая разрывами пыль и кисло воняло порохом. Из окна на четвертом этаже был хорошо виден мост Мольтке, проскакивающие по нему в обрамлении снарядных разрывов конные упряжки с боеприпасами и несколько обгорелых до черноты «тридцатьчетверок» на набережной перед правительственным кварталом. Накануне вечером их почти в упор спалили немецкие фаустники.

После неудачной – из-за сильного обстрела – попытки ранним утром добраться до Зинченко, устроившего свое НП в отбитом у немцев «доме Гиммлера», Шатилов ждал вестей от полковника с особым нетерпением. Наконец раздался звонок. «Зинченко, – вспоминал после войны генерал, – докладывал:

– Батальон Неустроева занял исходное положение в полуподвале юго-восточной части здания. Только вот ему какой-то дом мешает – закрывает Рейхстаг. Будем обходить его справа.

Мысленно воспроизведя план квадрата № 105, Шатилов выразил недоумение: «Какой еще дом? Кроль-опера? Но он от „дома Гиммлера“ должен быть справа. Не может быть перед Рейхстагом никакого здания…» [82].

Примерно в это же время, разглядывая из окна второго этажа «дома Гиммлера» Королевскую площадь, Неустроев в который раз сравнивал увиденное с изображенным на карте. И недоумевал. В свете, сумеречном от столбов поднятой пыли и копоти пожаров, перед ним расстилалось страшно перепаханное снарядами пространство, на котором дымились многочисленные воронки, торчали стволы искореженных орудий, валялись сбитые артогнем деревья. Лишь два уцелевших сооружения приподнимались над этим хаосом: нечто похожее на трансформаторную будку, а за ней какое-то приземистое, в два с половиной этажа строение, с башнями и куполом наверху. А вот метров в двустах за ним угадывались очертания громадного, этажей в двенадцать дома. Он горел. Из него валил густой дым, который закрывал, казалось, полнеба.

– Елки зеленые! – поймал себя на мысли комбат. – Так ведь это, скорее всего, и есть Рейхстаг!

Неустроев быстро собрал командиров рот и стал ставить им задачу:

– Обойти слева это невысокое строение! Выйти вон к той громаде! Окопаться! И ждать меня! Я приду, орудия подтянем и будем штурмовать Рейхстаг!

Задача ясна. Все разошлись по своим местам. Кураж после захвата превращенного в крепость здания МВД еще не прошел. По-настоящему о Рейхстаге и не видном из подвальных окон «канале», известном пока только разведчикам капитана Макова и командованию, толком еще никто из батальона не знал. Было ощущение, что после ночного побоища в «доме Гиммлера» все самое тяжелое позади. И этот «Рейхстаг» можно будет взять сходу.

Но когда поднялись в атаку, из «серенького домика» так хлестанули огнем, что пришлось спешно «землю обнимать» и дружно по-пластунски ретироваться обратно в «гиммлеровские подвалы».

В это время на НП Неустроева загудел телефонный зуммер. Звонил полковник Зинченко, который тоже оборудовал свой командный пункт в одном из внутренних помещений «дома Гиммлера».

«Никак не могу к Рейхстагу пробиться, – сообщил ему комбат. – На пути к нему в глубине площади серое здание. А из него такой огонь – головы не поднять!

– Сейчас приду! – сказал Зинченко, и связь разъединилась.

Прибыв минут через 15—20, полковник сразу же приник к полуподвальному окну. Потом заглянул в свою карту. Еще раз внимательно осмотрел площадь и затаившийся в ее глубине «серый домик». А потом, не оборачиваясь, сказал:

– Ну-ка иди сюда, Степан! Так что тебе мешает подойти к Рейхстагу?

– Да вот это невысокое строение!

– Так это и есть Рейхстаг…» [83].

Следует сразу же признать, что с этими цифрами наш брат-литератор, а также многие мемуаристы сильно удружили истории и потомкам. Вот уже более полувека претендующая на строгую документальность проза потчует нас художественными описаниями штурма фашистского логова. В ней фигурируют «десятки тысяч воинов, с нетерпением ожидающих приказа о начале штурма»; «жерла сотен орудий, направленных на Рейхстаг» или даже «бьющих прямой наводкой»; «бросающиеся на броню наших танков молодые фанатики из гитлерюгенда».

На самом деле, если заглянуть в 5-й том шеститомной Истории Великой Отечественной войны, то можно узнать, что в артподготовке решающего штурма Рейхстага принимало участие около 89 единиц орудий, работавших, в основном, с закрытых позиций. Слов нет: конечно же, было бы лучше, если их все можно было поставить на прямую наводку. Тогда с помощью артиллерийского огня можно было бы проделать проломы в окнах, которые серьезно бы облегчили штурмующей пехоте задачу проникновения в здание. А главное, более эффективно, без опаски в этих плотных порядках задеть своих, начать подавлять вражеские огневые точки. Но, к сожалению, сделать это было невозможно из-за того, что почти все проходы между зданиями на Королевской площади – и особенно все пространство перед Рейхстагом – находились под плотным прицельным вражеским огнем. Не случайно на послевоенной научно-практической конференции комкор Переверткин и комполка Зинченко в один голос подчеркивали, что весь примыкающий к Рейхстагу район простреливался пулеметным огнем из близлежащих зданий, фаустпатронами и артиллерией. «Наша же артиллерия, – цитирую Зинченко, – простреливать его не могла» [84]. Так что если судить по общему количеству пушечных стволов и калибров, имеющихся в распоряжении наших наступающих частей (не говоря уже о соединениях), то их вроде бы вполне хватало, чтобы смести все и вся. Но реально эффективную «адресную» поддержку вышедшим к Рейхстагу штурмовым группам могла оказать лишь незначительная часть нашей артиллерии – с десяток разобранных при транспортировке и снова собранных на позиции «сорокапяток», а также примерно столько же реактивных снарядов М-31. И те, и другие были затащены на солдатских руках на 1-й и 2-й этажи министерства внутренних дел. Сорокапятки установили в проломах на прямую наводку. А реактивные снаряды пришлось запускать чуть ли не со столов. Так что точность попадания была соответствующей.