— Слышала, Расс тебе опять палки в колеса ставит.

Вот дерьмо.

Мне не хотелось в это вдаваться.

— Пытался. Но все хорошо.

Мара снова вернулась к клавиатуре, но печатала медленнее, словно нарочно затягивала процесс.

— Будь осторожен с ним. Он змея. Всегда им был.

— Я осторожен.

Через несколько минут заказ был оформлен.

— На твой счет?

— Да.

— Принято. Придет через пару недель, но я постараюсь ускорить. Бесплатно.

— Не нужно…

— Хочу, — твердо сказала Мара.

И от этих слов в животе заскребло.

— Ладно. Спасибо. Хорошей недели.

Она задержала взгляд на моём лице чуть дольше, чем стоило.

— И тебе.

Мы с Энсоном пошли через магазин к выходу.

— Она не сдается, — пробормотал он, понизив голос.

Я бросил на него взгляд.

— Она хочет то, чего на самом деле никогда не было.

Потому что между мной и Марой никогда не было отношений. Мы делали все, что делают обычные пары, но ни разу не говорили по-настоящему — о важном. Она не заставляла меня чувствовать себя увиденным, как это делает Тея. Не зажигала во мне огонь.

— Может, и так, но воображение — вещь опасная, — пробормотал Энсон. — На твоем месте я бы держался подальше.

— Я стараюсь, — выдавил я сквозь зубы, выходя на солнце.

— Не стреляй в гонца, — отозвался Энсон.

— Гляди-ка, кого занесло. Если это не Малыш из коробки и Парень-Убийца.

Я поднял голову и увидел Расса, идущего к нам в компании отца — Боба. Прозвище всегда било по больному — напоминание о той боли, с которой я рос. Но на этот раз оно не задело. Не кольнуло. Не жгло. Наоборот — вызвало чувство благодарности.

И вот тогда я понял: что-то изменилось.

Это было не как в фильмах, когда вдруг весь мир становится ярче, а скорее легкий сдвиг, как если бы кто-то чуть подкрутил колки у гитары. Но даже такое крошечное изменение полностью меняет, как ты слышишь музыку.

Потому что в словах Расса я услышал не оскорбление, а напоминание. Напоминание о том, к чему привело то самое одиночество. К невероятной семье, о которой я и мечтать не мог. К осознанию своего места в жизни. К настоящему дому. И теперь я ясно понимал: чтобы быть частью семьи, не нужно было чего-то заслуживать. Не нужно быть идеальным. Эти узы возникают потому, что тебя выбирают. Просто так.

Так что вместо раздражения я улыбнулся. И не повредило то, что у Расса все еще был пластырь на носу и фингал под глазом.

— Расс, вижу, обаяния тебе по-прежнему не занимать.

Боб тут же напрягся:

— Не смей говорить с моим сыном. Думаешь, если Колсоны тебя приютили, ты теперь звезда? Ты — никто. Ублюдок и есть ублюдок.

Теперь я видел и это отчетливо. Откуда в Рассе столько злобы. Он не родился таким. Его так воспитали.

Я встретил злой взгляд Боба.

— Не хочешь, чтобы твой сын вляпался, стоило бы научить его не лапать женщин, если они этого не хотят. Хотя, подозреваю, он все это дерьмо у тебя и перенял.

Лицо Боба побагровело, и он рванулся вперед:

— Не смей так со мной разговаривать, сопляк! Я тебе сейчас…

— Думаю, хватит, — вмешался Энсон и оттолкнул Боба назад. — На том здании камера. И если ты сделаешь хоть шаг — Трейс получит об этом подробный отчет.

Боб кипел от ярости, но Расс даже не шелохнулся. Он смотрел на меня с ненавистью.

— Камеры не всегда рядом, Малыш из коробки. Берегись.

Тея

Колокольчик звякнул, когда дверь в пекарню распахнулась, и я внутренне напряглась. Три последних дня мы работали как проклятые — с открытия до закрытия, без передышки. Только сегодня к обеду поток хоть немного схлынул. Если этот звон означал новую волну, я не была уверена, что справлюсь.

Но стоило мне увидеть фигуру в дверях — все напряжение тут же ушло, и из меня вырвался смех. На пороге стояла Лолли — с серебристыми волосами, собранными в два пучка по бокам головы, в чем-то, похожем на спортивную форму. На ней были тай-дай-леггинсы, ярко-красные кроссовки, а футболка гласила: «Заведующая Плантацией», с огромным листом марихуаны по центру.

— Лолли, ты шикарна, — сказала я, расплываясь в улыбке.

Она сделала круг, и браслеты на ее запястьях весело звякнули.

— Я такую же футболку подарила Роудс. Сказала, чтобы показала Данкану в питомнике. Идеальная униформа, по-моему.

Я едва сдержалась, чтобы снова не рассмеяться.

— И что он сказал?

Лолли нахмурилась.

— У него нет моего воображения.

Не сомневаюсь. Данкан, конечно, вполне сносный начальник, но я с трудом могла представить, как он превращает семейный питомник, который существует уже несколько поколений, в плантацию каннабиса.

— Его потеря.

— А любовь всей моей жизни тут? — раздался голос Уолтера, когда он вышел из кухни.

— Только не начинай, старый козел, — отозвалась Лолли.

Глаза Уолтера заискрились от веселья, он расплылся в улыбке:

— Может, я и стар, но ты заставляешь меня чувствовать себя подростком в разгаре гормонального шторма.

Щеки Лолли слегка порозовели.

— Не пытайся меня заболтать.

Уолтер прижал руку к сердцу, будто его ранили:

— Я только правду говорю, когда дело касается тебя.

— Ну-ну, — отмахнулась Лолли и подошла к витрине. — Устала я сегодня. У меня новая тренерша, мы сегодня качались по полной. Теперь мне нужна награда.

Но Уолтера это не остановило:

— Если бы ты согласилась стать моей, тренеры бы не понадобились. Я бы тебе таких тренировок дома устраивал…

— Уолтер! — пискнула Саттон, как раз появившись на нижней ступеньке лестницы.

Он только рассмеялся:

— Должен же я напомнить своей девочке, что еще не сдал.

— Попробуй, — сказала Лолли, грозно махнув пальцем.

— У каждого должна быть цель в жизни, — крикнул он ей вслед.

Саттон стояла в шоке:

— Мне что, вас теперь разводить?

— Можешь попробовать… — подмигнул Уолтер.

— На кухню! — приказала Саттон.

Уолтер, хихикая, скрылся за дверью.

— Однажды ты скажешь «да», Лолли!

— Вот еще. Кто он вообще такой? Я не из тех, кого можно приручить, — фыркнула Лолли.

Я едва удержалась от смеха:

— Хотя, может, сто́ит дать ему шанс?

Саттон взмахнула руками и уставилась на меня:

— Ты тоже? Что за повальное помешательство на сексе?

Мы с Лолли переглянулись.

— Засуха, сладенькая? — поинтересовалась Лолли.

Саттон облокотилась на стойку, будто все силы покинули ее:

— Тут, как в пустыне Сахара.

Улыбка Лолли растянулась до ушей, и она захлопала в ладоши, издав радостный писк, больше похожий на девчачий восторг, чем на голос бабушки:

— Нам срочно нужна девичья ночь! Нарядимся, пойдем в тот кантри-бар на шоссе. Ничего нет лучше ковбоя. Я могу сделать нам особенные мармеладки, чтобы…

— Нет! — одновременно воскликнули мы с Саттон.

Лолли нахмурилась:

— Вам обеим нужно немного расслабиться.

— Думаю, бокал вина — это мой максимум на сегодня, — пробормотала Саттон.

— Ну ладно. Но ковбоев мы все равно найдем, — заявила Лолли. — А теперь давай мне кекс с единорогом на вынос. У меня в три дня церемония солнца.

Я не стала спрашивать. Вполне возможно, что она собиралась танцевать голышом в саду, поклоняясь солнцу. Я взяла один из последних кексов и упаковала его.

— За мой счет.

Лолли взяла коробочку с широкой улыбкой:

— Баловница ты моя, девочка. На следующей неделе я тебе пряники принесу в ответ.

Помахав рукой, она направилась к двери.

— Ты же знаешь, что тебе нельзя есть ее пряники? — спросила Саттон.

— Знаю. Роудс как-то в колледже случайно съела один. Потом часами видела галлюцинации.

Саттон покачала головой:

— Наверное, эти сумасшествия и держат ее в форме.

— Наверное, — согласилась я, поворачиваясь к ней. Саттон только что забрала Люку из лагеря и устроила его наверху со снэком и каким-нибудь занятием, чтобы мы могли спокойно закончить день. Даже покрытая мукой, она выглядела красиво, но я заметила тени под глазами, которые не скрыла даже тональная основа. — Ты в порядке?