Саттон, подняв голову от чая, не разделяла веселья:

— Ты что-нибудь нашел?

Энсон сначала посмотрел на нее, потом на меня:

— Пока все говорит о том, что Брэндан не покидал район Крэсент-Лейк, где идет съемка. Ни одной транзакции по его картам за пределами локации.

— Я этого не слышал, — проворчал Трейс.

У меня округлились глаза:

— Ты влез в его банковские счета?

Энсон оскалился, и от его ухмылки стало немного не по себе:

— Ну, технически — нет. Я привлек кое-какую помощь.

— Помощь? — переспросила я.

Шеп сжал мою руку:

— Когда Энсон работал в ФБР, он сотрудничал с лучшими хакерами мира.

— Один «белый хакер», — пояснил Энсон. — Этично работает. Но когда я рассказал ему кое-что о том, что с тобой сделали — особенно про техчасть — он тут же включился. Сказал, что фото и видео удалось удалить почти ото всюду, кроме пары уголков даркнета. Он сейчас сражается с ними. Обещал, что за неделю-две они исчезнут совсем.

Слезы хлынули тут же. Горячие, обжигающие щеки.

— Все удалено? Никто больше не увидит?

Шеп снова прижал меня к себе, усадив на колени и крепко обняв:

— Все исчезло, Колючка.

Из груди вырвался всхлип:

— Я думала, что это невозможно... Думала, никогда не исчезнет...

— Вот черт, — выдохнул Энсон.

— Пожалуй, пересмотрю свою позицию насчет Гугла и наемников, — буркнул Трейс.

— А я — нет, — огрызнулась Саттон. — Уж я-то прикончу его собственноручно.

Я оглядела всех, кто сидел за столом. Всех, кто был готов драться. Ради меня.

— Спасибо, — прошептала я сквозь слезы. — Спасибо, что помогаете мне вернуть мою жизнь.

И я имела в виду не только интимные фото. Благодаря им я снова поняла, что жизнь — это не прятки. Это про то, чтобы жить по-настоящему.

Шеп прижался губами к моей шее:

— Ты больше не одна. Никогда.

Шеп

Дорога до дома Теи прошла в тишине. Не той, что обычно бывала между нами — легкой и спокойной, — а какой-то глухой, замороженной. Я то и дело бросал на нее взгляды, будто этим мог удержать ее в реальности.

Но не мог.

Тея была где-то очень далеко. И я знал — в тех мрачных и искаженных уголках, в которые я бы сделал всё, лишь бы она больше не возвращалась.

Когда мы остановились у ее дома, она вздрогнула, словно только сейчас по-настоящему увидела, где находится. Я не стал медлить — заглушил двигатель и обошел капот, чтобы открыть ей дверь.

Пальцы Теи дрожали, пока она пыталась расстегнуть ремень безопасности. Каждый ее неловкий жест отдавался болью у меня в груди. Наконец ремень поддался, и я помог ей выбраться из машины. Не смог удержаться — прижал к себе, убедиться, что она в безопасности. Звук закрывающихся замков, и я обнял ее за плечи.

В тот момент, когда она прижалась ко мне, я почувствовал, как мелко содрогается ее тело. Стиснув челюсть, я взглянул на нее.

— Ты дрожишь.

— Я... мне холодно.

Голос у нее был такой же дрожащий, как тело. И это только усилило ярость, кипящую во мне. Я направил нас к дому, стараясь не сжать ее слишком крепко.

— Пойдем. Надо тебя согреть.

Яркое солнце и восемьдесят пять градусов жары — этого должно было бы быть достаточно. Но после всего, что случилось сегодня, этого не хватало.

Я быстро отпер дверь и провел Тею внутрь. Мус выдал одно из своих мутантских мяуканий, но на встречу не пошел. Котята тоже молчали, видимо, все еще дремали. И слава богу. Если бы Тея подумала, что с ее зверьками что-то не так, сразу побежала бы к ним, а не позволила мне позаботиться о ней.

Я взял ее за руку и повел по коридору в главную ванную. Отпустить ее было пыткой, даже зная, что она рядом и в безопасности. Я поспешно включил воду, выворачивая кран на максимум, насколько позволял ее дохлый бойлер. На бортике заметил пузырьковую пену и плеснул немного в воду. Пена пошла густая, пушистая.

Встав на ноги, я обернулся. И внутри все сжалось. В ее глазах не было ни жизни, ни чувств. Будто она вовсе исчезла.

Я сглотнул и шагнул ближе.

— Колючка.

Она моргнула.

— Прости, я... Ты что делаешь?

— Набираю тебе ванну. Надо, чтобы ты согрелась.

— Со мной все в порядке…

— Колючка, — мягко, но твердо перебил я. — Позволь мне это сделать.

Она выдохнула дрожащим вдохом:

— Хорошо.

Сняла сначала один ботинок, потом другой.

— Хочешь, я выйду? — Спросить это было чертовски трудно. Последнее, чего я хотел — это отдаляться. Но если ей нужно было побыть одной, я бы дал ей это.

Она покачала головой, волосы закачались вокруг ее лица.

— Останься.

Облегчение захлестнуло с головой.

— Хорошо.

Я не позволил себе опустить взгляд, пока она раздевалась. Ее тело было дьявольски соблазнительным, но последнее, что ей сейчас было нужно — это мое вожделение.

Когда она закончила, я помог ей опуститься в ванну. Как только ее тело скрылось под слоем пены, я выключил воду.

— Не слишком горячо?

— Идеально, — прошептала Тея, погружаясь глубже.

Я опустился на кафельный пол рядом, прислонившись к ванне.

— Нужно что-нибудь? Чай? Что-нибудь перекусить?

Тея посмотрела прямо в глаза.

— Только ты.

Где-то внутри вспыхнуло тепло, прокатилось огнем по костям.

— Я рядом, — хрипло ответил я.

Ее глаза вспыхнули чуть ярче.

— Спасибо, что не дал мне остаться одной.

— Я с тобой. Всегда.

Я шел по коридору дома Теи, щелкая выключателями один за другим. Она двигалась впереди меня, походка у нее была почти пьяной. Я бы, наверное, усмехнулся, если бы не сдерживал ярость, клокочущую внутри.

Увидеть, как она разрыдалась от осознания, что те фотографии исчезли из интернета, было почти невыносимо. Я знал, что все это оставило на ней шрамы, но сегодня стало ясно, насколько глубоко они ушли. Я проглотил весь гнев. Потому что Тее он был ни к чему.

После того как я накатал ей ванну, постарался приготовить хоть сколько-нибудь съедобный ужин. Это был не шедевр из ее арсенала, но испортить сэндвич с сыром — еще надо умудриться. Потом мы свернулись на диване и наконец посмотрели Рокки. Я думал, что два часа, просто обнимая ее, помогут унять злость.

Не помогли.

Это только напомнило мне, насколько Тея мне дорога. Насколько она важна. Насколько хрупкую, спрятанную от мира нежность она носит в себе. Я понял, что все это — не просто привязанность. Это любовь.

И от этого становилось страшно.

Тея чуть не запнулась, и я метнулся вперёд, чтобы удержать ее.

— Осторожно, Колючка.

Она сонно улыбнулась, глядя на меня снизу вверх.

— Прости... Я как выжатая.

Я не отпускал ее, пока мы не дошли до спальни.

— Адреналин спал. День был непростой.

Улыбка чуть погасла, и я мысленно выругался.

— Не верится, что Энсон сделал все это ради меня, — пробормотала она, скидывая тапки и забираясь в постель.

Я лег рядом, прижал ее к груди — мне по-прежнему нужно было чувствовать ее рядом.

— Людям не все равно.

Тея подняла на меня взгляд.

— Давно я не позволяла, чтобы им было.

Эти слова резанули меня, только подливая масла в огонь. Я поцеловал ее в лоб и щелкнул лампой.

— Спи. Тебе это нужно.

— Угу, — пробормотала она. Но уже почти уснула.

Ее тело расслабилось, дыхание стало ровным, и с каждым выдохом ткань моей футболки чуть поднималась. Я смотрел, как оно колышется в лунном свете, пробивающемся сквозь шторы, и пытался найти в этом покой. В ней. Но не получалось.

Я хотел поступить как сказала Саттон — выследить Брендана и стереть его с лица земли. И мне было бы мало. Я хотел, чтобы он страдал. Чтобы прочувствовал на себе все, через что прошла Тея, и больше.

Этот уровень ярости пугал. Я никогда не испытывал подобного. Даже когда умерли отец и брат. Даже после того, как похитили Роудс.