Звучит так натянуто, будто его кто-то за горло держит.

Отец и держит, да.

— И все же, — настаивает он. — Будь добр.

Я улыбаюсь. Воздух между нашими глазами трещит. Часть джоулей явно преобразуется в ватты. С моей стороны поток не слабее. Вот и шарахает так, что кажется, еще чуть-чуть, и раскидает по противоположным концам зала.

— Аг-гния Филатова, — отрыгивает Егорыныч с ненавистью.

Я вспыхиваю от довольства.

Понимая, что ничего плохого он мне при семье не скажет, с притворной робостью опускаю взгляд в пол, прихватываю подол и изящно приседаю.

Вернувшись в исходную позицию, премилым тоном вывожу итог:

— Та самая. К вашим услугам.

Вскидываю голову вверх и с искренним интересом оцениваю лица присутствующих. В частности преступной семейки.

О-о… Они меня потрясают.

Мама Нечаева улыбается не менее тепло, чем при нашей первой встрече на хоккейном матче. А старик… Он мало того что совсем не старик!.. В шикарной физической форме!.. Так еще и красавчик! Породистый, как культовая кинозвезда! А ведь и правда, все сыновья на него похожи. Не то чтобы мама не очень… Очень даже очень! Господи, что я несу??? Просто она — другой вид. Женский. Мягкий. А мужская ветка рода Нечаевых — генетический джекпот прокачанной Y-хромосомы. И этот джекпот — точнее, его основной раздатчик — тоже вполне адекватно на меня смотрит. Без какой-либо злобы. В напряге только стоящий рядом шкаф — очередной сыночка. Какой он там по счету? Кажется, второй. Илья.

— У тебя восхитительный голос, Агния, — говорит мать семейства.

Я теряюсь, потому как похвалы здесь уж точно не ждала. Ищу подвох.

Она же издевается? Как я?

Но нет… В ее лице не найти ни грамма ехидства.

— Спасибо, — отмеряю с некоторым высокомерием, все еще опасаясь изменений в общении. — Вы очень добры.

— А ты смелая, — заключает тот самый джекпот, салютуя бокалом. — Мне это нравится.

— А какая красавица! — добавляет с улыбкой мать. — Ничего удивительного, что наш сын потерял голову!

В кругу близких разливается тихий смех.

Это они из-за шубы? Что за фрукты эти Нечаевы?

Ощутив новый прилив жара к щекам, подаюсь в сторону Егора, чтобы, не глядя ему в глаза, едва различимым голосом шепнуть:

— Как зовут твоих родителей?

Ранее, однозначно, слышала. Но сейчас, в этом дрожащем волнении, точно не вспомню.

Егорынычу, хоть и сквозь зубы, а представить мне предков приходится.

— Роман Константинович, Милана Андреевна, — повторяю сразу за ним, обращаясь уже напрямую. — Вы чрезвычайно любезны. Спасибо за теплый прием. Будем честны, после всего, что было, я на него не рассчитывала. И сейчас… даже немного растеряна, изумлена… Но в самом хорошем смысле! Вы мне тоже симпатичны! Простите за фейерверк! За елку… простите!

Они просто… снова смеются…

— Это было запоминающееся знакомство, хоть и без знакомства как такового, — выдает Роман Константинович. — Фейерверком нас еще никто не атаковал. Сразу виден основательный настрой. С далеко идущими планами, — подмигивает. — В общем, засчитан. Фейерверк засчитан.

Господи…

Он еще и шутит? Реально шутит? Лицо как было серьезным, так практически не меняется. Чтобы уловить подобие улыбки в чуть приподнятых уголках губ, надо быть либо упоротым фантазером, либо большим оптимистом. Но глаза Романа Константиновича, сверкая, излучают самое настоящее, живое и щедрое тепло, которое мне когда-либо удавалось видеть. Я бы назвала его богатым. Тем богатством, что зависит от широты души.

Ну вот… приплыли…

Минус один враг. Точнее, минус два. Милана Андреевна же.

— Однозначно, засчитан. А елки еще будут. Другие подрастут.

Нет-нет, я не могу перестать их ненавидеть!

Или могу?..

— Должен сказать, потрясены даже мы — те, кому не довелось этот фейерверк увидеть! Судя по лицам очевидцев, есть чему позавидовать! — подхватывает ведущий. — Я так понимаю, перспективы действительно грандиозные! Уже можно напрашиваться тамадой на свадьбу? Или пару годков еще ждем?

Чувствую, снова краснею. К щекам будто горячие утюги приложило. Так шпарит! А я еще зачем-то смотрю на Егорыныча! Он часто моргает. Кажется, выданная ведущим ахинея рассыпалась в пыль, и эта пыль попала ему в глаза. Они воспаляются, слезятся и избегают контакта. Я тоже избегаю. Едва пересекаемся, с обоюдным рвением уводим взгляды в разные стороны.

— Со свадьбой, определенно, ждем, — заверяет Роман Константинович на тех же нотах солидного юмора. — У нас в семье это дело раз и навсегда. Требуется подготовка.

— Семь раз отмерить — один раз отрезать, — с улыбкой поддерживает мужа Милана Андреевна.

— Так точно. Решение должно быть взвешенным.

А я стою и прозреваю.

Что за попадалово? Как до этих разговоров вообще дошло? Почему я?

С трудом восстанавливаю дыхание, как Егорыныч вдруг хватает за локоть и ровным тоном объявляет:

— Мы минут на десять отойдем.

— Не дольше, — откликается Роман Константинович. Видимо, к нему чешуйчатый и обращался. — Ты знаешь правила.

— Да, папа. Знаю.

Последнее крайне интересно звучит, но влезающий в очередной раз ведущий не дает мне сфокусироваться.

— Поаплодируем возлюбленной именинника за шикарное выступление!

Начиная хлопать, подбивает на те же действия зал.

В шуме гребаных оваций мы за кулисами и скрываемся. А после включается музыка, позволяющая нам вполне свободно друг на друга орать.

— Ты охренела — сюда являться?! Я те сказал, блядь: держись от моей семьи подальше! — кроет огнедышащий с раскатами.

— А я те сказала: по-твоему не будет! Что хочу, то и делаю! Где хочу, там появляюсь! Всем твоим приказам назло наперекор пойду!

С такой силой меня на себя дергает, что у меня реальность на разрозненные значки рассыпается. Дурацкий калейдоскоп! Из-за него плывут мозги.

— Ты, мать твою, стихийное бедствие! — припечатывает, одурело пережимая мои запястья. Конечно, у меня будет кружиться голова! Кровоток ведь перекрывается. В пустой части вен вспыхивает огонь. Ползет жаром по плечам. Накрывает, словно горящим плащом. А уж в сердце — там, где гнездятся непонятные чувства — давно полыхает вовсю. Дурное, не понимает, что само по себе является источником ада, пытаясь сбежать, грозится разнести мне грудь. — Становишься предсказуемой!

Ну что за каламбур контрастов? В зале хором под ABBA горланят, а мы тут почти убиваем друг друга! От бесконечных толканий каркасная юбка моего платья ходит ходуном. Уже и от нее расшатывает. Одно прекрасно — она отлично отбивает притязания Нечаева. Слишком близко он ко мне подойти просто не способен.

— А по-моему, ты очень даже удивлен! Очень впечатлен!

— Я взбешен, Филатова! Че за шняга снова?!

— Какая именно?

— Про любовь! Что ты устроила?!

Помня последствия, я стараюсь уйти от скользкой темы любви. Но игнорировать озвученное Егорынычем все же не могу.

— Ты целовал меня! — предъявляю, явно багровея.

— Просто дал сдачи! Ты первая начала!

Он тоже пунцовеет. По крайней мере, в стратегических местах, которые для меня уже являются маркерами. Скулы и уши — сплошь алые.

— Ах так?! Мы теперь поцелуями деремся?!

Подаюсь вперед, тогда как Нечаев, напротив, толкает к стене.

— А.Г.А., — выжимает с угрозой, но все разваливается, едва он совершает ошибку, скидывая взгляд вниз.

К моим губам.

Меня перетряхивает. Это все ватты! А может, килотонны! Не могу ничего с собой поделать! По телу точится горячечный зуд. А рот, будто в предвкушении чего-то очень-очень вкусного, наполняется слюной.

— Давай подеремся… — вбрасываю, не отдавая отчета своим действиям.

— Ага… — выдыхает Егорыныч с огнем и соответствующим шумом. Еще не слышала, чтобы у кого-то на одном слоге столько раз преломился голос. Голос, который мне так сильно нравится, что от воздействия изнутри бьют бурные волны. — Тебе все шуточки, а в моей семье не принято водить к родне каждую встречную-поперечную. Только если вопрос с браком уже решен.