— Именно так! А еще я — Цезарь. Veni,vidi,vici[25]. И сама Клеопатра! Всесторонне одаренная! Пойду и спасу эти книги! Ты со мной?

Хохот Иси стихает. Она резко становится серьезной. Щеки алеют, но это уже не последствия пробежки. Смущаясь, неловко отмахивается от несуществующих насекомых.

— Аг-г-г… Агния… — выговаривает с трудом. — Конкретно сегодня… я… эм… не смогу…

Я прищуриваюсь, скрещиваю руки на груди и, качнув бедрами, толкаю:

— И чем же ты будешь занята?

Плохое предчувствие скребет меня изнутри, словно какая-то, черт возьми, крыса. Но я отвергаю все, пытаясь верить в хорошее.

— Ну… Понимаешь… — Настя цепляется зубами за яблоко, хотя там остался огрызок. — Набиев…

— Набиев? — машинально повторяю я. — При чем здесь этот придурок? — сокрушаясь, взмахиваю руками. — Почему его фамилия звучит в нашем разговоре? Ты же оговорилась, да? — наваливаю, не давая ей ни слова вставить.

Потом столь же резко замолкаю.

Если честно, рассчитываю, что Истомина последует моему примеру. Было бы здорово все это замять.

Но нет же. Настя силится что-то сказать.

— Он… Он… В общем, Агусь, ты не переживай, но… Марат позвал меня вечером в кино…

Интуиция, конечно, редко меня подводит. Однако эта новость… Это даже не подвох. Это настоящий удар.

— Говоришь так, словно всерьез это предложение рассматриваешь! — срываюсь, не веря в происходящее, будто подобное могло бы быть исключительно кошмарным сном.

— Ну да… Рассматриваю. Он не такой, как Нечаев. Другой.

Настя оправдывается. А я задыхаюсь.

— Какой еще другой? Это одна банда! Тебя мама за него на опеку отцу перекинет!

— Да ну, Ага, не утрируй, — частит подруга испуганно. И тут же добавляет: — Ей знать необязательно.

— Ах, вот как… Секретик, значит… — изо всех гребаных сил пытаюсь не заорать. Безуспешно. — Это просто уму непостижимо! Ты соображаешь, куда идешь? Я буду за тебя переживать! Я с ума сойду! Слышишь? У меня «112» застрянет на быстром наборе!

— Агусь… — шепчет Настя крайне взволнованно. И признается, нанося мне еще один удар: — Марат мне очень нравится… Это не ранит тебя? Ну, если я с ним?..

Призраки всех великих личностей разом покидают меня. Хорошо, что Истомина смотрит на свои кеды и не видит моего лица.

— Нет. Не ранит, — выдаю ровно. Но чувствую себя преданной. — Это твой выбор. Делай, как считаешь нужным.

Подруга вздыхает и, разулыбавшись, вскидывает глаза.

— Давай в библиотеку пойдем завтра? — предлагает, горя воодушевлением, которое явно не с книгами связано. — А сегодня… Если что-то пойдет не так, я тебя наберу.

— Ладно. Как знаешь.

Разворачиваюсь и пилю к зданию гимназии.

— Ну, Агусь… — зовет Ися в попытках догнать. — Ты же не обиделась?

Еще раз десять этот вопрос задает. И я десять раз из гордости заверяю: «Нет». Но внутри за каждым таким разом болит нестерпимо.

Как она могла меня на него променять? В голове не укладывается.

Вечером, облачившись во все черное и кинув за плечи рюкзак, в который намерена трамбовать нужные книги, выхожу из дома и марширую к воротам той самой библиотеки.

Во дворике темно.

Фонари, что раньше заливали аллеи мягким золотым сиянием, вычерчивали тени от кованых скамеек, озаряли массивные вековые каштаны и подсвечивали гордо вздымавшееся здание в неоготическом стиле с его высокими арочными окнами и каменными выступами — ныне погашены.

Все окутано мраком. Кажется, будто это прекрасное место накрыли невидимым саваном, чтобы без особых усилий вырезать его из общей архитектуры города. Сердце сжимается от досады, горечи и ярого протеста. А вместе с этим… Есть желание отказаться от затеи. По позвоночнику ползет холодок. Мне банально страшно. Но я поджимаю губы и продолжаю шагать.

Из упрямства. Из злости. Из извечного стремления доказать — себе и всем вокруг — что я в силах справиться. С любой тьмой. С любым врагом. Абсолютно со всем. Самостоятельно.

Мне никто не нужен. Никто.

— Ну что ж… — усмехаюсь хрипло. — На костер так на костер.

Поднявшись на крыльцо, быстро сдуваюсь — ржавый замок, каким бы хлипким он ни выглядел, на мои, ставшие за годы войны почти профессиональными, манипуляции не поддается.

— Черт! — шиплю сквозь зубы.

Отшатываюсь. Делаю несколько шагов назад. С шумным выдохом прохожусь пальцами по волосам. Скольжу по зданию взглядом.

Ищу варианты!

Потому как…

— Я не сдамся! — заявляю так яростно, словно сопротивление оказывает живое существо. — Аполлон одолел Пифона! Геракл — Ладона! Зевс — Тифона! И я, Агния Филатова, тоже справлюсь! — заряжаю, вспоминая чудищ и всяких там драконов.

Спустившись на пару ступеней, прихватываю отколовшийся кусок плитки, на бегу размахиваюсь и со всей дури засаживаю им в окно. Стекло звенит и осыпается осколками.

Браво мне!

Закидываю в здание рюкзак и начинаю входить сама.

— И он еще говорит, будто я толстая… — пыхчу, протискиваясь сквозь прутья железной решетки. — Если головой свое-е-ей умнейше-е-ей не застряну-у-у… Зад вполне… Ну же!.. Ну!.. — выдаю в муках, прикладывая столько усилий, сколько кому-то понадобилось, чтобы в принципе появиться на свет. — Ну-у-у… Мамо-оч-чки… Я!.. Вполне про-о-о-о-о-о-о-охожу!!! — кричу на радостях, когда, наконец, влетаю внутрь.

И пофиг, что падаю на пол.

Вскакиваю, отряхиваю одежду, подбираю рюкзак, включаю фонарик и с некоторыми перебоями в сердце начинаю подъем по винтовой лестнице.

— Мне не страшно… Мне не страшно… — шепчу, как мантру.

Но тело внимает слабо, и мышцы неизбежно приходят в тонус. А с ним рождается и мелкая, чертовски противная дрожь.

— Здесь никого нет. Темнота — это просто отсутствие света. Тишина — не угроза, а часть покоя, — развлекаю себя разговорами, чтобы не было так жутко, ведь идти доводится на самый верх здания. Луч фонарика, скользя по стенам, рисует искаженные тени. Резко отвожу в от них взгляд. И долблю: — Призраков не существует. Иначе бы бабушка пришла отчитать меня за каждый мой «подвиг». За Нечаева — уж точно! За поцелуй с ним! Фу-фу-фу… И не шаги это преследователя — эхо моих собственных! А что до скрипа из каждой щели? Так это потому что зданию сотни лет!

Подъем ощущается как вечность. Голос разума то и дело дает команды: «Вернись! Уйди! Беги!». Но я мужаюсь и продолжаю движение наверх, нарекая лестницу моим личным Эверестом.

И вот — ступени заканчиваются.

Я на вершине.

Сердце бахает так, словно я этот путь пробежала. Но когда я осваиваюсь среди хорошо знакомых стеллажей, ритм все же постепенно выравнивается.

Воздух здесь совсем иной — густой и тяжелый. Пахнет сыростью, старой бумагой, залежами пыли и чем-то таким, что вскружит голову каждому истинному книголюбу.

— «Грезы мадам Вудро», «Пленительный гость», «Небо над океаном», «Философия любви», «Пороки поместья Рейнольдс», «Тайна одной ночи»… — озвучиваю названия, прочесывая по корешкам кончиками пальцев. — «Улыбка за венецианской маской»!

Планировала собрать нужные книги в рюкзак и уйти, но вспышка эмоций так разбередила душу, что я, не удержавшись, открываю одно из произведений и оседаю с ним на пол.

Фонарик в руках подрагивает, когда в запале и с выражением читаю вслух:

— Он коснулся ее ладони, и этот невинный контакт разорвал пространство молниями. Вся их дерзость дрожала в дыхании, когда он, склонившись ближе, заговорил так тихо, что слова стали не звуками, а жаром: «Если ты уйдешь раньше рассвета, я прокляну ночь. Я прокляну себя — за то, что не удержал тебя…».

Закрываю глаза. Осмыслить прочитанное не успеваю. А вот распробовать — да. За грудиной распускается нечто прекрасное — огненный цветок, что обжигает и пьянит.

Задрожав, прикусываю губу и распахиваю глаза, чтобы лихорадочно перевернуть страницу.

И вдруг…

Хлопает дверь.

— Это ветер, — вытягиваю с неким убеждением.