Пас. Прием. Передача дальше. И шайба снова у Нечаева. Он проталкивается между красными «Птицами», нагло цепляя одного из игроков плечом, резко уворачивается от скользнувшего ему навстречу защитника, уходит в сторону и, нацелившись на ворота, агрессивно прорывается вперед. Размах, и шайба со звоном влетает в штангу, чтобы через мгновение, отскочив, угодить в сетку.

Три — ноль.

Гребаные «Драконы» ведут.

Вскипая из-за очередной ухмылки Егорыныча, убеждаю себя, что его успех — результат моего требования. И все равно, демонстративно закатывая глаза, так злюсь, что с трудом высиживаю на чертовом месте.

М-м-м… Боже…

Треплющий мою психику раздрай грозит вылиться в навязчиво-компульсивную стадию. Сжимаю руки в кулаки, только бы ограничить их тревожную волю.

Все само собой складывается, когда один из «Драконов» получает травму.

— Ненормальная игра, — выдыхает сопереживающая всем и вся Настя.

Я цокаю языком и едва заметно улыбаюсь.

После быстрого осмотра врача пострадавшего отправляют в раздевалку. Он ковыляет, придерживая рукой заднюю поверхность бедра. Комментатор во всеуслышание сообщает про спазм. Я решаю, что пришла пора действовать. Дождавшись, когда травмированный исчезнет за углом, встаю, беру у взбудораженной Истоминой саквояж и, цыкнув ей «Не трясись», покидаю ряд.

На льду что-то происходит. Очевидно, «Драконы» лютуют. Трибуны так и ревут. Мне плевать. Пока поднимаюсь к выходу, с одним человеком взглядом цепляюсь.

Мать Нечаева… Как ее там?.. Черт знает…

Смотрит на меня, что странно, без всякого негатива. В какой-то момент даже… Господи, что за ерунда?.. Она улыбается и кивает мне!

Отвечаю, чтобы не вызвать ненужных подозрений.

Диафрагма сжимается и вспыхивает жаром. А по спине сбегает мерзкий холодок.

Сливаю взгляд и торопливо преодолеваю остаток пути. Оказавшись в коридоре, направляюсь в ближайшую уборную. Там, за дверью одной из кабинок, меняю пальто на медицинский халат и цепляю на грудь соответствующий бейджик.

На выходе смотрюсь в зеркало. Со всей строгостью оцениваю общий вид. Именно он заряжает необходимой уверенностью. Выпорхнув обратно в коридор, уже без спешки беру курс на раздевалки.

Пока иду, в голове завывает тот самый пронзительный свист из сцены с Элли Драйвер, когда эта змеюка шествует по больнице в образе медсестры под песню «Twisted Nerve».

Аж охота взаправду повторить звук.

Сдерживаюсь.

Улыбнувшись стоящему на дверях дежурному, исключительно профессиональным тоном роняю:

— К Бондаренко. Спазм двухглавой мышцы.

Паренек кивает, и я, не сбавляя шага, прохожу мимо, беспрепятственно попадая в святая святых.

Батюшки… Будто мне здесь и место!

Что особо на руку — травмированный вскоре после замены одного из звеньев стартового состава Бондаренко меня не знает. Предполагаю, что ворвусь в раздевалку, велю ему идти в медкабинет, а сама, задержавшись, выпотрошу шкафчик Нечаева. Но на деле все еще легче получается. Контактировать с хоккеистом не доводится — он на момент моего визита, судя по шуму воды, торчит в душе.

Не мешкая, бросаюсь к шкафчикам.

Уже в пути отыскиваю взглядом тринадцатый номер и без колебаний дергаю дверцу. Она, к моему удивлению, оказывается открытой. Что за чудесный день! Удача за удачей! Даже с замком возиться не нужно.

В шкафчике Егорыныча беспорядок, каких поискать! Хаос уровня стихийного бедствия! Все свалено в одну кучу: скомканные футболки, запасное термобелье, влажное полотенце, потертые перчатки, спутанная фиксационная лента, ворох каких-то чехлов, капа, монеты, шнурки, скрученная в жгут пустая пластиковая бутылка, фантики от батончиков, выцветшие чеки, обрывки скотча.

В том, что шкафчик принадлежит Нечаеву — не сомневаюсь. Вычисляю по ставшему ненавистным дерзкому запаху. Задерживаю дыхание, пока роюсь, но он так и так проникает внутрь, заставляя сердце раз за разом совершать экстремальные кульбиты. Жду и другие реакции: икоту, тошноту… Но нет. В дальнейшем только искры секут по нервам. Господи, кажется, сама Вселенная испытывает меня на проводимость.

— Вот же свинодракон… Вонючий хламозавр… — бубню, продираясь сквозь мусорный риф. — Никакого воспитания…

Приходится поднапрячься. Зарываюсь все глубже, под свернутый с подозрительной аккуратностью свитер залезаю и… натыкаюсь на знакомую плотную полоску.

— Да! Да! — едва ли не ору на радостях. Смех сам собой наружу проталкивается. Внутри ведь бомбит от адреналина. — Это мой трофей! — бездумно расцеловываю выдернутый из-под завалов браслет. На мгновение забываю, что он может быть заразным. Глаза так сверкают, что чуть не слепну. — Мой победный артефакт! Мой козырь безусловного и тотального влияния!

На этом, по идее, стоило бы притормозить. Взять браслет и тихо смыться, не оставляя лишних следов. Но, блин… Накопленная злость так клокочет внутри, что тело попросту не слушается. Выудив из сумки ножницы, принимаюсь воплощать свой изначальный замысел: делаю огромные надрезы в свитере и джинсах Егорыныча. Боже мой, кромсаю все, что под руку попадется!

В голове гул стоит, аж дурно становится. Сама не верю в то, что творю! Получаю несравнимое удовольствие. Но… Это чувство все же по большей части гадкое. С флером той самой тошноты.

Сугубо на характере довожу свою маленькую месть до конца.

И только потом уношу ноги.

Дома еще долго не могу прийти в себя. Меня то распирает от веселья, то пробирает страхом. Дрожь и смех чередуются, а то и вовсе сходятся в какой-то сумасшедшей связке.

Егор Нечаев: Филатова!!!

Егор Нечаев: Чтоб тебя, гребаная стерва!

Егор Нечаев: Пиши прощальные письма. Рассвет не увидишь.

Егор Нечаев: Я иду за своим.

Я поежилась и, прикусив кулак, захихикала.

Ну и дурак!

Пусть угрожает, хоть треснет! А я не то что отвечать… Даже реагировать на драконий рев не стану! Тоже мне мститель! Не на ту напал!

— Пшел вон, — толкаю с презрением.

Запихиваю браслет под подушку, выключаю лампу, сворачиваюсь клубком и подсовываю ладошки под щеку. Таращась в вязкую темноту, медленно и глубоко дышу, пока ритм не выравнивается.

Но уснуть, увы, получается не сразу.

Сердце колотится, когда думаю о завтрашнем дне. Нечаев ведь не исчезнет. Завтра появится. Обязательно. Учитывая степень тухлой драконовской злобы, нетрудно догадаться, что в отместку мне выкинет нечто неординарное.

Ну и пусть! Пусть! Я прятаться не буду! Выбесит меня, еще больнее ударю!

Разрабатываю варианты до тех пор, пока не проваливаюсь в сон.

Вытаскивает меня из него шорохи. Плывущее сознание пытается уловить источник, но делает это настолько лениво, что дальше вопросов процесс не продвигается.

И вдруг… В лицо бьет резкая вспышка света!

«А-а-а-а-а-а-а-а!» — ору я мысленно, стремительно вырываясь из лап Морфея.

Сердце влетает в горло. Легкие, скукоживаясь, с такой жадностью используют кислород, словно он последний. Кожу накрывает липкий холод. Гроздьями сыплет мурашки.

Господи, я вся в пупырышку! Бери и лопай!

Распахиваю глаза и тут же натыкаюсь на белое зарево.

Не сразу соображаю, что исходит оно от мобильного. Однако в ужас приводит вовсе не это. А то, что этот мобильный над моей головой держит Нечаев.

Боже мой… Боже мой… Боже мой…

Бабочки-зомби выходят на охоту, сжирая мне внутренности, едва его суровую рожу вижу. Еще секунду назад спящие нервы взрываются огненными нитями.

— Какого лешего?! — выдыхаю на эмоциях, но почти беззвучно, потому как голос пропадает. Пока всеми мыслимыми и немыслимыми путями возвращаю себе возможность говорить, понимаю, что Егор не нависает надо мной, как изначально показалось. Он… Он роется в моей прикроватной тумбочке. Вообще озверевший?! Свирепо скрипнув зубами, нащупываю висящий с другой стороны кровати зонт-трость, прихватываю покрепче и обрушиваю на пустой котелок врага серию злобных ударов. — Совсем с катушек слетел?! Дубина чешуйчатая! Я сейчас заору!