Чтоб его…
Мы только начали, а мне уже охота взять перерыв.
— Раз уж вы здесь… — выписывает позерша, когда на экране появляется постер из «Храброго сердца». — Пусть один из твоих друзей пригласит на танец мою подругу, — изящным жестом в сторону нервозного вида девчонки указывает. Нервозного и, будем честны, не особо привлекательного. Переминаясь с ноги на ногу, та явно не знает, куда себя приткнуть. По собственному желанию на медляки таких приглашают редко. А уж по щучьему велению всяких там зарвавшихся цариц — еще реже. — У Насти сложный период. Обидите, шкуры сниму.
Открываю рот, чтобы пояснить: ни один из нас ей прислуживать не собирается. А уж вестись на угрозы — и подавно.
— Послушай, Королева… — начинаю бодро, сурово причесывая разгулявшуюся спесь Филатовой.
Но она в этот момент продолжает:
— Месяц назад у Насти погиб брат. А вчера родители объявили о разводе.
И я, прикусив, на фиг, язык, затыкаюсь.
Бредни это или правда — проверить возможности нет. Да и не особо хочется. Грудь сжимается, пока выдерживаю здоровый покерфейс.
— Ты самый симпатичный. По крайней мере, на уголовника не похож, — сообщает Филатова Набиеву. Он, и правда, смазливый, не спорю. Но говорить-то об этом зачем?! Скриплю зубами. — Как тебя зовут?
— Марат, — отбивает тот учтиво.
Не, ну нормально?
Враждебно смотрю на идиота и мысленно передергиваю это его сбивчивое «Марат».
Ничего личного. Только чуток прискорбно, когда #друг_говно_редкостное не вытягивает взятых обязательств.
— Пусть Марат идет.
Первое: Филатова смотрит на меня.
Второе: Это звучит как просьба.
Подкупает, че.
Да и… Ну… История самой Насти в плюс, да.
Во благо, как говорится.
Сдержанным кивком головы даю добро и ею же указываю Набиеву направление.
— Будь вежливым. Она тебе улыбнется, а ты скажи, что ее улыбка способна успокоить вечность[12], — напутствует его Филатова.
Я морщусь. Однако, осознавая, что это всего лишь очередная цитата, которыми так любит швыряться в людей А.Г.Н.И.Я., решаю внимания не заострять.
По факту пора бы уже перейти к действиям, но я сдвигаю сроки до конца трека.
— Пусть дотанцуют, — говорю, когда отходим с пацанами в сторону. — Начинаем сразу после финальных нот. Пима, ты идешь первым.
Но сразу после медляка не получается. Говнозисты устраивают драный конкурс — включают одну из культовых сцен кинематографа и поручают заурядным обывателям ее дублировать. Представленная корявая, абсолютно фальшивая озвучка способна довести нормального человека до экзистенциальных страданий. Ей-богу! Но с другой стороны, хорошо, что микрофон не попадает к нам, иначе мы со своей тягой к импровизации вылетели бы с «незабываемой» вечеринки раньше, чем развернули бы реальный план действий.
— Господь, поистине пути твои неисповедимы… — протягивает Яббаров, когда после конкурса стартует киновикторина. — Всех раненых в одном месте собрал.
— Не говори так, брат. Не богохульствуй. Господь тут ни при чем, — говорю я сухо, без каких-либо эмоций, не отрывая взгляда от сцены, на которую сползаются команды. Завидев среди них Филатову, необоснованно оживляюсь. На агрессивном кураже обращаюсь к своим «гангстерам»: — Пацаны, запомните. У нас нет права на ошибку, — акцентирую значимо. — Ждем.
Терпеливо наблюдаем за тем, как умники меряются тем, что у одних от природы отсутствует, а у других настолько ничтожно, что лучше бы и не упоминать.
Филатова блистает. А если точнее, каждую бочку затыкает. И в итоге, кто бы сомневался, выходит из этой заунывной схватки победителем. Она и ее команда, которая из-за кислотной активности своего лидера существует лишь номинально. Девчонка в упор не видит других. Не слышит. Не сомневается. Не советуется. Не делегирует. Не отступает.
И по нашему терпению нам воздается. Ведущие заканчивают буффонаду и объявляют следующую музыкальную паузу.
— А через полчаса мы перейдем к главной части нашего вечера — церемонии награждения! — торжественно вещает задорная крикуха, внутренняя тамада которой в эту минуту явно затмила физико-математического сноба. — Напоминаю, что вот такие шикарные статуэтки «Оскара» будут вручены в номинациях: «Лучший костюм», «Лучший фильм вечера», «Лучшая мужская роль», «Лучшая женская роль», «Лучший злодей вечера», «Самый эпичный фейл», «Самый неожиданный сюжетный поворот», «Лучший спецэффект» и «Звез-з-з-зда-а-а-а ве-е-че-е-ра-а-а-а-а-а-а»! Отправляйте свои голоса прямо сейчас! Мы очень ждем ваши реакции!
Отворачиваясь от сцены, выделяю главное:
— У нас полчаса.
Как и договаривались, Пима выступает первым. Едва по залу разливается «Enjoy the Silence» Depeche Mode, металл-версия которой, как выясняется, использовалась в каком-то девчачьем сериале, Глебыч выплывает на танцпол. Это вам, конечно, не туса третьего класса на Титанике, но благодаря тому самому костюму, который Пима ранее зачморил, весьма похожее зрелище. Особенно, когда он подцепляет рыжеволосую девчонку в длинном деревенском платье.
— Что это за прыг-скок? Он в школе народного танца учился? — хохмит Яббаров.
— Да какая разница, — лениво отмахиваюсь я. — Тут главное — результат.
Чередуя короткие прыжки с широкими шагами, Пима успешно выносит рыжую из зала. А уже в коридоре, как и задумывалось, ему «неожиданно становится плохо», и девчонка возвращается за помощью.
Бульдог, Джоли, еще какой-то лысый гном… Спокойно наблюдаем, как троица, бросившись на помощь «бьющемуся в конвульсиях ученику», самоустраняются из помещения. Яббаров через минуту оказывается у двери, закрывает ее на ключ и заливает в замок суперклей. Вторую дверь тем же способом блокирует Рацкевич. Пахомыч расставляет камеры и направляется в сторону диджейского стола. Застыв неподалеку, отыскивает взглядом нас с Набиевым.
Я показываю пальцами двойку и направляюсь к оставшемуся в зале преподу — хилому очкарику, судя по содержательным предупреждениям, которые он своим писклявым голосом поднимает, чертовому учителю музыки.
«The Ending» Papa Roach гремит с такой силой, что сотрясается воздух. Разгоряченные умники танцуют неуклюже, но увлеченно. Никто ни черта не замечает.
Мы с Набиевым затаскиваем очкарика в служебную часть помещения и привязываем к стулу.
— Из какого вы класса? — частит щуплый, задыхаясь от волнения. — Ребята, это совсем не смешно! Вы будете жалеть об этом всю оставшуюся жизнь!
— Может, да. А может, и нет, — заключаю мрачно.
Я пихаю учителю в рот кляп, а Набиев тут же скрепляет этот ограничитель звука скотчем.
Поправляем одежду и идем обратно в зал.
Нащупываю спичку. Вставляю ее в рот. Жестко стискиваю зубами. Запах серы ударяет в нос. Это дразнит рецепторы. И успокаивает поднимающуюся за грудиной бурю.
Да, я не ангел. Скорее левиафан.
А при ходьбе, когда разлетаются полы долбаного пальто, чувствую себя чертовым графом Дракулой. Особенно, когда местная пехота врубается в неладное и начинает оборачиваться. Поспешно пятясь, жалкие ссыкуны рассредотачиваются по передней части зала.
Филатова остается на месте. Ровно там, где паркет закручивается в центральный узорный круг. Не склоняя головы, она сцепляет перед собой кисти. Те спокойно лежат на пышной юбке платья, даже когда мы с парнями берем ее в окружение.
Ни дать ни взять, королева.
Ну до чего же, чтоб ее, прекрасна… Сводит с ума!
Все вокруг нее серое, невзрачное, скучное. А она — живое и яркое воплощение того, о чем говорят с восхищением, описывая рай. Нечто неземное. Далекое. Недостижимое. Завораживающее. Парализующее все трезвые мечты. Чарующее великолепие, к которому, не нагрешив, нельзя прикоснуться.
Хоть бы моргнула, что ли… Взгляд в самом опасном режиме работает.
Смертоносная А.Г.Н.И.Я. в деле.
Continuous mode. Непрерывный электромагнитный поток.
Мое сердце пропускает удар. Один-единственный. Но кажется, во время этого пробела образуется тромб. И этот тромб словно бомба, которая способна взорваться в любую секунду. Я задерживаю дыхание. Всем нутром цепенею. Вот только вечно физиологические процессы в своем организме я контролировать не могу. Уже через миг внутри меня разгорается мощная перкуссия — удары, хлопки, тряска, шорохи, треск, скрежет, скрип, адская пульсация.
