Справедливости ради, надо заметить, торса почти идеального. В прошлый раз я не рассмотрела, да и не стремилась, не в том была состоянии, и сейчас не должна этого делать, но, почему-то, упорно таращусь на мышцы пресса.
Только не говорите, что он еще и в качалку ходит.
Блин, Марина!
— А вам рубашки недостаточно?
Я отчетливо слышу издевку в его вопросе. Смотрю на него, а он улыбается гад, знает, что в ловушку меня загнал и понимает, что на руках у него все карты.
Блин, у него даже зубы идеальные.
О чем ты думаешь, Марина? Какие нафиг зубы? Этот мужик, вероятно, бандюган безжалостный.
Вспоминаю рассказ Тоньки и, как ни стараюсь, не могу сложить воедино представленный подругой образ и стоящего передо мной мужика.
Он меня в угол зажал, дверь вон запер, разделся даже, пусть только наполовину, а я угрозы не чувствую.
— Нравлюсь?
Несколько секунд я бездумно хлопаю ресницами.
— Нет.
— Нет?
— Нет!
— А мне показалось, что нравлюсь.
— Вам показалось.
— То есть, тебе не понравилось и это не ты стонала так, что у меня до сих пор в ушах звенит?
— Это вам к отоларингологу или к неврологу, можно еще к психиатру.
— Чего? — на мгновение он даже теряется.
— Тиннитус может быть симптомом серьезных отклонений… неврологических и психических расстройств.
— Я уже и забыл, что ты чокнутая, держи, — он вручает мне свою рубашку.
— Зачем мне это?
— Как зачем? Ты испачкала, тебе и отстирывать пятно, с брюками я сам разберусь, так уж и быть, — ухмыляется сволочь.
— А дома вы этого сделать не можете?
— Могу, — пожимает плечами, — но насколько я помню, на шесть вы назначили родительское собрание, осталось меньше часа, учитывая пробки в это время, я просто не успею съездить домой и вернуться вовремя, — он демонстративно выставляет передо мной запястье, на котором красуются, должно быть, очень дорогие часы.
— Я прощу вам отсутствие.
— Это очень великодушно, но я пожалуй откажусь, к тому же насколько я помню, в своем письме, Мариша Евгеньевна, вы настоятельно просили родителей присутствовать.
— Марина.
— Что?
— Меня зовут Марина Евгеньевна.
— У нас не так много времени, Марина Евгеньевна, приступайте.
С этими словами он просто подходит к одной из раковин, включает воду и принимается чистить свои брюки.
— А привезти вам чистую одежду никто не может?
— Боюсь, что нет, мой водитель в отпуске по личным обстоятельствам.
— А другого у вас нет?
— Другого нет.
— А сушить рубашку вы как изволите? — ерничаю, уже просто из вредности.
— Сушилка для рук сгодится, — он кивает мне за спину.
— Ее мощности не хватит.
— Так не надо все рубашку мочить, только пятно сотри, и хватит уже выкать, тебе не кажется, что после того, что между нами было, это глупо.
— Не кажется, — огрызаюсь в ответ и, включив воду, принимаюсь застирывать пятно на рубашке.
— А мне кажется.
— Когда кажется, креститься надо, — цежу сквозь зубы и что есть сил тру долбанное пятно.
К счастью теплой воды и мыла оказывается достаточно, чтобы смыть грязь.
— Готово, — произношу недовольно и протягиваю Бурову его рубашку.
Он только как-то странно хмыкает, берет вещь из моих рук и идет к сушилке.
— Может откроете дверь?
— Может, но позже, — заявляет нахально, а я собственной слюной от такой непроходимой наглости давлюсь.
— Послушайте, это уже не смешно! — угу, еще ножкой отсталость топнуть.
Он поворачивается ко мне, и я тут же начинаю жалеть о своей настойчивости.
Ну досушил бы рубашку, глядишь, и открыл бы дверь. Не будет же он меня вечно тут держать.
Словно в замедленном кадре я наблюдаю, как он делает шаг, следом еще один, и вот я снова оказываюсь в совершенно невыгодной позиции, прижатая к мраморной столешнице.
— А кто сказал, что я шучу, Мариш?
Я только руки успеваю выставить и вонзить ногти в оголенные плечи, но даже без пиджака и рубашки он, кажется, не чувствует боли.
— В прошлый раз они казались острее.
Он наклоняется ближе, проводит носом по моей щеке, а я только сильнее впиваюсь ногтями в его кожу, когда, подхватив на руки, он сажает меня на столешницу и вклинивается между ног.
— И все-таки он меня бесит, — шепчет прямо в губы.
Я не успеваю уточнить, кто его бесит. В следующею секунду он стягивает резинку с моих волос и я чувствую, как тяжелые локоны падают на плечи.
— Так намного лучше.
— Да ты…
Хочу возразить, правда хочу, вот только чувствую его губы на своих и давление огромной ручищи на затылке.
Он не церемонится, просто проталкивает мне в рот свой язык и целует, так грубо и властно, что на секунду я лишаюсь способности сопротивляться.
— Пу… пусти, — пытаюсь отвернуться, разорвать поцелуй, но он только усиливает напор, целует жадно.
Меня в жизни никто так не целовал. И неправильно это, позволять почти незнакомому мужику вот так собственнически себя целовать, и отвечать ему неправильно. А еще неправильно подпускать к себе больших сильных мужчин, когда поклялась держаться подальше от всего этого дерьма.
И я, конечно, ругаю себя мысленно, вот только пальцы на оголенных плечах как-то сами размыкаются, а сопротивление стремительно летит в трубу. Я себе способность мыслить возвращаю только когда чувствую лапищу Бурова на своей груди.
— Пусти говорю, — воспользовавшись тем, что он расслабился, я все же его отталкиваю.
Пошатнувшись, он делает шаг назад и оглядывает меня совершенно шальным взглядом, мне даже кажется, что будет второй раунд, что он вот-вот на меня набросится и я ни черта не смогу сделать, потому что он большой и сильный, а я маленькая и слабая, запертая с ним в замкнутом пространстве.
Но Буров, к счастью, ничего подобного не делает, только проводит по лицу ладонью.
— Повело меня слегка.
Воспользовавшись моментом, спрыгиваю на пол.
— Открой, пожалуйста, дверь, — прошу ровно, а у самой ноги трясутся и руки дрожат.
Он некоторое время смотрит на меня пристально, потом опускает руку в карман, достает ключ и протягивает мне.
Словно подгоняемая стаей диких собак, я вылетаю из уборной, оставив в двери проклятый ключ. Не оборачиваюсь, практически бегу к лестнице, поднимаюсь на этаж выше и, добравшись до класса биологии, скрываюсь за его дверями.
Тело прошибает холодный пот, кожа на губах до сих пор саднит от настойчивого поцелуя.
Черт. Черт. Черт.
Заставляю себя дышать, прислушиваюсь к звукам за дверью. Ничего.
Впрочем, вряд ли Буров стал бы расхаживать по коридорам школы с голым торсом.
“Лапать тебя в туалете он тоже не должен был” — ехидно подкидывает внутренний голос.
Немного успокоившись, осматриваю класс. До собрания остается не так много времени, а мне еще нужно убраться. Собравшись, принимаюсь за работу. Погружаюсь в уборку и даже немного расслабляюсь. К назначенному времени успеваю привести кабинет в полный порядок.
Закончив, сажусь за свой стол, хватаю сумку и нахожу в ней запасную резинку для волос.
— Все будет нормально, все будет хорошо, — говорю самой себе и слышу стук в дверь.
Поворачиваю голову, в класс заходят мужчина и женщина, следом за ними еще двое мужчин.
Встаю из-за стола.
— Добрый вечер, — произношу спокойно и ловлю на себе заинтересованные взгляды родителей учеников.
Мгновение чувствую себя диковиной аквариумной рыбкой. Один за другим появляются все новые и новые лица. Вежливо здороваюсь с каждым и терпеливо жду, пока все рассядутся по местам.
Иногда нервно кошусь на дверь и выдыхаю всякий раз, когда порог переступает очередной незнакомый мне родитель, тайно надеясь, что Буров после случившегося решит пропустить собрание.
Правда, стоит мне только об этом подумать, как мои надежды с треском разбиваются о суровую реальность, потому что вслед за высоким худощавым мужчиной входит не кто иной, как Буров.
