Они оба так чертовски страдают...

Тихие всхлипы моей матери разрывает мое сердце на части, но и вид Ричарда сегодня утром, убитого горем, тоже давит.

Не в слива вынести облака горя, нависшего над моей семьей, я запираюсь в своей комнате.

Лежа на кровати, уставившись в потолок, пытаюсь понять, когда же жизнь стала такой хреновой?

Когда мы стали убийцами. Вот когда, тупица.

Звук телефона выводит меня из состояния отвращения к себе. Должно быть, это Ричард насчет ужина. Но, к огорчению моего разбитого сердца, вижу новое сообщение от Скарлетт.

Я скучаю. Пожалуйста, вернись домой, Истон. Я люблю тебя.

Я кусаю костяшки пальцев, лишь бы подавить вопль, рвущийся из груди. Пролистываю ее сообщение, чтобы не прочитать – ниже смс от Финна, Линкольна, Кеннеди, Стоун и даже бессердечного Кольта. Все спрашивают, как я, и когда вернусь.

Даже если пытаюсь отрицать это, я понимаю страдания родителей. Я задыхался от своих дольше, чем готов признать. Нью-Йорк когда-то был моим домом – но не теперь. Не когда моя семья ждет в другом месте. Я оставил в Эшвилле трех братьев и двух сестер, которые готовы стоять за меня горой. Но самое главное, я оставил Скарлетт – мое гребаное сердце.

Ты также оставил Общество.

Или нет? Почему мне кажется, что именно этого наказания они и добивались? Я имею ввиду, взгляните на это место. Я оглядываю свою убогую комнату, которая больше похожа на притон. Не говоря уже о том, что на днях я застал мать, разглядывающую в газете вакансии уборщицы, когда та думала, что я не вижу. Я не могу позволить ей это сделать. Дик тоже никогда этого не допустит, как бы она ни настаивала на отказе от его денег. Но она ведь никогда и не была с ним из-за денег. Она была с ним, потому что он понимал ее. Любил ее. До него у нее была дерьмовая жизнь, а теперь, из-за одного видео, она готова все бросить.

К черту это!

Я должен все исправить. Это из-за меня мои близкие в такой ситуации, и я найду способ это исправить.

Не в силах выдержать еще один день без ее голоса, я звоню Скарлетт. Я отчаянно жажду хотя бы капли ее присутствия – крошечного света в темном тоннеле моей жизни.

— Алло? – отвечает она, но я молчу.

Я снова закусываю кулак, когда она начинает тихо плакать.

— Ист? – шепчет она.

Я все еще молчу. Если открою рот, то тут же полечу к ней, бросив все.

— Возвращайся домой, Ист. Пожалуйста. Просто возвращайся.

Я работаю над этим, малышка.

На линии становится тихо, мы просто слушаем друг друга.

Я ложусь на кровать, закрываю глаза, представляя ее рядом. И когда я почти ощущаю аромат сакуры в комнате, Скарлетт начинает петь.

И я делаю то, чего не делал с самого отъезда – плачу.



На следующее утро я просыпаюсь с новой решимостью, горящей в груди. Вскакиваю с кровати и мчусь в спальню матери с одной-единственной целью. Стуча в дверь, я зову ее:

— Мам?

— Заходи, дорогой, – слышится ее приглушенный голос.

Когда я открываю дверь, мама торопливо смахивает следы слез и изо всех сил пытается улыбнуться.

Да, сегодня это дерьмо закончится.

— Я вспомнил наш вчерашний разговор про День Благодарения и подумал, зачем ждать? Может, сходим сегодня куда-нибудь поужинать? Проветримся.

— Конечно, Ист. Как скажешь, родной, – она улыбается.

Такова моя мать. Готова проглотить любую боль, лишь бы я был счастлив. Теперь моя очередь вернуть ей чертово счастье.

— Мне нужно кое-что сделать, но как насчет того, чтобы встретиться в восемь в "Дино"?

— Боже, я и забыла про этот ресторан, – она слабо смеется.

Потому что это была дыра, не стоящая упоминания. Но тогда это было лучшее, что мы могли себе позволить. И все же я не напоминаю ей, что есть там – верный способ отравиться.

— Подумал, тебе понравится. Ладно, мне пора, но увидимся там в восемь, договорились, мам?

Я подхожу ближе и целую ее в щеку. Перед тем как уйти, ловлю ее взгляд – она искренне рада ужину со мной, даже в худшем итальянском ресторане Куинса.

Едва выхожу из дома, как пишу сообщение второму гостю.

Следующие двенадцать часов я брожу по городу, убивая время до ужина. Я прихожу в "Дино" на час раньше и жду у входа. Первой появляется мама. К счастью, сегодня она принарядилась: ни следа от растекшейся туши, мешковатых футболок и спортивных штанов. В потрясающем черном платье от Dior и лакированных туфлях она выглядит так, будто собирается стать центром этого вечера. Что мне только на руку, ведь я как раз пригласил того, кто поможет ей это сделать.

— Не верится, что это место еще существует, – хихикает она.

— Некоторые вещи сложно уничтожить, мам.

— Пойдем внутрь?

— Дождемся еще кое-кого, – отвечаю я.

— Мы будем не вдвоем? – удивленно спрашивает она, как раз в тот момент, когда подъезжает автомобиль Ричарда.

Выходя из машины, он даже не пытается скрыть, как счастлив видеть маму. Дик тоже привел себя в порядок: свежевыбритый, в тройке от Gucci – ясно, что он здесь, чтобы завоевывать сердца. И я ставлю все свои фишки на то, что у него получится.

— Ричард? Что ты здесь делаешь? – запинается мама, краснея и переминаясь с ноги на ногу.

— Я его пригласил. Ты ужинаешь с мужем, мам. Не со мной.

— Истон...

— Нет, мам. Я не стану сидеть сложа руки, когда вижу, как ты страдаешь. Тебе нужно поговорить с ним. Разобраться. Вы любите друг друга. До тошноты, – шучу я, подмигивая Дику, который краснеет так же сильно, как и она. — Не позволяй глупому скандалу разрушить то, что у вас есть. Оно того не стоит.

Мама качает головой, по ее лицу текут слезы.

— Я не могу. Я опозорила нашу семью.

— О чем ты, Наоми?! Я же тоже был на том видео!

— Но тебя не было видно, Ричард. Все думают, что я изменила тебе.

— Но я знаю правду. Мне нет дела до их мнения.

— А мне есть. Посмотри, какой ущерб репутации твоего банка нанесла эта утечка. Ты так много работал, а теперь все разрушено – и все из-за меня.

— К черту банк! Я продам его, если это значит, что ты останешься со мной. Потому что ты – единственное, что мне нужно. Единственное, чего я когда-либо хотел, Наоми. Я люблю тебя. Понимаешь? Я чертовски люблю тебя. Мы давали обещание, помнишь? Быть вместе в радости и в горе. Это просто препятствие на нашем пути. Прошу, Наоми, не делай из этого гору, что разделит нас навсегда, – шепчет он, обнимая ее, и дрожь в ее теле успокаивается. — Может, просто прогуляемся? – тихо предлагает он. — Немного пройдемся и поговорим. Что скажешь, дорогая?

— Хорошо, – бормочет она, неохотно высвобождаясь из объятий.

Затем она поворачивается ко мне, обнимает меня и целует в щеку.

— Я люблю тебя, Истон. Мне так повезло быть твоей матерью.

— Не-е, мам. Это мне повезло, – отвечаю я, с трудом сдерживая эмоции.

Перед тем как уйти, поворачиваюсь к Ричарду.

— Не облажайся, пап. Исправь это. Ты меня понял?

Его глаза вспыхивают, и, клянусь, я никогда не видел их такими огромными, как сейчас.

— Я справлюсь, сынок. – Он икает и вдруг обнимает меня так сильно, что у меня перехватывает дыхание. — Спасибо, Истон, – шепчет он мне на ухо, и мне приходится сглотнуть ком в горле. — Пойдешь с нами? Поговорим как семья?

— Нет, пап. Вам нужно обсудить то, что детям лучше не слышать, – смеюсь я, пытаясь разрядить обстановку.

— Ага, точно, – усмехается он, отпуская меня и сжимая мое плечо.

— Уверен, что справишься?

— Да, теперь все под контролем, – отвечает он, бросая любящий взгляд на маму.

— Отлично. И не вздумай отпускать ее в ту дыру, где мы ютились. Вези ее в пентхаус и разбирайтесь там. Запри ее на замок, если понадобится.

— Это же твоя мать, сынок. Не уверен, что мне будет комфортно держать ее против воли, – краснеет он, поправляя воротник.