Такие чистые эмоции созданы для хороших парней вроде Финна или Линка.

А не для тех, кого создал дьявол.

Не для таких, как я.

Я отвожу взгляд от Скарлетт и осматриваю аудиторию, пока не нахожу Финна на нашем привычном месте. Поднимаюсь по ступенькам, уже готовый сесть рядом с ним, как вдруг движение знакомого хвостика приковывает мое внимание. Я почти прохожу мимо ряда, где сидит Скарлетт, когда ее карандаш падает на пол. Она наклоняется, чтобы поднять его. Черт возьми, я должен пройти мимо. Но вместо этого, мать твою, замираю. Затаив дыхание, я жду, просто чтобы еще раз мельком увидеть ее лицо. И к моему раздражению, когда она выпрямляется, ее темно-карие, как корица, глаза, скрытые за толстыми стеклами очков, встречаются с моими. Я сжимаю кулаки, когда та быстро отводит взгляд, делая вид, что не заметила меня.

Иди дальше.

Сядь рядом с Финном, как и положено.

Не делай этого.

Не смей, черт возьми.

Я продолжаю ругать себя, идя в правильном направлении, но мои ноги явно имеют другое мнение.

Вместо того, чтобы сделать четыре шага к своему ряду, я опускаюсь на сиденье прямо рядом с ней. Она замирает, почувствовав, как мое колено намеренно касается ее. Уголок моего рта дергается, когда она начинает нервно стучать карандашом по тетради.

Она взвинчена.

Вот что я делаю со Скарлетт.

На всех остальных она никак не реагирует. Ее маска остается непроницаемой – бесстрастной, будто она вообще ничего не чувствует. Чистый холст, невосприимчивый к окружающему миру. Но когда к ней приближаюсь я, она вспыхивает всеми цветами радуги, не в силах сдержаться. Становится ходячей бомбой, готовой взорваться от малейшей провокации.

Мне нравится, что я так на нее влияю. Мне доставляет нездоровое удовлетворение осознание того, что только я могу вывести ее из себя. Что справедливо, потому что она тоже приводит меня не в лучшее состояние. Хотя она об этом и не догадывается. Если для меня Скарлетт – открытая книга, то я для нее – раздражающая головоломка, которую она не может разгадать.

Когда она нервно натягивает свои длинные рукава на ладони, меня будто окатывают ледяной водой, возвращая к реальности.

Дерьмо!

Я не должен играть со Скарлетт.

Она и так достаточно сломлена.

Я знаю это.

Я, черт возьми, знаю это!

Однако, когда месяц назад она посмела огрызнуться, между нами образовалась широкая щель, и я не смог удержаться, чтобы не проскользнуть в нее. Не знаю, что на нее нашло в тот день, чтобы впервые за все годы добровольно противостоять мне. Но что-то изменилось. Как будто она дала мне карт-бланш на преодоление невидимого барьера, который мы неосознанно воздвигли.

Она знает, насколько опасна эта игра в кошки-мышки.

Я слежу, а она прячется.

Так было с тех пор, как мне исполнилось тринадцати.

Хотя я никогда не играл с ней так, как мне хотелось. Я сознательно старался не переступать ту невидимую черту, что мы провели.

Но сейчас, наблюдая, как она ерзает на месте, тщательно прикрывая рукавами руки, я вспоминаю, зачем вообще были установлены эти правила. Она сломлена. Я опустошен. Не выйдет ничего хорошего, если смешать эти два состояния.

Я должен встать и оставить ее в покое. Каждая клеточка моего тела кричит, чтобы я ушел. Но вместо этого я глубже оседаю в кресле. В моем кармане вибрирует телефон, и я издаю раздраженный стон, зная, что это наверняка Финн, готовый испепелить меня, если я выкину какую-нибудь хрень. Мне даже не нужно оборачиваться, чтобы почувствовать его осуждающий взгляд, прожигающий мне спину.

Финн: Ты вообще понимаешь, что делаешь?

Я: Мне скучно.

Финн: Ненавижу, когда ты несешь подобную хрень.

Я: Тогда не задавай вопросы, на которые знаешь ответ.

Финн: Просто тащи свою задницу сюда.

Я: Моей заднице и тут хорошо.

Я: Но мне приятно, что ты уже по ней скучаешь.

Он шлет мне бесконечную вереницу эмодзи средних пальцев, и я не могу сдержать усмешку – его так легко вывести из себя.

Финн: Просто веди себя нормально, черт возьми.

Я: Я всегда нормальный.

Финн: Я серьезно, Ист.

Я: Теперь ты меня утомляешь.

Финн: Как угодно, придурок.

Финн: Не донимай девушку, или я вмешаюсь.

Я сжимаю губы и засовываю телефон в карман, завершая разговор. С тех пор, как Финн начал встречаться со Стоун, он стал еще более защитнически настроен по отношению к женскому полу. Хотя, по правде, он и раньше не был мудаком. Да, он был из тех "трах-бам – спасибо, мадам", и я даже подкалывал его по этому поводу, но он никогда не позволял себе откровенного неуважения. Просто он не встречал девушку, которая могла бы удержать его внимание. Пока не появилась его крутая южанка.

Я знаю, что моя стычка со Скарлетт пару недель назад ему не понравилась.

Но для меня ее внезапная дерзость, с которой та тогда набросилась на меня, стала наркотиком, из-за чего у меня сжалось в груди и затвердел член. Ей не стоило начинать со мной спорить. Она могла просто опустить голову и пересесть на другое место, избежав конфликта.

Но она этого не сделала.

Она захотела постоять за себя. Она сама спровоцировала эту ссору, и это меня чертовски завело. Она может сколько угодно притворяться скромной серой мышкой перед всеми остальными – но я-то знаю правду. Ее привычка избегать чужого внимания – всего лишь защитный механизм. Но со мной этот номер не прокатит. Мой пристальный взгляд пугает ее. Но не потому, что она боится меня. А потому, что она чувству это – эту вибрацию и напряжение между нами; эту тонкую нить, что обвивает наши шеи, перетягивая их так сильно, что мы не можем дышать. Она чувствовала это всю свою жизнь, и так же, как я, не хочет поддаваться искушению.

Скарлетт – мой запретный плод.

А я – грех, на который она не может решиться.

Я испорчу ее, даже не успев впиться зубами в эту веснушчатую кожу.

Кажется, она чувствует мои мысли, потому начинает нервно ерзать, поправляя очки и откидывая хвостик. Я перекидываю руку через спинку ее сиденья, наслаждаясь дрожью, пробежавшей по ее спине. Я начинаю играть с кончиками ее волос, проверяя, насколько далеко она позволит мне зайти на этот раз. Когда она даже не пикает, я решаюсь на большее и провожу большим пальцем по ее шее.

Мягкая, словно шелк. Точно, как я запомнил.

— Прекрати, – наконец говорит она.

— Заставь меня.

Она сухо сглатывает, не отрывая взгляда от доски, и так крепко сжимает край тетради, что костяшки пальцев белеют – будто это может отвлечь ее. Ее челюсть подрагивает от раздражения и напряжения. Не потому, что мое прикосновение ей противно, а потому, что оно нравится ей куда больше, чем следовало бы. Ее затвердевшие соски, вырисовывающиеся сквозь ужасный свитер, будто ограненные алмазы, красноречиво говорят об этом. Я продолжаю водить пальцами по ее шее, пока ее самообладание не трескается, как хрупкая ветка под напором бури.

Чертовских потрясающая.

Скарлетт поправляет очки, подталкивая их вверх по переносице, а затем грозно тычет в меня пальцем.

— Я сказала, прекрати, – шипит она сквозь зубы.

Я наклоняюсь так близко, что наши носы почти соприкасаются, и ее сладкий аромат цветущей сакуры заполняет мои легкие.

— А я сказал, заставь меня.

Скарлетт бросает на меня ледяной взгляд и отстраняется, резко выпрямляя спину и расправляя плечи – будто возводит вокруг себя неприступную стену. Но то, как она кусает нижнюю губу, избегая моего взгляда, выдает, что ее броня дает трещину.

— Оставь меня в покои, Истон.

Я знаю, что должен. И я это делал. Оставлял ее в покое долгое время. Так почему не могу сейчас?

Я откидываюсь на спинку стула, слегка раздвигая ноги, чтобы коснуться ее колена.

— Просто подумал, может, пересмотришь мое предложение, – дразню я, глядя в потолок, а не на ее лицо без макияжа. Иначе опять начну пересчитывать веснушки на ее носу. Девять, кстати. Да, я бешу ее, но никто не любит подглядывающих придурков.