Лев снова кивнул, понимая весь груз и всю честь этого доверия. Он мысленно поблагодарил отца за его безупречную репутацию, которая теперь стала частью и его собственного щита.

— Обстановка, как вы знаете, накаляется, — Громов встал и подошел к большой карте мира, висевшей на стене. — В Берлине подписан так называемый «Стальной пакт» между Германией и Италией. Два хищника сковали себя одной цепью. Но наша страна готова ко всему. Даже ситуация с финнами на границе не помеха для вашего проекта. Наоборот, он становится еще важнее, стратегически необходимым.

Затем Громов вернулся к столу и взял другой документ, менее толстый, но с грифом Наркомата обороны.

— А вот и непосредственная задача, — он протянул бумагу Льву. — Официальный запрос из Наркомата обороны. РККА просит направить группу специалистов из вашего СНПЛ-1 на Халхин-Гол. Цель — оценка эффективности нашего медицинского обеспечения в реальных боевых условиях и выработка срочных предложений по его улучшению. У вас трое суток, чтобы сформировать группу. Командировка на срок от двух недель.

Лев взял документ. Бумага была шершавой, текст отпечатан на пишущей машинке. Но за этими сухими строчками он видел другое: песок, кровь, грязь полевых госпиталей. И возможность. Возможность увидеть все своими глазами.

— Спасибо за доверие, Иван Петрович, — сказал Лев, поднимаясь. — Я все понял. Группа будет сформирована в срок.

Громов встал и, обойдя стол, крепко пожал ему руку.

— Удачи, Лев Борисович. И помните, вы не просто ценный кадр, вы стратегический актив. Берегите себя.

Вернувшись в свой кабинет в СНПЛ-1, Лев застал там оживленную дискуссию. Сашка, развалившись в кресле, ожесточенно спорил с двумя незнакомыми мужчинами в гражданском. Один, лет пятидесяти, в строгом, но поношенном костюме и с очками в роговой оправе, держал под мышкой толстую папку-планшет и с горящими глазами что-то доказывал. Второй, помоложе, с интеллигентным, но уставшим лицом, нервно теребил край чертежной трубки, из которой виднелись свернутые в рулон ватманы.

— Лев, наконец-то! — бодро произнес Сашка, увидев его. — Встречай! Это те самые инженеры, о которых я говорил. Лучшие в городе, хоть и сидят без больших проектов. Виктор Ильич Сомов, главный архитектор, и его помощник, Павел Андреевич Колесников, инженер-проектировщик.

— Здравствуйте, товарищ Борисов, — первым подал голос Сомов, поправляя очки. — Александр Михайлович нас кое-как проинформировал. Речь идет о проектировании целого научного городка с нуля. Это… это грандиозно. — В его голосе звучал сдержанный восторг, смешанный с профессиональным скепсисом.

— Именно так, Виктор Ильич, — Лев пригласил всех сесть к большому столу и разложил на нем свою собственную, испещренную пометками схему, которую он готовил ночами. — Мы строим не просто НИИ. Мы строим «Ковчег»: автономный, самодостаточный комплекс, который должен будет работать в условиях любой, даже самой тяжелой, внешней обстановки. И он должен быть образцом медицинской мысли не только в научном, но и в организационном плане. Я хочу, чтобы он был лучшим в мире. Не сегодня, а с заделом на двадцать лет вперед.

Он обвел взглядом архитекторов, видя в их глазах смесь интереса и недоверия.

— Я изложу вам основные принципы, которые должны лечь в основу проекта. Записывайте.

Лев начал, и его речь была размеренной и уверенной, будто он видел этот комплекс своими глазами много раз. Он говорил не как заказчик, а как главный инженер, знающий каждый технологический узел.

— Принцип первый: Разделение потоков. В идеальной больнице потоки пациентов, персонала, чистых и грязных материалов, а также покойников никогда не должны пересекаться. Это основа эпидемиологической безопасности и эффективности. Значит, нам нужны раздельные коридоры и лестницы. Главный вход для амбулаторных больных, отдельный для доставки тяжелых и экстренных случаев прямо в приемное отделение, третий для персонала и поставок. Никаких случайных встреч инфекции с ослабленными больными.

Сомов быстро делал пометки в своем блокноте, его первоначальный скепсис постепенно сменялся глубоким интересом.

— Принцип второй: Централизация ключевых служб. Одна крупнейшая централизованная стерилизационная на весь комплекс, с прямыми и короткими путями доставки в операционные блоки. Центральный лабораторный корпус, оснащенный самой современной вентиляцией и системами фильтрации воздуха. Собственная котельная и энергоблок, наш НИИ должен быть энергонезависим. Предусмотрите возможность работы в автономном режиме в течение месяца.

— Товарищ Борисов, — вмешался Колесников, перестав вертеть в руках трубку, — это потребует колоссальных расчетов по нагрузкам на сети. И таких котельных у нас в стране не строили…

— Значит, построите первую, — парировал Лев. — Продолжаю. Принцип третий: Модульность и доступность. Все научные и клинические корпуса должны быть связаны теплыми переходами. Ширина всех основных коридоров не менее двух с половиной метров, для беспрепятственного разъезда двух каталок с сопровождающими. Операционный блок в географическом центре комплекса, чтобы время доставки пациента из любого отделения реанимации или приемного покоя исчислялось секундами, а не минутами. Каждая секунда это чья-то жизнь.

Он сделал паузу, дав инженерам осознать сказанное.

— Принцип четвертый: Инфраструктура. Это не только клиника и лаборатории. Это целый город. Нам нужны: жилой квартал с благоустроенными квартирами для сотрудников и их семей, два-три комфортабельных общежития для молодежи и стажеров, свой детский сад и ясли, поликлиника для семей сотрудников, столовая, клуб, библиотека, спортивный зал и стадион. Мы создаем не просто рабочее место, мы создаем среду обитания для научной элиты страны. Чтобы люди думали о науке, а не о том, где достать еду или устроить ребенка.

Сомов и Колесников слушали, раскрыв рты. Они были шокированы. Таких принципов строительства в советской практике 1939 года просто не существовало. Это была не архитектура, это была социальная утопия, облеченная в бетон и сталь.

— Товарищ Борисов, — наконец выдохнул Сомов, снимая очки и протирая их. — Это… это революция. То, что вы описываете, превосходит все известные мне типовые проекты, включая ВИЭМ в Москве. Многие из этих решений придется буквально изобретать с нуля, проводить новые расчеты, пробивать через Госстрой… Это займет месяцы, если не годы!

— У нас нет столько времени, Виктор Ильич, — твердо сказал Лев. — У нас есть месяцы. Максимум пол-года. Именно поэтому я обратился к вам. Я предоставлю вам все свои эскизы и технические обоснования. Ваша задача перевести их на язык чертежей, которые поймут строители, и которые пройдут все государственные экспертизы. Мы должны доказать, что это не фантастика, а единственно возможный путь развития медицины будущего. Начинайте с генерального плана территории. У вас есть три дня, чтобы подготовить первые наброски. Александр Михайлович обеспечит вас всем необходимым.

Сашка, до этого молча наблюдавший, утвердительно кивнул.

— Все будет, Виктор Ильич. Бумага, карандаши, свет, питание, отдельная комната для работы. Только работайте.

Когда архитекторы, потрясенные и воодушевленные одновременно, ушли, Лев остался наедине с Сашкой.

— Ну что, Саш, — тихо спросил он, глядя в окно на весенний Ленинград, — потянем? Не сорвется?

— Конечно, потянем, — без тени сомнения ответил Сашка, подходя к нему. — Раз уж сам Сталин за нас, чего уж там. Будем строить твой «Ковчег». Ты же сам говорил, он нам скоро очень понадобится.

Лев кивнул. Первый камень был заложен. Теперь предстояло убедить остальных, что эта громадина не только нужна, но и возможна. И следующей проверкой на прочность станет не чертежная доска, а далекие пески Монголии. Он развернул листок с запросом из Наркомата обороны. Трое суток. Нужно было собрать группу. И принять одно очень важное, очень тяжелое решение.

Следующие несколько часов пролетели в лихорадочной работе. Лев успел провести планерку с начальниками отделов, обсудив текущие результаты и проблемы. Когда последний из них, Неговский, собрал свои бумаги, чтобы уйти, Лев поднял голову.