Нельзя сейчас проиграть. Ставка слишком высока. И если придется рвать зубами, я всё сделаю.

Никого не пожалею.

Смены в колонии пролетают незаметно. Я думала, что на скорой время быстро идёт, но нет. Устаю от работы так, что валюсь спать сразу, как прихожу домой.

Алёнка переживает, но поддерживает. Я и сама за себя переживаю, две недели работы и тут и там, вымотали. Но осталось ещё немного.

С одной стороны я рада. А с другой… Тимур этот не выходит из головы. С моральной стороны вопроса я понимаю, что у меня сдвиг по фазе. Не должен нравиться такой человек, но его подавляющая энергетика не вызывает страх. А наоборот, ему хочется подчиняться. Хочется залезть к нему на руки и свернуться калачиком, как кошка. Но я прекрасно понимаю, что это не нормально. У меня явно какие-то нарушения психики. Надо записаться к врачу и провериться.

Алёне я рассказала сразу. И про Тимура, и про Дрёмова. Ожидала, что она скажет, чтобы я присмотрелась к Ивану Николаевичу, потому что подруга рассматривает только обеспеченных и статусных мужчин. И такие как Дрёмов — это ее вариант. Но она была в бешенстве. Сказала, чтобы в следующий раз я писала жалобу на его домогательства. Фу, как вспомню какой он слюнявый, аж подташнивает.

После того поцелуя, мы виделись мимоходом. Он пытался заговорить, но я быстро уходила, ссылаясь на работу. И к счастью, он не настаивал на общении.

Кристина Алексеевна вернула Тимура в камеру на следующий день, после того, как я зашила его. Сначала расстроилась. А потом подумала, что это к лучшему. Не будем видеться, не будет этого чертового влечения. Но я всё равно о нем думаю, не буду врать.

Шмыга всё также лежит в госпитале. Его шов плохо заживает. Думаю, если бы ему всегда оказывалась адекватная помощь, то он быстрее бы выздоравливал. Но Кристина как будто специально делает всё, чтобы он или умер от инфекции, или лежал в госпитале месяцами. Я в эти дебри не лезу, у них свои разборки.

— Эй, о чем задумалась? — Алена толкает меня локтем в бок. Мы едем с последнего вызова, впереди у меня ночная смена на зоне.

— Да ни о чем. Устала, хочу на шашлыки, — улыбаюсь.

— Закончишь работать там, съездим на дачу. Кирилл тоже на днях говорил за шашлыки. Но из него такой едок, сама знаешь, — подруга закатывает глаза.

Смеюсь. Да, Кирилл любит понадкусывать, но ничего нормально не съесть. Это, кстати, ещё одна тема для их ссоры.

Смотрю на часы, не успею в душ. Да и переодеться тоже. Значит, поеду в форме скорой. Дядя Миша подвозил меня последние разы, надеюсь сейчас тоже подкинет, иначе опоздаю.

Быстро сдаюсь у Нины Николаевны, бегу в раздевалку. Запихиваю вещи в спортивную сумку и спускаюсь вниз.

На улице жара, ветерок хоть и есть, но прохладнее от него не становится. Черт, как я хочу помыться. Алёна выходит следом за мной.

— Запрыгивайте, время, — дядя Миша уже сидит в своей машине и снова курит.

Садимся, они везут меня в колонию. К счастью, не попадаем в пробки и я не опаздываю.

— Давай, с богом, — бросает дядя Миша мне в спину.

Отправляю им воздушный поцелуй и быстрым шагом иду на КПП. Меня пропускают без вопросов, даже сумку не досматривают. А вдруг я проношу оружие или что-то запрещённое?

В дверях колонии сталкиваюсь с Дрёмовым. Ну блин. Я на него налетела, а он воспользовался возможностью и приобнял меня за талию.

— Арина, — улыбается.

— Здравствуйте, Иван Николаевич. Извините, налетела на вас.

Он хмурится, убирает руку с моей талии.

— Просто Ваня. Называй меня по имени.

Да чтоб тебя!

— Это невозможно, — улыбаюсь. — Ну, я пошла.

Стараюсь быстрее от него избавиться, как он снова тянет свои лапы ко мне.

— Тебе очень идёт эта форма. Синий цвет прямо под твои глаза. Загляденье, — смотрит на мою грудь, потом на губы. Гад, хоть бы глаза поднял ради приличия.

— Спасибо, мне пора, — практически убегаю от него. На встречу идёт Дамир. Люблю, когда он на смене. Сразу становится спокойно. Мы практически не общались, но он создаёт ощущение безопасности. Наверное, услышал, что мне говорил Дрёмов.

— Привет, тебе и, правда, идёт форма.

Слышал, значит.

— Привет, спасибо. Тебе тоже идёт твоя форма, — улыбаюсь.

— Пойдем, провожу тебя, — мужчина кивает в сторону коридора. Если к разбитым стенам и порванному линолеуму я привыкла, то к вечному сквозняку и запаху сырости — нет. Я бывала в подвалах и в неблагополучных квартирах, но там никогда сырость не пахла как здесь. И нигде сквозняк не был такой обжигающий.

Дамир проводил меня до медблока. Я переоделась в обычную одежду, сверху надела халат. Форму положила обратно в сумку. Как же я хочу просто лечь. Но как говорит бабушка: «Отдохнем, когда помрём».

Иду в госпиталь, проверить, кто сегодня в пациентах. На удивление только один Шмыга. Он лежит на спине, смотрит в потолок. Услышав меня, приподнял голову, подмигнул.

— Здравствуйте, как вы себя чувствуете? — подхожу к нему.

— Пойдет, не помер ещё, как видишь, — хмыкает.

— Не в мою смену, ладно? — стараюсь поддержать его шутку.

Шмыга хрипло смеётся, кивает.

— Вам повязку меняли?

— Нет.

А чего я ожидала? Иду к шкафу, достаю всё необходимое. Краем глаза замечаю, что Дамир стоит в медблоке наблюдает за мной через открытую дверь. Вопросительно киваю ему, он отрицательно машет головой. Ну ладно, может ждёт чего.

Возвращаюсь к Шмыге, он уже задрал майку до груди, лег на бок. Шов всё ещё плохо заживает и это меня беспокоит. Меняю повязку, смотрю, чтобы не туго было.

— Будь на чеку, мелкая, — неожиданно говорит Шмыга.

— В каком смысле? — опускаю его майку. Только сейчас замечаю, что у мужчины зелёные глаза. До этого как-то не рассматривала его. Худощавый, темноволосый. Но глаза необычного цвета.

— Ты же не дура. Видишь, что Абай и Дрёмов запали на тебя. Ещё немного и вцепятся друг другу в глотки.

— С Тимуром что-то случилось? — я хотела спросить это не с таким переживанием в голосе.

Мужчина улыбнулся уголком губ.

— Нормально всё с ним. Пока. Но Дрёмов его прижучит скоро, отправит в карцер за какую-нибудь хренотень. И будет твой благоверный там мариноваться.

— Он не мой благоверный.

Шмыга смеётся.

— Ну да, ты ж поэтому вся аж побледнела, когда спросила за него. Мой совет тебе: не отсвечивай, что Абай нравится тебе. Выйдет через полтора месяца и вошкайтесь сколько влезет. На воле у него сил больше. А здесь он, один хрен, под гнётом, — Шмыга смотрит на меня серьезно.

— Что такое вошкайтесь? — спрашиваю.

Мужчина начинает громко ржать. Успокоиться не может, аж слезы из глаз. А что я такого спросила? Тут при входе не выдают словарь тюремного жаргона.

— Смешная ты, мелкая, — Шмыга вытирает глаза тыльной стороной ладони.

Заканчиваю с бумажной работой где-то около 1:30 ночи. На удивление ещё никого не привели. До этого каждую ночную смену у них то поножовщина, то драка, то в карцере кто-то пытался самоубиться.

На собеседовании Дрёмов говорил, что у них не случаются никакие чп, что всё под контролем. Но видимо контроль есть у всех, кроме него.

Откидываюсь на стуле. Спина болит, шея ноет. Ноги запарились в кроссовках. Хочу в душ, выпить чай с мятой и спать. Надо будет завтра утром позвонить бабушке, что-то она давно мне не предлагала клубнику. Сейчас ягоды, потом кабачки пойдут. Куда всё складывать, где хранить? Часть Алена заберёт, но это всё равно не облегчит ситуацию. А что, если…

Из мыслей меня выдергивает грохот где-то за двойными дверями медблока. Дверь в кабинет открыта, поэтому я всё слышу. Напрягаюсь. Дальше топот, голоса. Опять сильный грохот. Сирена. Собачий лай.

Выхожу в медблок, глазами ищу дневальных. Дима стоит перед дверьми, держит автомат дулом вперёд. Рядом с ним Стёпа, который также в боевой готовности. У обоих плечи напряжены.