Арина всё ещё стоит за дверью, не входит без разрешения. Точно уверен, что это она. Чувствую её на расстоянии. И чем дольше Кристина упирается, тем больше ситуация выглядит нелепой.

Иду к двери, открываю. Арина стоит спиной к стене, смотрит в пол. Такая потерянная. Так хочу обнять ее.

— Извините, если отвлекла. Вы просили зайти, — смотрит мне за спину, а оттуда выплывает Кристина с ехидной улыбкой.

— Жду тебя, малыш, — Кристина проходит и касается моей руки. Сука. Вспыхиваю за секунду. Одергиваю руку. А ей похер, для нее это игра.

— Субординация, Кристина Алексеевна, — предупреждаю.

Арина отвела взгляд. Она не должна была это видеть. Она должна знать, что для меня существует только она и больше никого. Никогда.

— Арина, пойдем, — приглашаю в кабинет.

Кивает, проходит мимо и я ловлю ее приятный аромат. Сладкий, но не приторный. Она и не может пахнут по-другому. Уверен, Арина везде такая ароматная.

Арина останавливается в паре шагов от стола, чувствует себя неуютно. Под глазами синяки, взгляд уставший, обнимает себя. У меня снова звонит рабочий и мобильный, она дёргается от резкого звука. Но я всё также игнорирую, не до этого. Я и так знаю, что они все скажут мне. Четверо убитых, из них двое надзирателей. Я должен переживать, но мне плевать. Главная задача стоит прямо передо мной.

— Садись, — указываю рукой на ближайший стул, — Сделать тебе чай?

— Нет, спасибо, — садится.

Ее светлые волосы выбились из хвоста, хочу распустить их полностью. Они точно мягкие, потрогать бы. Сажусь перед ней на корточки, беру руки в свои. От одного этого прикосновения у меня пылает всё внутри. Арина убирает руки и отодвигается назад.

— Иван Николаевич, пожалуйста. Я уже говорила вам, что не нужно этого всего. Хотите, чтобы я пожаловалась на ваши домогательства? — её голос дрожит.

— Арина, ты, действительно, мне очень нравишься. И не даёшь даже малейшего шанса показать тебе, как может быть со мной, — кладу руки на ее колени. Почему она воспринимает меня как угрозу?

— Неужели ты думаешь, что такой как Абаев сделает тебя счастливой? Что он может дать тебе, кроме вечной опасности? — встаю на колени, беру ее лицо в руки. Какая же ты красивая, девочка.

Арина начинает плакать. Дрожит. Моя нежная хрупкая девочка. Ничего, я спрячу тебя ото всех. Укрою. Сберегу.

— Арина, пожалуйста, — оставляю лёгкие поцелуи на щеках, — Дай мне шанс показать, как может любить мужчина. Доверься мне, прошу.

Она всхлипывает. Дрожит сильнее, но не отодвигается. Не даю ей опомниться, целую в губы. Хочу, чтобы она чувствовала меня, мой вкус, а не его. Арина не сопротивляется, но и не отвечает. Принимает меня.

Утягиваю ее на соседний стул, кладу спиной. Она толкает меня в грудь, но как-то неуверенно. Не с такой силой, как тогда залепила пощёчину. Почувствуй, как это быть желанной мужчиной, который готов на всё ради тебя.

У неё бархатная кожа, которую хочется трогать, нюхать и целовать. Мягкие губы, которые не дают возможности оторваться. Моя, такая моя. Прямо сейчас.

Арина стонет мне в рот и это сносит крышу окончательно. Членом могу забивать гвозди, поясницу сводит от возбуждения. Но плевать, главное, дать девочке расслабиться. Хочу, чтобы она растаяла.

Залезаю под футболку, ее кожа горячая. Веду рукой по животу, чувствую, как напрягаются мышцы. Хочу целовать каждый сантиметр ее кожи, вдыхать запах, пить её удовольствие. Но не выпускаю губы, ласкаю язык своим. Она снова упирается руками мне в грудь и я, пользуясь моментом, просовываю руку ей в джинсы. Она пытается свести ноги, но я не даю. Отодвигаю трусики, касаюсь губ и… Блядь.

— Какая ты мокрая, девочка моя, — практически мурчу. Веду по складкам, задеваю клитор. Арина выгибается.

Ее бьёт дрожь, задыхается. Ну вот, я же говорил, что со мной будет хорошо. И мне будет хорошо, потому что с ней.

— Ваня, пожалуйста, остановись, — Арина плачет и пытается вылезти из-под меня.

Мне бы радоваться, что она наконец-то назвала меня по имени. Но почему у нее страх в голосе? Разве я что-то сделал не так?

Приподнимаюсь. Вместо пелены похоти в глазах любимой женщины, я вижу слёзы разочарования и… Унижения. Она толкает коленом меня в живот. Промахивается, но это всё равно отрезвляет.

— Арина, почему ты плачешь? — хмурюсь.

Я же все чувствовал, какая она была мокрая и возбужденная. Я же целовал ее, сильно, она не отвечала, но все равно. Арина срывается на рыдания. Мне… больно это видеть.

Арина молчит и продолжает плакать. Я стою на коленях перед ней и не понимаю, что происходит. Почему так сложно? Почему нельзя быть с женщиной, которая тебе нравится?

Тишину разрывает вновь звонящий рабочий телефон. Блядь. Встаю, голова кругом. Я хочу обнять свою девочку и просто чувствовать ее тепло. Почему Арина отвергает меня, не понимаю. В душе такой осадок, будто пепла нажрался.

— Дрёмов, — поднимаю трубку.

— Полкан, ты ахуел⁈ Чем ты занимаешься, где доклады по ситуации? — генерал пыхтит в динамик.

— Ситуация решается, Игорь Владимирович. Раненых забрала скорая, двухсотые в морге. Ханжина пока забрали в ПНД, оклемается и переведут в СИЗО. В колонии порядок, постепенно последствия разгребаем. Никакой угрозы нет, — отчитываюсь.

— Завтра в девять жду в Управлении, — скидывает звонок.

Завтра будет день-аврал. С одного совещания на другое. Везде придется выслушивать какой я хуёвый начальник, и какие у меня хуёвые сотрудники. Какие есть, извините. Мы здесь так-то не единорогов на радуге пасём.

Кладу телефон, поворачиваюсь к Арине. Она вытирает слезы и встаёт.

— Арина, — делаю шаг к ней и когда она напрягается, останавливаюсь. — Я не хочу, чтобы ты меня боялась. Я не насильник, я просто… потерял голову из-за тебя. Дай мне шанс, пожалуйста. И ты никогда не пожалеешь об этом.

— Не будет никакого шанса, Иван Николаевич. Я говорю это в последний раз. Считайте предупреждением или угрозой, неважно. Если вы ещё раз притронетесь ко мне, я пожалуюсь на домогательства, — идёт к выходу и хлопает дверью.

Тишина в кабинете оглушающая. В груди дыра, будто я сделал что-то не так. Я лишь хотел показать ей, что со мной будет хорошо, приятно и безопасно. Но почему она спрашивала не так, как надо?

Хочется орать. И хочется плакать.

Женщины, которые мне нравились никогда не отвечали взаимностью. А те, которыми я брезговал — вешались на шею.

Внутри пустота, которая сменяется яростью. Нормальные девушки всегда мне отказывали. Я был для них хорошим другом, но не более.

— Ванечка, ты очень хороший, правда. И я люблю тебя, но как друга, — смеялась Лена.

— Я не хочу быть твоим другом. Я хочу быть твоим мужчиной, Лена, — пытался быть серьезным, но она смеялась.

— Мужчиной? Ваня, ты мальчик ещё. Хорошенький такой, с которым весело проводить время, но не более.

— А когда ты вчера прыгала на мне, тоже считала меня мальчиком? — обида рвала душу.

— Ваня, мальчиков используют на один раз. Ну, может на два. У тебя нормальный член, но ты скучный. Всё по правилам, всё как надо. Я не хочу быть с таким, мне нужны эмоции.

Мы только закончили университет и я хотел позвать Лену замуж. Но на мое предложение она лишь посмеялась и отказала. Как и все последующие женщины. Видели во мне только надёжного друга, но не мужчину, не мужа.

А я так хотел быть хоть чьим-то.

Почти сутки нахожусь в карцере. Не то, чтобы это удивляло. Я знал, что Дрёмов меня отправит сюда.

Последствия потасовки просто пиздец. Если бы Ханжин не перебрал с наркотой, то таких последствий бы не случилось. Зачем Моржа грохнул? Не, мне только на руку и зона вздохнула. Но как-то странно гасить своего же. И мой проёб, я не знал, что Ханжин на игле. Так бы использовал это. Но вышло как вышло.

Савву жалко, нормальный был мужик. Год оставался и откинулся бы. Вообще не в криминале тип. Попал на зону потому что мудака покалечил, который дочь его изнасиловал. Забил так, что парень овощем остался. А батя из депутатских, решил, что Савва угроза обществу, раз так расправился. Блядь, если бы мой сын хоть раз взял девку против воли, я бы его сам грохнул. Без суда и следствия. Я не святой, но есть понятия.