— В смысле только анальгин в таблетках? Больше ничего?

— В прямом, это не то место, где есть всё необходимое для операций, — спокойным голосом отвечает Кристина.

Перевожу взгляд на Дрёмова, он молча кивает. Пиздец.

Заключённый стонет и практически хнычет. У меня правая рука в крови, левой лезу в сумку, достаю таблетки, которые пью во время месячных, чтобы живот не болел. Они точно сильнее, чем анальгин. Открываю четыре таблетки.

— Подействует не сильно быстро, но все равно немного станет легче, — нажимаю рукой на скулы раненому, он открывает рот и я кладу таблетки. Воды, естественно, тоже нет.

— Дайте перчатки, антисептик, иглу и нитки, — кидаю через плечо Кристине Алексеевне.

Она громко вздыхает и медленно, виляя бедрами идёт к шкафу. Стараюсь сохранять самообладание и не заорать. Держу мужчину за руку, большим пальцем успокаивающе глажу по запястью. Это рефлекс, я всегда так делаю тяжёлым пациентам.

Кристина возвращается всё также медленно, кладет необходимое на тумбочку рядом с кушеткой. Она не принесла перчатки, значит, их тоже нет. Ладно. Снимаю сумку левой рукой, бросаю ее на стул.

— Повернитесь на бок, но не резко, — прошу заключённого и помогаю ему принять положение.

Достаю антисептик, обрабатываю свои руки, затем осматриваю рану ещё раз. Достаю иглу и нить, начинаю зашивать. Я не хирург, но проходила хирургические курсы. Однажды мне пришлось вот так же неожиданно зашивать пациента, но тогда я действовала интуитивно. Но потом пошла на курсы, чтобы смочь нормально зашить, если это придется сделать. Ну и как видите, навыки пригодились.

Мужчина потерял много крови, он слаб. Его кровь горячая, она липнет к рукам и неприятно засыхает. Чувствую этот запах и хочется отвернуться, вдохнуть запах своей кофты. Пока я зашивала, то замечала взгляд раненого на себе. Как и чувствовала спиной взгляды Дрёмова и Кристины Алексеевны. Женя также стоял в дверях и наблюдал. Такое ощущение, что для них это словно развлечение.

Когда всё закончила, мужчина уже не стонал, но ему было больно. Таблетки начали действовать, но это всё равно не то.

Всё время я стояла буквой Г над пациентом. Естественно, спина затекла от неудобного положения. Руки в крови, надо помыть. Поворачиваюсь назад, вижу ошарашенный взгляд Дрёмова. И какой-то завистливый от Кристины Алексеевны. Могла бы и сама зашить, в чем дело?

— Мне нужно помыть руки, — обращаюсь к Ивану Николаевичу.

Он смотрит на мои окровавленные руки, переводит взгляд на лицо. Кивает потеряно.

— Раковина в углу, — показывает рукой в сторону.

Иду к раковине, включаю воду, течет только холодная. Мыла нет. Делаю мысленно заметку, что надо принести сюда хотя бы какое-то жидкое мыло и полотенца одноразовые. Кровь долго не стирается с рук, чувствую, как пальцы уже начинают неметь от ледяной воды. Слышу шорох за спиной, поворачиваюсь, Дрёмов стоит практически вплотную ко мне.

— Замёрзла? — спрашивает почти шепотом. Киваю.

— Честно говоря, я… впечатлён, — говорит всё также тихо.

— Чем? — выключаю воду, стряхиваю руки. Поворачиваюсь и практически утыкаюсь лицом в его грудь. От Дрёмова вкусно пахнет свежим одеколоном, однако он слишком близко.

— Тобой, девочка. Никто не успокаивает заключённых и никто… не бросается их спасать. А ты, кажется, ещё не растеряла свою человечность. Это удивляет и восхищает, — Дрёмов наклоняется ко мне, будто хотел поцеловать. Серьезно? Делаю шаг вправо, обхожу мужчину.

Никого в кабинете больше нет, только пациент ещё лежит на кушетке. Он в сознании, что меня радует. Наклоняюсь к нему, смотрю в зрачки — реагируют на свет. Мужчина фокусирует взгляд на мне.

— Как вы? — спрашиваю.

Кажется, что мужчина на секунду подвисает. Едва заметно улыбается.

— Хуёво, но жив благодаря тебе. Спасибо. Буду должен, — последнее говорит чуть громче.

— Это моя работа, — беру свою сумку, перекидываю через голову, — Выздоравливайте.

Заключённый снова устало улыбается и кивает. Дрёмов всё это время наблюдал за нами.

— Мы можем идти? — спрашиваю начальника колонии.

— Пойдём.

Выходим в холл, там шепчутся Женя и Кристина Алексеевна. Увидя нас сразу замолчали и пошли к нам навстречу.

— Женя, Шмыгу надо перенести в госпиталь, приставь человека рядом. Кристина Алексеевна, закончите инструктаж, чтобы Арина Александровна знала, что где находится.

На удивление девушка не стала бухтеть, торопливо пошла в соседнюю дверь, где находился госпиталь. Всё такой же убитый интерьер, решетки на окнах, кроме дореволюционных кроватей ничего нет. Не знаю, почему меня это всё удивляет?

Инструктаж прошел довольно быстро, потому что в целом у них ничего нет. Ни медикаментов нормальных, ни инструментов. Как оказывать помощь в случае чего-то серьезного, я не представляю. Но деваться некуда, будем разбираться по ходу дела.

Просыпаюсь за час до подъёма. Смотрю в зелёную обшарпанную стену. Поворачиваюсь на бок, поднимаю взгляд на маленькое решетчатое окно под потолком. Солнце уже встало. Наверняка на улице сейчас ещё прохладно, но через пару часов будет жара. Как и здесь.

Сегодня меня в очередной раз попытаются убрать. Донесли братки. Шмыга два дня назад поймал перо в бок вместо меня. Жив, собака. Но глубоко пырнули. Твари. Думают, что сейчас я ослабил хватку, но нет. Знаю, что они ждут удобного момента, чтобы мне потушить свет. Не получится.

Здесь свои правила, свои порядки, если молодняк не хочет им следовать, то нужно наказывать. Иначе все по беспределу жить начнут. И если на воле ещё можно как-то разрулить, то здесь только по понятиям. Вот и пытаются щенки меня убрать, потому что я не позволяю анархию устраивать. Не даю им наркоту здесь разводить. Нехуй этим заниматься ни здесь, ни за забором.

Мудака, который Шмыгу ранил, я придушил сразу. Голыми руками. Не жалею. Или ты или тебя. Я всегда выбираю первое, иначе бы не заработал свой авторитет.

После подъёма и туалета идём на завтрак в столовую. Конвой сегодня ебанутый, ненавижу Ханжина. Самый заёбистый из всех. Выёбывается до тех пор, пока в нос не получит. Но после замеса с врачом совсем притих. Думал, что они неприкосновенные, но я раздал пиздюлей, ибо правила здесь устанавливаю я.

Завтрак проходит напряжённо, но тихо. Вижу косые взгляды молодняка, не реагирую. После того как я завалил Шустрого, они стали ещё злее. Готовятся нападать как стая шакалов. Хорошо, я готов. Братки мои тоже на стрёме.

— На выход, — командует Ханжин.

Встаём молча. Надзиратель удивляется и чутка теряется. Не ожидал прогиб? Отлично. Думал, что начну быковать, но нет. Сегодня танец начинаю не я.

Выходим из столовой, девятнадцать шагов до поворота. Сжимаю кулаки. Шаг. Ещё. Последний.

Удар в лицо. Чувствую кровь течет из брови, заливает глаз. Сука. Бью в ответ. Трое на одного? Похуй. Главное не упасть.

Ханжин стоит сзади и наблюдает за представлением. Ну, кто бы сомневался. Но не дождется.

Хватаю одного за шею, толкаю в стену. Он больно ударяется затылком, падает держась за голову. Второй в этот момент в спину толкает меня вперёд, третий достает заточку. Бью второго локтем в нос, отшатывается назад. Третий нападает сбоку, успеваю перехватить руку и сломать кисть, орёт.

— Успокоились! Вы чё блять! — слышу голос Дамира, напарника Ханжина. Нормальный мужик, без понтов. Как работает с этим ублюдком, не представляю.

— Да нормально всё, Дамир, не кипишуй, — довольно хмыкает Ханжин.

— Какой нормально? В прошлый раз тоже нормально было у тебя, в итоге один жмурик, — Дамир подходит ближе, выставляет руку вперёд, — Абай, давай без глупостей. Пошли в медпункт, рожу всю разворотили тебе.

Смотрю на молодняк, глаза отводят. Никто не любит проигрывать. А мне проигрывать, тем более.

Киваю Дамиру. Смотрю на свою футболку, вся в крови. Видимо хорошо рассекли.

Идём по коридору, Дамир шагает рядом. Отворачиваюсь к стене, пока он открывает одни двери, другие закрывает. В коридоре тускло, воняет сыростью. На улице лают собаки.