— Где лежит Арина Ковалёва? — спрашиваю у дежурной медсестры.

— Мужчина, вы время видели? Завтра навестите, с шестнадцати до девятнадцати часов можно прийти, — поправляет очки и утыкается в бумажки.

Кладу пять тысяч перед ней. Глаза чуть из орбит не вылезли.

— Где? — переспрашиваю.

Молчит, сомневается.

— Мало? Возьми ещё, — кладу сверху ещё пять штук. Женщина краснеет, поправляет халат.

— Третий этаж, палата 308. Вот здесь, — показывает рукой в сторону лестницы, — Быстрее будет.

Поднимаюсь. Палата прямо сразу у выхода на лестничную площадку. В коридоре никого нет. Это не реанимация, обычные палаты. Не понял.

— Вы куда? — из другого конца коридора ко мне навстречу идёт женщина, санитарка, наверное.

— Это же не реанимация?

— Нет, реанимация в другом крыле, — смотрит недоверчиво.

Арина очнулась и никто не сказал? Алёна напиздела? Сжимаю кулаки.

— Мне нужна Ковалёва Арина, она же здесь лежит? — показываю рукой на дверь палаты.

— А, Ариночка, да. Вечером перевели сюда. А вы кем ей приходитесь?

— Муж.

Женщина осматривает меня с ног до головы, оценивает? Да похуй.

— Так был у нее сегодня муж уже, палату оплатил.

— Чё блядь?

Бабка аж рот открыла от удивления.

— Так это, высокий такой, красивый, — вытирает губы.

Кто? Кто⁈

Сжимаю зубы с такой силой, что чувствую скрежет. Какой смертник ещё нарисовался. Потом разберусь, сейчас не это главное.

Открываю дверь в палату, горит лампа над входом. Две кровати, одна пустая. Девочка моя спит у окна. Тихо прохожу во внутрь, нервничаю.

Сажусь на корточки перед ней, смотрю. Дышит размеренно, неглубоко. Голова в сторону наклонена, над левой бровью пластырь. Зашили, наверное. Под глазом запекшаяся ссадина. Волосы спутанные. Такая бледная.

Мне хочется орать и разнести всё в щепки. Но сдерживаюсь. Спокойно, нельзя. Контроль, Абай, контроль.

Беру Арину за руку, кладу голову ей в ладонь. Моя девочка. Главное, что живая. Всё остальное херня. Целую запястье, нюхаю. Пахнет собой. Внутри всё дрожит. Трусь щетиной об руку, чтобы хоть немного зацепить её запах, хочу чувствовать его на себе.

— Почему такой непослушный? — слышу тихий голос. Поднимаю голову, Арина смотрит на меня сонным взглядом и устало улыбается.

— Девочка моя, — целую в губы, она хмурится.

— Мне пока нельзя резкие движения делать, — приподнимается и морщится.

— Тебе больно? — не знаю, что мне делать.

— Голова болит и кружится. И тошнит немного, — тяжело выдыхает. Берёт мою руку, гладит большим пальцем. Смотрит на сбитые костяшки, всё замечает.

— Почему Алёна не сказала, что ты пришла в себя? И ты не позвонила.

— Потому что знала, что ты сорвешься и приедешь. А учитывая время, устроил бы разнос, что тебя не пускают.

— Я чуть не сдох в этом ожидании, — кладу голову ей на грудь. Арина запускает руку мне в волосы, прикрываю глаза.

— Извини. Я бы позвонила утром.

Молчим. Хорошо, когда так. Только она и я. Но не здесь, больница наводит воспоминания о зоне.

— Что с этим мужчиной?

Блядь.

— Отдыхает.

— В смысле? — хмурится.

— Ты хочешь, чтобы я соврал или сказал правду?

Молчит. Мы оба знаем, что правда ей не понравится.

— Правду.

Вздыхаю. Сажусь жопой на пол. Чувствую, разговор будет долгий.

— Я убил его.

Арина смотрит на меня не моргая. Как-то… безнадежно. Молчит. Начинаю переживать. Беру ее руку, целую пальцы. Мне нужен этот контакт, иначе я сойду с ума.

— Тимур, я… даже не знаю, что сказать. Зачем ты это сделал? Можно было сдать его в полицию и они бы разобрались, — плачет. Нет-нет, только не слёзы. Не могу выносить, когда она плачет. Встаю на колени, собираю мокрые дорожки большими пальцами.

— Всем похуй, девочка моя. Этот ублюдок — участковый. И знаешь, что? Его жена несколько раз писала на него заявления за побои и изнасилования. И никто не реагировал, потому что он мент. А ещё он пацана своего пиздил постоянно, ты же видела его? Ему полутора лет даже нет. Я защитил не только тебя, но и женщину с ребенком. Если бы этот ублюдок остался жить, он бы и дальше над ними издевался. Но мою женщину никто не смеет трогать, Арина. Он тебя ударил, а я выпотрошил его как свинью и не сожалею.

Арина молча плачет и смотрит на меня нечитаемым взглядом. Вытирает руками глаза. Держится за виски, хмурится. Ей всё-таки больно?

— Ты меня боишься?

— Я боюсь твоего гнева.

— Я на тебя никогда не злюсь.

— О, ну это, наверное, дело времени, — хмыкает раздражённо.

— Как понимать этот базар? — закипаю.

Арина сразу меняется в лице. Да блядь.

— Арина, я тебя не пугаю. И не хочу, чтобы ты меня боялась. Но привыкни уже к тому, что я такой. То, что касается твоей безопасности — всё так и будет. Любой, кто к тебе притронется, я каждого растерзаю.

Жду продолжение этого дебильного разговора, но вместо этого, она просит меня о другом.

— Поцелуй меня.

Не надо просить дважды, я ждал и хотел. Осторожно прикасаюсь к её губам, толкаюсь языком в рот. Ловлю ее дыхание, придерживаю подбородок пальцами. Арина отвечает с присущей ей нежностью, от которой меня бросает в жар и дрожь.

Моя, только моя.

— Полежи со мной, — просит.

Снимаю ботинки, ложусь рядом. Обнимаю своё сокровище. Арина поворачивает голову в мою сторону, утыкается лбом в подбородок.

— Кто к тебе приходил в палату? — спрашиваю.

— Только Костя, мой врач. И ты. Больше никого. А что?

— Ничего, просто спросил. Отдыхай.

Арина быстро засыпает. Достаю телефон, набираю смс Мише: «Проверь, кто оплатил палату».

Через десять минут приходит ответ: «Дрёмов».

Сука.

Смотрю в потолок больничной палаты, хочу курить. Но вместо этого прижимаю Арину к себе, нюхаю. Торкает похлеще никотина. Расслабляюсь.

Значит, Дрёмов ничего не понял из последнего разговора и решил идти до конца? А потянет последствия? Знаю, что нет.

Арина ворочается во сне, стонет. Целую осторожно в лоб, вся мокрая. Блядь. Врача может позвать?

— Тимур, — зовёт.

— Я здесь, — приподнимаюсь.

— Не уходи, — кладет руку мне на затылок, тянет на себя.

— Не собирался, — между нами миллиметр, одно дыхание на двоих. Арине явно нехорошо, дышит тяжело и прерывисто, футболка липнет к телу.

— Тимур, — хнычет.

— Тебе плохо? Давай врача позову, — опускаю ногу на пол.

— Не надо, просто… Побудь рядом, — тянет за шею, целует в губы, переплетаемся языками. Не похоже на обычный поцелуй, скорее признание. Арина горит, ощущаю её жар и странно себя чувствую от этого. Грудину разрывает от непривычных эмоций. Хочу ее вылизать, везде. Но не сейчас.

Этот поцелуй длится вечность. Медленный, смакующий, осторожный. Не хочу останавливаться. Арина отстраняется первой, поворачивается на бок и засыпает уткнувшись в мое плечо.

Спи, девочка, набирайся сил. Я буду тебя охранять.

— Ты чё не спал? — спрашивает Мишаня, когда сажусь к нему в тачку.

— Почти не спал, — закуриваю.

— А чё?

— Плохо Арине было, караулил всю ночь, — тру глаза.

— Охранял как цепной пёс? — лыбится.

Блядь, дал бы по роже, но настроение не то.

— Где сходка? — перевожу тему.

— У нас в кабаке. Нахуй на полигон ехать, внимание привлекать. А так и пожрать можно, — включает поворотники.

Молча киваю. С казахами лучше встречаться на виду, чтобы они не шмальнули тихо. Конечно, поводов нет для этого, но надо быть готовым ко всему.

— Батыр будет? — спрашиваю.

— Обещал. Если не он, то Асылжан.

— Это ещё кто?

— Новый помощник Батыра. Кайрата грохнули недавно, — Миша достает телефон из кармана, читает сообщение, лыбится. Даже не надо спрашивать кто пишет, на роже всё видно.

— Свои?

— Да, Батыр ему голову отрезал. За предательство. Не знаю, что там за лажа была, но казахи все зашуганные.