Надзиратель медленно поворачивает голову ко мне, смотрит, не мигая. Глаза не фокусируются, зрачки максимально расширены, практически не моргает. Боже, что ты употребил, Женя? Его вид пугает и я чувствую, как меня постепенно поглощает паника. Заключённых я не боюсь, а Женю — да.

Он молчит, видимо размышляет. Я не убираю руку, потому что такой физический контакт скорее располагает. Быстро перевожу взгляд на Тимура, он сжимает кулаки. И я читаю в его глазах… ревность? Прямо сейчас?

Женя открывает рот, чтобы что-то сказать, далеко из коридора доносятся мужские голоса и крики. Я моментально чувствую облегчение, значит, скоро они будут здесь и этот ужас закончится.

— Сука, — Женя срывается и быстрым шагом идет в конец коридора, смотрит, что там происходит.

Я не теряю времени, встаю на колени перед раненым заключенным. Он еле дышит, проверяю пульс, слабый. Он дрожит от большой потери крови, трогаю руки — лед. Аккуратно, но быстро расстегиваю его форму, грудь и живот в колотых ранах. Грудная клетка движется несимметрично, скорее всего повреждены лёгкие. Осматриваю раны, не могу понять откуда сильнее кровоточит, потому что под мужчиной просто лужа крови. В нос ударяет резкий запах железа, по спине стекает струйка пота.

Снимаю халат, хочу подложить под него, чтобы не лежал на голом полу. Надо осмотреть спину. Хочу приподнять голову и только сейчас замечаю, что у него проломлен затылок. Там просто месиво. Дыхание перехватывает. Мне впервые за сегодня стало страшно.

Женя смотрит на меня, качает головой. Его отвлекают приближающиеся голоса и он уходит.

— Посмотрите на меня, — трогаю заключенного за подбородок. Он не реагирует. Наклоняюсь вперед, вожу рукой перед глазами, но зрачки не реагируют.

Нет-нет-нет. Только не это.

Перелезаю через него, осматриваю голову с другой стороны. Тимур в двух шагах от меня, все также пристально наблюдает из своей камеры. Вижу, что из раны мужчины вытекает мозговая жидкость. Это конец.

Снова трогаю пульс. Ничего. Еще раз проверяю. Ничего.

Я не спасла умирающего.

Я ничего не сделала.

Я не смогла.

Осознание, что только что у меня умер пациент — разрывает.

Пытаюсь переварить случившиеся. В висках пульсирует. Если оценивать ситуацию логически, то я бы не смогла его спасти. Никак. С такой травмой не выживают. Да и здесь нет ни оборудования, ни нужных медикаментов, чтобы оказать помощь.

Но это всё равно ужасно. Я врач и я не справилась. Чувствую, как слезы подступают.

— Арина, — зовёт Тимур.

Опускаю голову вниз, срываюсь на рыдания. Неважно кем был этот человек. Он был моим пациентом. И я…

— Арина, посмотри на меня, — просит.

Поворачиваюсь, встречаюсь с его подавленным взглядом. Тимур присел на корточки. Лицо залито кровью, на губах уже корочка. Сегодня слишком много крови.

Тимур тянет руку к моему лицу, снова собирает слезы, как тогда. Этот жест кажется странным, но каким-то уже «нашим».

— Я… не смогла ничего сделать. У него был пробит затылок и выделялась мозговая жидкость. Это стопроцентный летальный исход.

— Ханжин пытал Савву до этого. Он бы не вывез всё равно, — Тимур гладит меня большим пальцем по щеке, наклоняю голову навстречу его прикосновениям. Плевать, что на нас смотрят.

— Женя под наркотой. Неизвестно, что учудит ещё, — говорю почти шепотом.

— Уверена? — Тимур хмурится.

Киваю.

Тимур вглядывается в мое лицо, будто что-то ищет. Хочу поцеловать, но это невозможно. И неправильно. Накрываю его руку своей, задерживаюсь в этом прикосновении секунду и убираю от своего лица. Абай переводит взгляд на наши руки, в глазах столько боли.

— Тебя нужно осмотреть, сейчас позову кого-то из надзирателей, — встаю.

— Ты сказала, что один из надзирателей убит. Кто? — Тимур встаёт вместе со мной.

— Стёпа, — отвечаю, — я не помню его фамилию.

Кивает, нервно проводит рукой по волосам.

— Арина! — голос Дрёмова как гром среди ясного неба. Он вылетает из-за угла вместе с Дамиром и ещё одним надзирателем. Жени с ними нет.

У Дамира сбиты костяшки, взгляд встревоженный. Мужчины видят мертвого заключённого и останавливаются.

— Травмы были несовместимы с жизнью, он скончался минут 6 назад, — отвечаю раньше, чем они спросят.

— Ты в порядке? Тебе нельзя здесь находиться, — Иван Николаевич кладет свои руки мне на плечи. Взгляд обеспокоенный, — Пойдем.

Сейчас не хочу спорить. Я слишком разбита. Я просто хочу забыть это всё. Но скорее всего сейчас придётся всё рассказывать под протокол.

Дамир пропускает нас вперёд, а сам осматривает погибшего. Что-то тихо спрашивает у Тимура. Он приведет его в госпиталь?

Зайдя за угол, позволяю себе поддаться эмоциям. Слезы льются рекой. Дрёмов ведёт меня в медкабинет приобнимая за плечи. Он раздражает и напрягает, но сейчас его близость поддерживает.

— Не смотри, — говорит Дрёмов, когда мы проходим мимо тела Стёпы. Его накрыли белой простыней.

Судя по звукам, в тюрьме хаос. Не знаю, что было причиной бунта и не хочу спрашивать. Слышны мужские голоса, лязганье замков, топот. Голова раскалывается, хочу пить.

Заходим в медкабинет, Дрёмов прикрывает дверь за нами и обнимает меня. Захлёбываюсь слезами, не могу остановиться. Он гладит меня по спине, целует макушку.

— Тише, всё уже хорошо. Сейчас приедет Кристина и я отвезу тебя домой.

— Хорошо, спасибо, — отодвигаюсь от Ивана Николаевича, он нехотя отпускает. Иду к раковине, открываю кран, умываюсь. Холодная вода успокаивает.

Дрёмов стоит позади. Чувствую запах его одеколона. Опять полезет целоваться? Но он просто смотрит. Жалостливо.

— Ханжин был под веществами. Пытал человека, потом пытался добить. Я хотела помочь, но… не получилось.

Иван Николаевич сжимает пальцами переносицу, облокачивается на стол.

— Я знаю.

— И что теперь будет?

— Проверка, зачистка кадров. Ты ни в чем не виновата. Вопросы будут ко мне.

Киваю. У Дрёмова звонит телефон, достает из кителя гаджет, хмурится. Отвечает на звонок выходя из кабинета.

Сажусь за стол. Чувствую такую дикую усталость. От тишины в кабинете в ушах аж звенит. Проходит несколько минут, заглядывает Дамир.

— Ты как? — спрашивает.

— В норме.

— Я привел Абаева, его зашить надо, наверное. Сможешь?

— Да, — встаю, достаю из шкафа бинты, перекись, иглу, нитки. Действую на автомате. Но чувствую волнение перед встречей с Тимуром.

Он неторопливо заходит, садится на кушетку. Ощущаю его пристальный взгляд, но сама не смотрю. Кажется, если подниму глаза, то снова расплачусь.

— У вас 5 минут, — говорит Дамир Абаю и выходит, оставляя дверь приоткрытой.

Тимур резко встает, за два шага оказывается передо мной. Обнимает. Сжимает с такой силой, что у меня перехватывает дыхание. Обнимаю его в ответ. Провожу руками по его спине, мужчина тихо стонет.

— Тимур, — поднимаю голову. Он выше меня где-то не две головы.

Абаев смотрит с вызовом. Зрачки расширены, дышит тяжело. Мне кажется, я чувствую от него волны жара, которые тянут как магнит. Кладу руку на его щёку, он на мгновение прикрывает глаза. Щетина колит ладонь, но это даже приятно. Встаю на носочки и сама целую. Мужчина рычит и сразу же начинает хозяйничать. Вторгается в мой рот своим языком без стыда и совести. Лижет, кусает. У меня от его напора земля уходит из-под ног. Внизу живота снова тугой узел, еще немного и я кончу от этого дикого поцелуя. Тимур резко отстраняется, упирается лбом в мой. Дышим как после марафона.

Это какое-то безумие.

— Ты моя, Арина. Полтора месяца, — снова целует, — И я выйду. Заберу тебя, насовсем. Не отдам.

От этих слов я снова начинаю плакать. Почему это всё вот так? Почему мы не встретились в обычной жизни, почему именно здесь и при таких обстоятельствах?

Тимур слизывает мои слезы, крепче сжимает в объятиях. Хочу стоять с ним вот так и никуда не уходить. Но понимаю, что нужно останавливаться.